Христиан нерешительно дотронулся до жестянок с водой и спросил:
— Воду тоже, лейтенант?
— Воду тоже, — не колеблясь ответил Гарденбург.
Христиан поставил жестянки с водой около коробок с продовольствием.
Гарденбург подошел к задней части машины, где были привьючены скатанные в рулоны постельные принадлежности, достал нож и тремя быстрыми взмахами перерезал кожаные ремни. Брезентовые рулоны развернулись и упали в пыль. Один из офицеров с раздражением заговорил по-итальянски, но майор резким движением руки заставил его замолчать. Вытянувшись перед Гарденбургом, майор сказал но-немецки:
— Я требую расписку на машину.
— Вполне законно, — серьезно ответил Гарденбург. Он достал карту, оторвал от угла небольшой прямоугольный кусочек и начал медленно писать на обороте.
— Так вас устроит? — спросил он и не спеша, отчетливо прочитал вслух: «Получена от майора такого-то»… я оставляю пустое место, майор, вы его заполните на досуге… «одна штабная машина „фиат“ с водителем. Реквизирована по приказу генерала Айгнера. Подпись: лейтенант Зигфрид Гарденбург».
Майор выхватил бумагу и внимательно прочел ее. Затем размахивая ею, громко заявил:
— Я предъявлю ее в должном месте и в должное время.
— Пожалуйста, — согласился Гарденбург и уселся на заднее сиденье. — Унтер-офицер, садитесь сюда, — приказал он.
Христиан сел в машину рядом с лейтенантом. Сиденье было обито красивой рыжевато-коричневой кожей; в машине пахло вином и туалетной водой. Христиан бесстрастно смотрел вперед на загорелую бронзовую шею водителя. Гарденбург перегнулся через Христиана и захлопнул дверцу.
— Avanti[47], — спокойно сказал он водителю.
Спина водителя на мгновение напряглась, и Христиан заметил, как по его голой шее разлилась краска. Водитель осторожно включил скорость. Гарденбург отдал честь, все три офицера один за другим ответили на приветствие, а солдат, казалось, был настолько ошеломлен, что не мог даже поднять руку.
Машина плавно двинулась вперед, и над небольшой кучкой людей, оставшихся на обочине дороги, взвилась пыль. Христиана так и подмывало обернуться, но Гарденбург резко сжал его руку.
— Не смотри! — бросил он.
Христиан старался расслабить свои напряженные мышцы. Он ждал выстрелов, но их не последовало. Он взглянул на Гарденбурга. На лице лейтенанта играла легкая, холодная улыбка. «Он наслаждается всем этим, — с удивлением подумал Христиан. — Несмотря на все свои раны, на брошенную роту, не зная, что его ждет впереди, он наслаждается этим моментом, смакует его, испытывает истинное удовольствие». Христиан тоже улыбнулся, глубже опускаясь в мягкое кожаное сиденье и с наслаждением распрямляя уставшие члены.
— А что, если бы они отказались отдать машину? — спустя некоторое время спросил он.
Гарденбург улыбнулся, полузакрыв веки от чувственного удовольствия.
— Они убили бы меня, вот и все.
Христиан серьезно кивнул головой.
— А воду, — спросил он, — зачем вы оставили им воду?
— О! Это было бы слишком, — ответил он, посмеиваясь и удобнее усаживаясь на роскошном кожаном сиденье.
— Как вы думаете, что с ними будет? — спросил Христиан.
Гарденбург небрежно пожал плечами.
— Они сдадутся в плен и пойдут в английскую тюрьму. Итальянцы любят сидеть в тюрьме. Ну, а теперь помолчи, я хочу спать.
Через несколько минут его дыхание стало ровным, а окровавленное, грязное лицо приняло спокойное и почти детское выражение — он спал. Христиан бодрствовал. «Кто-то, — думал он, — должен наблюдать за пустыней и за водителем». Водитель сидел впереди в напряженной позе, быстро ведя по дороге мощную машину.
Над городком Мерса-Матрух только что пронеслось дыхание смерти. Они пытались найти кого-нибудь, чтобы доложить о себе, но в городе царил хаос. Среди руин двигались машины, брели отставшие от частей солдаты, стояли подбитые танки. Вскоре после их прибытия налетела эскадрилья самолетов, которая бомбила город в течение двадцати минут. Разрушений стало еще больше.
Из-под обломков разбитого санитарного поезда доносились дикие крики людей. Казалось, все стремились только на запад; поэтому Гарденбург приказал водителю влиться в длинный медленно двигающийся поток машин, и они направились к окраине города. Там находился контрольный пункт, у которого стоял изможденный капитан с приколотым на доску листом бумаги.
Капитан спрашивал у проходивших мимо него потоком запыленных и изнуренных людей фамилии и наименование частей и записывал их. Он походил на помешанного бухгалтера, пытающегося подвести баланс банка, разрушенного землетрясением. Капитан не знал, где находится штаб их дивизии и существует ли он еще. Деревянным мертвым голосом он повторял, с трудом шевеля покрытыми коркой губами:
— Проходите, проходите. Черт знает что. Проходите.
Увидев, что у них водитель итальянец, он приказал:
— Оставьте его здесь, со мной, мы используем его для обороны города. Я дам вам водителя немца.
Гарденбург мягко заговорил с итальянцем. Тот заплакал, но все-таки вышел из машины и направился к капитану, небрежно волоча по пыли винтовку, ухватив ее за ствол у самого дула. В его руках винтовка казалась безобидной и мирной. Он безнадежным взглядом провожал катившиеся мимо орудия и машины, полные солдат.
— С таким войском нам ни за что не удержать Матрух, — мрачно проговорил Гарденбург.
— Конечно, — согласился капитан, — конечно, нет. Черт знает что. — И, всматриваясь сквозь пыль в громыхавшие мимо него два противотанковые орудия и бронемашину, поднявшие новые облака пыли, он стал записывать номера их частей.
Капитан посадил к ним водителя танка, потерявшего свой танк, и пилота мессершмитта, сбитого над городом, и посоветовал как можно быстрее добраться до Эс-Саллума: там, в далеком тылу, обстановка, вероятно, не такая тяжелая.
Водитель танка был рослый белокурый деревенский парень; он уверенно взялся за руль и повел машину. Он напомнил Христиану ефрейтора Крауса с окрашенными вишневым соком губами, давно уже погибшего под Парижем. Пилот был молодой, но лысый, с серым морщинистым лицом; у него нервно дергалась щека, и рот не менее двадцати раз в минуту скашивался вправо.
— Еще сегодня утром, — повторял он, — у меня этого не было, а теперь становится все хуже и хуже. Это очень противно?
— Нет, — ответил Христиан, — почти ничего не заметно.
— Меня ведь сбил американец, — с удивлением заметил он, — первый американец, которого я увидел в жизни. — Он покачал головой, как будто это была самая крупная неудача немецкого оружия за всю африканскую кампанию. — Я даже не знал, что они здесь.
Белокурый парень был хорошим водителем, он умело маневрировал по забитой машинами дороге, ловко объезжая воронки от бомб и ямы. Дорога шла вдоль берега Средиземного моря, спокойного и прохладного, простирающего свои сверкающие голубые воды до Греции, Италии, Европы…
Это произошло на следующий день.
Они все еще ехали на своей машине. Пополнив запас горючего из разбитого грузовика, стоявшего у дороги, они продолжали свой путь в длинной, медленно двигающейся колонне, которая то останавливалась, то снова шла по извилистой, разбитой дороге, поднимающейся от маленького разрушенного городка Эс-Саллум к Киренаикской возвышенности. А там, внизу, белели остатки полуразрушенных стен, живописно разбросанные по берегу бухты, напоминавшей своей формой замочную скважину. Вода в бухте была ярко-зеленой, а там, где она вдавалась в обожженную землю, — чисто-голубой. В воде покоились затонувшие суда, сохранившиеся, казалось, со времен войн глубокой древности; их контуры мягко и спокойно колыхались на легкой зыби.
Лицо пилота дергалось теперь еще сильнее, и он все просил, чтобы ему дали посмотреться в зеркало водителя. Бедняга старался поймать момент, когда начинается тик, и как-то остановить его, чтобы посмотреть, как это выглядит, но это ему никак не удавалось. В течение всей прошлой ночи он каждый раз, засыпая, мучительно вскрикивал, и Гарденбурга это порядком раздражало.
Внизу, казалось, восстанавливался порядок. Вокруг города стояли зенитные орудия, можно было видеть, как на его восточной окраине окапываются два батальона пехоты, а вдоль берета расхаживал взад и вперед генерал и, размахивая руками, отдавал распоряжения.
Из растянувшейся, насколько мог видеть глаз, колонны были выведены и сосредоточены в резерве позади пехоты несколько танковых подразделений; с высоты было видно, как маленькие фигурки заливают в танки горючее и подают боеприпасы в башни.
Гарденбург, стоя в машине, внимательно наблюдал за всем происходящим; в это утро ему даже удалось побриться, хотя его сильно лихорадило. Губы его потрескались и покрылись болячками, на лбу была чистая повязка, но-он опять выглядел как солдат.
