— Это все потому, что ты японец, да? — мягко спросил он, скорее утверждая. — Думаешь, что раз ты японец, тебе никто не поверит?
— У меня есть основания так думать. Или вы забыли, как несколько лет назад правительство перестало нам доверять и выслало с острова?
— Это так, — ответил Нельс, — но ведь…
— Мы же хитры и коварны, — продолжал Кабуо. — Вы ведь не станете верить япошке, так? Наш остров переполнен эмоциями, мистер Гудмундсон, люди редко выговариваются, держат все в себе. Они не покупают клубнику с наших ферм, не хотят вести с нами дела. Помните, прошлым летом побили все стекла в теплице Сумида? А теперь этот рыбак, которого все так уважали, найден мертвым в собственной сети. Все, конечно же, решат, что его укокошил япошка. И потребуют для меня виселицы, на правду им плевать.
— Существует закон, — возразил Нельс, — который одинаков для всех. У тебя есть право на справедливый суд.
— Существуют люди, — ответил Кабуо, — которые ненавидят меня. Они ненавидят любого, кто похож на тех, с кем они воевали. Вот почему я здесь.
— Расскажи правду, — убеждал его Нельс. — Расскажи, пока еще не поздно.
Кабуо вытянулся на койке, заложив руки за голову. И вздохнул.
— Правду… — повторил он. — Правда — штука непростая.
— И все равно, — настаивал Нельс. — Что-то произошло на самом деле, а чего-то не было. Вот и поговорим.
Для Кабуо это было все равно что яркий, выпуклый сон, тихий и спокойный, застывший в тумане. Лежа в темной камере, он часто думал о нем, и мельчайшие детали вырастали до огромных размеров, а каждое слово отчетливо звучало в ушах.
В тот самый вечер он поднялся на «Островитянин» и проверил масло в двигателе. По-быстрому смазав привод вьюшки сетевого барабана, Кабуо отчалил уже в сумерках и направился к Судоходному каналу. Поговорив с Ларсом Хансеном и Яном Сёренсеном, он узнал, что вот уже два дня подряд там снимают большие уловы. Поэтому, положившись на сведения рыбаков, отправился туда. Ларе и Ян рассказывали, что кижуч там ходит огромными косяками, особенно во время прилива. При отливе рыба тоже есть, но ее гораздо меньше. Кабуо надеялся, что если никто не встанет поблизости, во время прилива удастся вытащить сотни две, а то и больше, а на отливе еще сотню, если повезет. А везение ему не помешает. Прошлой ночью у мыса Эллиот улов был совсем никакой. Поначалу он выловил жалких восемнадцать рыбешек, а потом в темноте поставил сеть рядом с огромным комом бурых водорослей. Шхуну отнесло прямо на водоросли, и Кабуо битых четыре часа выпутывал сеть, опасаясь порвать ее. На этот раз он решил быть осмотрительнее. И удача ему совсем не помешает.
В голубоватом свете сумерек Кабуо вышел из гавани и сделал поворот. Он стоял у штурвала и хорошо видел остров: мягкую зелень кедров, высокие, крутые холмы, длинные полосы низко стелющегося тумана на пляжах, волны с пенистыми гребнями, накатывающие на прибрежную полосу. За островом уже взошел узкий серпик луны и теперь висел как раз над высоким обрывом мыса Ялика — бледный и неясный, такой же воздушный и прозрачный, как клочки облаков, тенью проносившихся по небу. Кабуо включил радиосвязь и глянул на барометр; барометр все еще показывал «ясно». И это несмотря на то, что сообщали о холодном, шквалистом ветре с мокрым снегом, идущем с севера, со стороны пролива Джорджия. Кабуо снова глянул вверх и заметил стаю морских птиц — серые силуэты то взмывали высоко, то скользили над самой поверхностью воды, как турпаны. Хотя для турпанов птиц было слишком много, решил Кабуо. И подумал, что, может, это кайры, трудно было разобрать. Далеко огибая Бухтовые скалы, «Островитянин» пошел навстречу ветру со скоростью семь узлов, оставляя за собой бурлящие воды быстрого приливно-отливного течения. Догнав другие шхуны, он пристроился за ними. «Касилоф», «Антарктика» и «Провидение» направлялись туда же; половина всей рыбачьей флотилии двинула к Судоходному каналу. Шхуны растянулись далеко впереди «Островитянина»; в опустившихся сумерках они устремились к промысловым местам, рассекая воду и отваливая по обе стороны широкие серебристые гребни.
Кабуо отпил из термоса зеленый чай и покрутил приемник. Обычно он слушал переговоры рыбаков и по ним судил о том, где и как ловится рыба. Но сам в разговоры не вступал.
Когда уже совсем стемнело, он съел три рисовых колобка, кусок трески и два яблока; яблоки он подобрал по дороге из дому, возле яблони-дичка за Пьяными ключами. Ночная дымка уже нависла над водой, поэтому Кабуо выжал дроссельный рычаг назад и включил прожектор. Густой туман всегда тревожил его. Может выйти так, что поставишь сеть вокруг собственной шхуны. Или вообще окажешься на середине фарватера, по которому ходят большие суда. Вернее всего двигать к мысу Эллиот, подальше от фарватера, куда не доходит бриз с большой воды.
Однако в половине девятого Кабуо заглушил двигатель на отмели канала. Стоя в кубрике, рядом с сетевым барабаном, он прислушивался; шхуну тем временем окутывало ватой. С маяка далеко на востоке доносился низкий и ровный сигнал диафона, предупреждавший о тумане. Этот унылый, приглушенный звук, такой знакомый, всегда напоминал Кабуо об одиноких ночах в море, когда ничего не видно и внутри появляется пустота. На этот раз туман повис неподвижно, густой, как пахта; рыбаки бывалые называли такое время «призрачным». Можно раздвинуть туман руками, разделяя его на клочки и нити, которые потом вновь плавно соединялись, не оставляя ни единого следа, никакого места стыка. Шхуну сносило течением; рыбак плыл сквозь туман как через преисподнюю, соткавшуюся между воздухом и водой. В такую ночь можно было совсем сбиться с курса, все равно что в пещере без факела. Кабуо знал, что где-то неподалеку, на этой же самой отмели, находятся другие шхуны; они дрейфуют так же, как и его «Островитянин», а рыбаки вглядываются в туман, силясь разглядеть хоть какие-то ориентиры. Границы фарватера обозначали нумерованные буи, оставалось только надеяться, что по случайности наткнешься на него и тогда уже сориентируешься.
Отчаявшись наплыть на буй, Кабуо приспособил между кормовыми клюзами веху и, чиркнув спичкой, зажег керосиновый фонарь. Дождавшись, когда фитиль разгорится, Кабуо подкрутил пламя, осторожно поместил фонарь в середину спасательного круга и перегнулся через транец по корме, чтобы спустить веху на воду. Он свесился так низко, что почувствовал, как ему показалось, запах лосося. Кабуо закрыл глаза, сунул руку в воду и на свой лад помолился морским богам. Он попросил удачи и хотя бы временной передышки от тумана. И еще попросил отвести шхуну подальше от фарватера. Потом выпрямился; стоя на корме, он привязал веху к сети двойным узлом и отпустил тормоз сетевого барабана.
Кабуо вытравил сеть в направлении с севера на юг, отходя с включенным двигателем на самой малой скорости, двигаясь самым что ни на есть «слепым» курсом. Казалось, фарватер остался с северной стороны, хотя он не был уверен. Текущая на восток отливная вода будет поддерживать сеть в натянутом состоянии, но только в том случае, если сеть поставлена правильно. Ошибись он хотя бы в четверть румба, придется всю ночь буксировать, чтобы она не свернулась. Но в густом тумане невозможно было определить, удачно легла сеть или нет; Кабуо не видел ближайших двадцати поплавков и каждый час водил по сети прожектором. С бака, где находилась рубка со штурвалом, за которым он и стоял, поверхность воды просматривалась не дальше пяти ярдов. «Островитянин» рассекал носом туман, как бы вспарывая его. Густота была такой, что Кабуо всерьез задумался — не отправиться ли к мысу Эллиот. Пока не поздно; судя по всему, он расставил сеть как раз в фарватере, на пути судов, идущих в Сиэтл. К тому же кто-нибудь может двинуться в южном направлении; оставалось только надеяться, что он не напорется на сеть. В таком тумане ничего не стоит просмотреть лампочку, висящую на конце сети. А когда затянешь чужую сеть гребным винтом, будет уже не до лова. Да, в такой туман всякое может случиться.
На корме сеть наконец отмоталась и перевалилась через клюзы в воду — все триста морских саженей. Кабуо подошел и направил струю в шпигаты, вымывая всякий мусор. Потом заглушил двигатель и встал на крышку трюма, спиной к рубке, вслушиваясь — не раздастся ли гудок проходящего мимо грузового судна. Но не было слышно ничего; только легкий плеск воды да отдаленный сигнал с маяка. Течение мягко относило его на восток, как он и предполагал. Вытравив сеть, Кабуо даже приободрился. Хотя у него по-прежнему не было уверенности в том, что он не находится в фарватере, Кабуо теперь знал, что его относит на запад с той же скоростью, что и рыбаков вокруг. Кабуо представил себе, как тридцать, а то и больше шхун находятся где-то поблизости, невидимые, как их медленно относит в этом густом тумане, с той же скоростью, что и его шхуну, на одном расстоянии друг от друга. Кабуо зашел в рубку и включил мачтовые огни — красный над белым, — означавшие, что идет лов. Хотя пользы от них он не ждал, все же включил, для успокоения совести. Теперь оставалось только набраться терпения и ждать.
