Вся эта история, рассказанная Долинским, получила в глазах Савина совершенно другое освещение, нежели тогда, когда он слышал ее, конечно, в другой редакции, от самого Неелова.
– Да, это… некрасиво… – пробормотал он сквозь зубы.
– Это подло, бесчестно!.. И вы как честный человек, несмотря на чувство дружбы к нему, конечно, примете сторону беззащитной, несчастной, опозоренной девушки…
– Но что вы хотите от него?
– Я хочу, чтобы он на ней женился.
– И она этого хочет?
– В том-то и все несчастье.
– Почему же несчастье?
– Да потому, что если бы она захотела быть моею женою, я обвенчался бы с ней завтра…
– Вот как!.. В таком случае, мне, действительно, неудобно скрывать его… Я получил от него вчера телеграмму… Вот она…
Савин вынул из кармана телеграмму и подал ее Долинскому. Тот прочел:
«Уезжаю на несколько дней в деревню. Если Любу увезут в Петербург, телеграфируй.
Неелов».
– Вот на что он рассчитывает!.. Легко, однако, думает отделаться… – проворчал Сергей Павлович. – Так как теперь вы наш, то исполните еще одну мою просьбу…
– Какую?
– Поедемте со мной к нему в имение. Я захвачу еще двух моих московских друзей, из которых один доктор…
– Зачем это?
– Если он не согласится венчаться, я вызову его на дуэль… Вы будете его секундантом, а доктор пригодится кому-нибудь из нас…
– Совсем как во французском романе…
– Жизнь, Николай Герасимович, порождает романы позамысловатей французских…
– Извольте… я готов ехать, когда вы назначите…
– Благодарю вас… Если вы считаете себя у меня в долгу, то теперь мы квиты, – сказал с чувством, пожимая руки Николая Герасимовича, Сергей Павлович Долинский.
V
Поединок
Владимир Игнатьевич уже третий день скучал в своем добровольном заключении – в прекрасном доме своего имения – ис нетерпением ждал освобождающей его телеграммы Николая Герасимовича Савина.
Нарочный по несколько раз в день ездил в шарабане на станцию железной дороги справляться, не пришла ли депеша, а Неелов, обыкновенно стоя с биноклем у окна своего кабинета, пристально смотрел на видневшуюся дорогу, по которой он должен был возвратиться в усадьбу.
На третий день утром он увидал, что нарочный возвращается не один, рядом с ним сидел какой-то господин, судя по костюму.
Расстояние не позволяло даже в бинокль разобрать, кто это.
«Уж не сам ли Савин? – мелькнуло в голове Владимира Игнатьевича. – Может, дружище везет радостную весточку, что неприятель выступил из Москвы вместе с пленницей… Это было бы совсем по-дружески».
Шарабан сделал поворот в аллею, ведущую к дому, и скрылся из виду Неелова.
Тот бросил на стол бинокль и стал нервною походкою ходить по кабинету, а затем вышел и через амфиладу комнат отправился в переднюю встретить прибывшего гостя.
Шарабан в это время остановился у подъезда и перед Владимиром Игнатьевичем совершенно неожиданно для него предстал Сергей Павлович Долинский.
«Прислан для переговоров…» – мелькнуло в уме быстро оправившегося от неожиданности Неелова, и он с любезной улыбкой приветствовал Долинского.
– Здравствуйте… Какими судьбами! Вот не ожидал…
– Я к вам по делу… – сдержанно-холодно сказал Сергей Павлович, едва притрагиваясь к поданной ему Владимиром Игнатьевичем руке.
– Милости просим… милости просим, – заторопился Неелов. – Пожалуйте ко мне в кабинет.
Долинский снял пальто и последовал за хозяином.
– Чем могу служить? – спросил Владимир Игнатьевич, когда он вошел в кабинет. – Прошу садиться.
Сергей Павлович не слыхал или сделал вид, что не слышит последнего предложения.
– Я приехал спросить вас о ваших намерениях относительно Любовь Аркадьевны Селезневой.
– По какому праву… У вас есть доверенность от ее родителей?
– Нет, у меня нет никакой доверенности, и спрашиваю я вас не от лица ее родителей, а лично от себя.
– По какому праву, в таком случае, еще раз спрошу вас я?
– По праву человека, который любил ее, предлагал ей руку и сердце, но которому она отказала из-за вас…
– И совершенно напрасно! Я никогда не собирался жениться на ней, – отвечал спокойно Неелов.
– Это ложь! У меня есть ваши к ней письма…
– А, вот насколько вы с ней близки! – заметил Владимир Игнатьевич, нимало не смущаясь.
– Дело не в близости, а в правде…
– В таком случае выслушайте меня, не горячась. Надо вам сказать, что жизнь я вел всегда бурную, полную чувственных наслаждений. Затем дела мои расстроились. Приходилось решиться брать жену с деньгами. Любовь Аркадьевна, кроме того, хороша собой и одно время мне казалось, что я даже люблю ее. Но когда она согласилась бежать со мной, пыл этот прошел, а изменившиеся обстоятельства дали мне возможность вдуматься. Какой я ей муж? Ведь этот брак был бы и ее и моим несчастьем. А главное, теперь я дешево своей свободы не отдам!
– Но ведь вы ее скомпрометировали и обязаны…
– Повторяю, я не женюсь и ради себя, и ради нее.
– В таком случае, я вас заставлю.
– Вы?!
– Да, я…
Неелов презрительно расхохотался.
Настойчивость этого «адвокатишки», как он мысленно называл Долинского, начинала его раздражать.
– Да, именно я… – повторил твердо и решительно Сергей Павлович.
– Не пригрозите ли вы мне дуэлью? – иронически заметил Неелов.
– Да, я требую удовлетворения.
– По какому праву, за чужую вам женщину?
– Не за нее, а за ваш презрительный смех, который я считаю оскорбительным.
– Это другое дело. Но сперва смотрите…
Владимир Игнатьевич вынул из ящика письменного стола заряженный револьвер и, прицелившись в окно в сидевшего беззаботно шагах в двадцати на крыше воробья, выстрелил.
Воробей мгновенно свалился.
– Посмотрите и вы, – ответил хладнокровно Сергей Павлович, для которого стрельба и охота были любимой забавой.
Он взял из рук Владимира Игнатьевича револьвер и подойдя к окну, мимо которого в это время пролетала ласточка, поднял руку. Курок щелкнул и ласточка тотчас упала мертвою на землю.
– Хорошо!.. – сказал Неелов. – Но где же мы будем драться, один на один… Ведь это против всяких правил.
– Не беспокойтесь, все предусмотрено.
– Как так?
– На станции дожидаются окончания моих с вами переговоров Николай Герасимович Савин и два моих товарища, из которых один доктор. Савин охотно будет вашим секундантом.
– Однако, вы предусмотрительны, – сквозь зубы проворчал Владимир Игнатьевич.
– Пошлите за ними экипаж, – продолжал Сергей Павлович, пропуская мимо ушей это замечание.
– В таком случае, я сейчас распоряжусь.
Владимир Игнатьевич дернул сонетку.
– Четырехместную коляску отправьте сейчас на станцию за господами, – отдал он приказание явившемуся на звонок слуге.
– Теперь все-таки садитесь, – сказал Неелов Долинскому, когда слуга удалился, а сам стал ходить по кабинету.
Сергей Павлович сел.
– А вы послушайте мои условия: стрелять в вас я буду, но убить не убью, а только раню, потому что рана облегчит ваше дело женитьбы на Любовь Аркадьевне.
– Говорю вам, что я не женюсь… А вас убью… – сказал на ходу Неелов.
– Это – как решит Бог, – отвечал Долинский.
Владимир Игнатьевич вдруг остановился против него.
– К чему же такое великодушие?.. Если вы меня убьете или искалечите, честь вашей будущей жены будет восстановлена и вы можете спокойно на ней жениться.
– Увы, – вздохнул Сергей Павлович, – она не любит меня, а любит вас…
– Вот как! – заметил Неелов и стал снова ходить по кабинету. Наступило молчание.
Какие думы роились в голове этих двух молчавших людей – кто знает?
Шум подъехавшего к крыльцу экипажа заставил Сергея Павловича встать с кресла.
Неелов пошел встречать новых гостей.
Долинский последовал за ним.
– И ты, Брут! – встретил упреком Николая Герасимовича Владимир Игнатьевич. – И даже со смертоносным оружием, – указал он рукой на ящик с пистолетами, который держал в руках Савин.
– Что делать, брат! У меня правило и относительно самого себя, и относительно моих друзей: «Заварил кашу – расхлебывай».
– Присяжный поверенный Таскин… Доктор Баснин… – представил Сергей Павлович Неелову остальных двух прибывших.
– Мы несколько знакомы, – подав руку обоим, сказал Неелов, обращаясь к Таскину.
На лице Владимира Игнатьевича выразилось смущение.
Таскин был один из претендентов на руку дочери московского купца-толстосума, за которою ухаживал Неелов, и часто участвовал в карточной игре в доме ее отца, подозрительно поглядывая всегда на руки банкомета Неелова.
Он понимал, что это его враг, и появление его в качестве секунданта Долинского ему казалось дурным предзнаменованием.
Игроки и особенно шулера все суеверны.
– Так значит, вы не сговорились? – начал Савин, когда все прибывшие с Долинским по приглашению хозяина вошли в кабинет.
