упрямишься?
— Не хочу, чтобы он опять попал к вам.
Уязвленный этими словами, Алексей Степанович не сразу потребовал объяснения, как бы боясь, что оно уязвит его еще больше.
— Как это понимать? Надеюсь, ты не имела в виду меня оскорбить?
— Я сказала то, что сказала.
— Объясни, пожалуйста.
Решительность покидала Елену, и она почувствовала, что любые ее слова прозвучат вяло и жалко.
— Не могу объяснить. Не знаю.
— Странно…
— Да, странно! Странно все в вашем доме! Странно настолько, что нормальный человек… — выкрикнула она и запнулась.
— Нас, стало быть, и нормальными людьми нельзя признать? Очаровательно! — прошептал Алексей Степанович, напоминая внушительной мимикой, что в доме повешенного не говорят о веревке. — Что конкретно вас не устраивает!
— Двойственность, в которой вы живете… — от нежелания это произносить Елена слишком растягивала слова, как бы, наоборот, подчеркивая их смысл.
— Лизочка, ты что-нибудь понимаешь? Нас обвиняют в двойственности и фальши! Что ж, коли так… Насильно мил не будешь.
— Я не ради ссоры. Я никого не осуждаю, — сказала Елена, и у нее густо покраснели надбровья, щеки и пробор в волосах.
— К чему же эти выпады?
— Просто Федя… Он чутко воспринимает фальшь.
— Где фальшь?! Какая, к черту, фальшь?! Мой образ жизни никого не касается! — пронзительно закричал Алексей Степанович. — Решай-ка, брат… Либо едем на дачу, либо ты… Мне надоели беспредметные пререкания.
— Мне все равно, — глухо сказал Федя.
— Если тебе все равно, то кому же не все равно? — Алексей Степанович устало прикрыл ладонью покатый лоб. — Мы ж тут, видите ли, все лжецы и фальшивые люди! Может быть, наше общество для тебя опасно?!
Федя засмеялся, сначала беззвучно, а затем все громче и громче.
— Делят… Делят меня по частям!
Елена шагнула в его сторону, но Алексей Степанович встал на ее пути.
— Феденька, мне уйти? — спросила она как бы через голову свекра.
Федя не ответил, и, положив букетик на край скамейки, Елена бросилась к воротам.
III
У Борщевых была дача по Белорусской ветке. Стоявшая на краю поселка, почти у самого леса, она заметно отличалась от соседних дач своим необычным и затейливым видом: дом окружала высокая изгородь, к крыльцу вела липовая аллея, цветные стеклышки поблескивали в переплетах веранды и балкон о большим выносом нависал над алым шиповником. Вдоль изгороди Алексей Степанович посадил акацию и орешник, по обе стороны от дома разбил яблоневый сад, вырыл небольшой прудик и поставил беседку, увитую плющом и диким виноградом. Специально для дачи он заказал мебель на старинный манер и перевез сюда весь свой антиквариат, часть старых книг из библиотеки и дорогие сердцу картины. Разумеется, ему пришлось потратить немало денег и позаботиться о надежных замках, но игра стоила свеч, и Алексею Степановичу удалось создать на даче особый стиль. Хотя он преподавал новейшую историю и рассказывал на лекциях о рабочих кружках, взглядах Плеханова и колхозном строительстве, он всей душой любил девятнадцатый век, тургеневские времена. Усадьбы, колонны, запущенные аллеи казались ему наполненными красотой, или, как он выражался, э с т е т и к о й жизни. Он и детей воспитывал в том же духе, совершая с ними паломничества в Архангельское, Кусково, Абрамцево, и если Феде это не привилось, то Лизой он мог гордиться: она была воспитана в с т и л е…
Утром Алексей Степанович проснулся первым, натянул резиновые сапоги и дачную униформу, спустился в сад и долго умывался под садовым краном. Вода была холодной, припахивала железными трубами, и на вентиле крана матовыми каплями блестела роса. Утренний туман уже зарозовел и стал скрадываться, свиваться жгутами, рассеиваться, и кора маленького коренастого дуба тоже окрасилась розовым. Умывшись и вытерев руки, Алексей Степанович приладил к крану резиновый шланг с леечной насадкой и стал поливать. Вокруг цвели яблони, их лепестки белели на кирпичных дорожках, плавали в садовом пруду, и Алексей Степанович радовался, что, недавно посаженные, яблони прижились, вот только одно деревце засохло, и он в который раз собирался его выкопать, но из жалости никак не решался.
— Ты как Костанжогло у Гоголя… Доброе утро, — сказала Лиза, беря его под руку и целуя в щеку. — Дай мне что-нибудь полить!
Алексей Степанович отдал ей шланг.
— Федя еще не проснулся?
— Я проходила мимо его двери, было тихо. Он же любит поспать.
— Какое у него вчера было настроение? Переезд, все эти хлопоты — мы с ним мало общались.
— Нормальное. Даже хорошее. По-моему.
— Ты вечером к нему заглядывала?
— Пожелать спокойной ночи.
— Окурков было много?
— Не обратила внимания.
— А водку он с собой не привез?
— С чего ты взял! Мы мило поболтали о пустяках. Федя рассказывал, с кем он лежал в палате.
— Вот это зря. Эти разговоры сейчас совершенно лишние. О больнице вообще не напоминай.
— Постараюсь. А знаешь, он мне признался, что хотел сделаться странником и уйти.
— Лиза, ты как ребенок! Вместо того чтобы помочь ему избавиться от всяких бредней, ты сама подливаешь масло в огонь! Странником… уйти… Что за фантазии!
— А по-моему, интересно… Встречаться с людьми, попадать во всякие приключения…
— Может быть, вы вместе уйдете?
— Что ты! Разве я тебя брошу! Смотри, яблонька совсем сухая!
— Да, надо ее выкопать.
— Как жалко!
— Ничего страшного. Просто не прижилась. Тихо… — он сделал предостерегающий знак, и Лиза направила шланг на траву, чтобы вода не слишком шумела.
— Что такое? — спросила она отца.
— Вроде бы он проснулся, — сказал Алексей Степанович, прислушиваясь к шорохам в доме.
К завтраку они ждали Алену Колпакову и поэтому сели за стол чуть позже обычного. На террасе все напоминало о вчерашнем переезде: всюду стояли нераспакованные чемоданы, в коробке из-под телевизора блестели стопки тарелок и на окнах еще не было никаких занавесок. Алена прибежала запыхавшаяся, в панаме и сарафане, оставлявшем открытыми ее полные загорелые плечи.
— А я уже вчера о вас знала, мне дедуня сказал. Он гулял и вас видел. Здравствуйте, Алексей Степанович… Лизочка. Здравствуйте, Федя… Спасибо, я завтракала, мне только кофе, — здороваясь с Федей, Алена задержала на нем любопытный взгляд. — Молодцы, что приехали, а то здесь такая скука!
— А твои капитаны? — спросила Лиза, невольно поддаваясь тому оживлению, которое принесла с собой подруга.
— Они к сессии готовятся. В Москве по библиотекам сидят.
— Что же Митрофан Гаврилович? — Лиза чувствовала, что отцу хочется задать этот вопрос, но он никак не может вступить в разговор.
— Дед? Нормально… Собирается на открытие нового обелиска. Речь готовит и меня совсем задергал. Стиль ему подавай!
— Неукротимый характер! Нам бы, Лизочка, у него бодрости подзанять! — сказал Алексей Степанович так, словно был уверен, что его
