алтарю лицом… так полагается.
– О чем мне молиться?
– Молись… о силе воли… о способности контролировать свою похоть.
– Что-что?
– Молись… о способности… держать себя в руках, Джек.
– А зачем мне держать себя в руках? Чтобы не хотелось целовать девочек?
– Чтобы не хотелось… делать вещи похуже, Джек.
Такие, какие делал твой папа, который сидит у тебя внутри, вполне могла продолжить миссис Макквот. Произнося последнюю фразу, она не смела глянуть Джеку в глаза – она смотрела ему между ног! Она явно вела речь про малыша, про вещи, которые тот может делать. Джек не очень понимал, что это за штуки такие, которые хуже, чем целовать девочек, но изо всех сил молился о том, чтобы их не делать. Он молился, молился и молился.
– Прошу прощения… что отвлекаю тебя, Джек… но у меня есть вопрос.
– Да, пожалуйста.
– Ты когда-нибудь… делал что-нибудь похуже… чем поцеловать девочку?
– А что может быть хуже?
– Ну… что-нибудь… серьезнее, чем поцелуи.
Джек взмолился, чтобы Серый Призрак простил его за то, что он сейчас скажет.
– Я спал с лифчиком миссис Оустлер.
– Ты про Эмму Оустлер? Она дала тебе свой лифчик?
– Нет, она дала мне лифчик своей мамы.
– Эмма дала тебе лифчик своей мамы?
– Да, именно так. А моя мама у меня его отобрала.
– О боже мой! – воскликнула миссис Макквот.
– Это был «пышный» лифчик, – уточнил Джек.
– Джек… молись дальше.
Она ушла, как полагается призраку, – встала на колени посреди прохода и перекрестилась. Она была так добра к нему, Джек решил, что сегодня она живее, чем он думал; но ее слова пробирали до костей не хуже, чем глас покойника из могилы.
Бог, значит, следит за Джеком Бернсом. И если Джек повернется к Нему спиной, Бог увидит. Ясно, почему Бог так пристально за ним следит, – Он знает, что Джек свернет с пути истинного, Серый Призрак был в этом совершенно уверен. Кто в этом виноват, он ли, папа ли, который сидит внутри, или независимый и своенравный малыш, – не важно, главное, Джеку, вне всякого сомнения, уготована судьба совершать сексуальные грехи, как и предсказывала Эмма Оустлер.
Он молился, молился изо всех сил; колени саднили, спина болела. Но вскоре он учуял запах фруктовой жевательной резинки.
– Что это ты тут делаешь, конфетка моя? – прошептала Эмма.
Джек не посмел обернуться.
– Молюсь, что же еще.
– Я слышала, ты таки поцеловал ее. Ей на губу наложили четыре шва! Малыш, надо нам с тобой хорошенько поработать над техникой! Девочку нельзя так целовать, она тебе не бифштекс!
– Она сама себе губу прокусила, я тут ни при чем, – ответил Джек, но Эмма и не думала верить.
– Потерял контроль над собой в момент страсти?
– Я молюсь, вообще-то, – сказал Джек, не оборачиваясь.
– Молитвы тебе не помогут, конфетка моя. Нужны тренировки, а не молитвы.
Вот так Эмма Оустлер и отвлекла Джека от молитвы. Если бы она не нашла его в часовне, Джек обязательно бы выполнил наказ Серого Призрака до конца. И если бы он сумел вымолить себе силы держать себя в руках, то есть контролировать малыша, – кто знает, от чего Джек Бернс оказался бы избавлен в будущем сам и от чего избавил бы других?
Глава 12. Еще одна иерихонская роза, но необычная
Джек в течение многих лет регулярно получал на Рождество открытки от Люсинды Флеминг (не чтение, а скука адская). Он не понимал, почему она ему пишет, и не отвечал. И уж конечно, больше не целовал ее.
Эмма Оустлер предположила, что поцелуй Джека – первый и лучший в жизни Люсинды, а скорее всего, и последний. Но Джек отверг эту теорию – количество ее детей, перечисление возрастов и дней рождения которых занимало значительную часть открытки, было слишком велико. Джек пребывал в восхищении от детородных способностей Люсинды и делал естественный вывод: муж Люсинды целует ее регулярно и, кажется, оба этим довольны. Кроме того, видимо, мужчина, который значительную часть жизни занят тем, что целует Люсинду Флеминг, скорее всего, не вызывает у нее ту реакцию, что вызвал Джек, – она не прокусывает себе насквозь нижнюю губу и не писается от ужаса.
Вспоминая школьные дни, Джек сознавал, что не скучает ни по Люсинде, ни по «бешенству», которое, как думал он некогда, одноклассница хранила специально для него. Зато он скучал по Серому Призраку. Миссис Макквот сделала все, что могла, дабы помочь Джеку не повторить путь отца. Не ее вина, что Джек мало и плохо молился, что не нашел в себе сил контролировать свою «похоть». Джек все-таки стал спиной к Богу – но это целиком его дело, ни папа, ни Серый Призрак тут ни при чем.
В четвертом классе ему стали задавать домашние задания, и пребольшие. Эмма честно помогала ему их делать, заодно трудясь не покладая рук над его сексуальным просвещением.
В четвертом классе Джека учила, как было сказано, миссис Макквот, два дня в неделю она оставалась в школе после уроков помогать Джеку с математикой. Ему было нетрудно сосредоточиваться на математике – в присутствии Серого Призрака его ничто не отвлекало, она никогда ему не снилась, ни в своем белье, ни в чужом. Джеку надо было бы сказать ей спасибо – не только за слова в часовне, но и за то, как она старалась дать ему противоядие от мисс Вурц – силу противостоять ее власти над Джеком, когда он ступал на сцену.
Джеку выпало играть Адама в слащавой версии «Адама Бида» (мисс Вурц в соавторстве с Джордж Элиот). «Целуются, охваченные глубокой радостью», – говорилось в ремарках. Никакой радости от поцелуя с Люсиндой Флеминг Джек не испытал,
