Единороги пристально смотрели на меня, и на мгновение мне показалось, что они собираются броситься вперёд, атаковать меня как монстра, которым я себя иногда ощущала.
Один из единорогов был крупнее остальных; вероятно, он был главным жеребцом табуна. Он вышел вперёд, и на мгновение мне показалось, что он собирается попробовать проткнуть меня.
Вместо этого он склонил голову, и я протянула руку и коснулась его морды. В глазах я ощущала странную сырость; не знаю, что это было, но решила проигнорировать. Я могла бы стоять так вечно, но услышала слова Хагрида:
— Мы нужны кобылице, девочка.
Я обошла жеребца и увидела, что табун расступился перед нами, оставив место, чтобы можно было между ними пройти. Проходя мимо единорогов, я поднимала руку и касалась их боков. Они были мягче, чем всё, что я трогала в своей жизни.
На середине прогалины лежала кобылица. Она лежала на боку, и бока её тяжело вздымались. Она была самой прекрасной из всех единорогов, и я, упав на колени рядом с ней, ощутила, как трясутся руки. Задняя часть её туловища была в пятнах серебристой, светящейся крови, что, вероятно, было плохим знаком.
Я бережно протянула руку и положила на её бок. Она была тёплой, и, коснувшись её, я ощутила, как что-то проходит сквозь меня.
Её бок двигался конвульсивно. Выглядело так, словно у нее проблемы с дыханием.
Я сказала осторожно:
— Мне кажется, у неё схватки.
— У неё были проблемы во время прошлого жеребения, вот почему мы приглядывали за ней, — сказал Хагрид.
С подобным мне сталкиваться не приходилось. Когда я была Стражем в Чикаго, мне никогда не случалось помогать при рождении ребенка, хотя были Стражи, которым пришлось. Как бы то ни было, всегда был кто-то на другом конце коммуникатора, кто мог помочь и провести тебя через процесс.
Конечно, у меня были базовые инструкции, что делать; это была часть наших тренировок как героев. Хотя и касались тренировки рождения человеческого ребёнка. Я не имела ни малейшего представления, что делать при лошадиных родах, и уж тем более при родах магического существа.
— Она нач’нает его выталкивать, — сказал Хагрид Гестии. — Но не получается. Первыми выходят копыта, но если они носками вниз — это жеребёнок идёт задом наперёд или вверх ногами, и нам нужно будет повернуть её.
— Что делать мне? — спросила я.
Он залез в карман и вытащил что-то, похожее на ягоды.
Хагрид протянул их мне.
— Хочу, шоб ты попробовала скормить их ей и успокоить её. Следи за рогом; ей будет больно, она может разозлиться.
— Что это? — спросила я.
— Ягоды, вымоченные в успокаивающем зелье, — сказал Хагрид. — Это не повредит жеребенку, и кобылице поможет не бояться. Что-то, наверное, впитается тебе сквозь кожу, но тебе тож не повредит.
Мог бы и сказать об этом до того, как положил ягоды в мою голую руку. Я поморщилась, но не стала жаловаться. Слишком много всего сейчас происходило.
Он махнул рукой Гестии:
— Теперь тебе придётся запачкать руки. Помни то, что я сказал об их мытье.
Девочка скривилась, но послушно опустилась на колени позади единорога.
— Следи за копытами, — сказал Хагрид. — Она может лягнуть.
Я обнаружила, что сижу перед единорогом, глядя в её глаза. Я осторожно протянула ей руку с ягодами. Я держала её полностью открытой, чтобы она смогла слизнуть ягоды с руки.
Следующие тридцать минут я просто смотрела ей в глаза и нежно поглаживала рукой шею. Хагрид отрывисто командовал Гестии, что делать; и в голосе его слышалось беспокойство.
Наконец Хагрид сказал:
— Теперь держи её; придётся попотеть.
Я кивнула и крепче сжала голову единорога. Она немного напряглась, но мгновением позже я увидела, как что-то движется с той стороны, где Хагрид.
Он не был чисто белым, как другие единороги, или даже серебряным, как некоторые другие жеребята. Он был из чистейшего золота, и глаза его казались огромными, как сама вселенная. Я была первой, кого он увидел, когда выглянул из-за бока своей матери, и он уставился на меня так, словно любил, так, словно я была самым прекрасным, что он когда-либо видел.
Конечно, я была единственным, что он вообще когда-либо видел, но прямо сейчас мне не хватало сил быть циничной. Всё что я могла, так это таращиться на него в течение следующих нескольких минут.
В конце концов, он поднялся на нетвёрдых ногах, и сделал ко мне пару шагов.
Впервые за несколько минут Хагрид заговорил с Гестией:
— Жеребёнок в порядке, но мать всё ещё в опасности. Нужно, чтобы вы, детки, отправились обратно в замок; нужно, чтобы сюда пришла Мадам Помфри; она сможет помочь нам удержать старую приятельницу в живых.
Я пристально посмотрела на него:
— Разве нет какого-то магического способа, которым вы могли бы призвать её? — спросила я.
— У меня нет палочки, — сказал он. — Да и не умел я никогда особо колдовать. Один из старших парней сможет найти дорогу обратно. Поспешите. Гестия останется здесь и поможет мне.
Я ощутила странную пустоту в душе, когда медленно убрала голову единорога со своих коленей и опустила её на мягкую лесную землю. В её глазах было выражение, которое мне не понравилось; оно выглядело практически как беспомощная обречённость, словно она знала, что умрёт.
Сможет ли вообще её жеребенок выжить без своей матери?
Я поднялась молча и отправилась к остальным.
— Ничего не видно, — пожаловался Драко. — Мы всю ночь только и делали, что стояли да глазели на кучку лошадей.
— Хагрид говорит, что нам нужно идти и привести Мадам Помфри, — сказала я. — Кобылице не очень хорошо.
— Он хочет, чтобы мы отправились в лес одни? — спросил Драко.
Он выглядел так, словно его глаза сейчас выскочат из орбит.
— Чем быстрее мы выберемся отсюда, тем лучше, — сказал Теренс. — Лучше, если все мы отправимся вместе, чем пойдут один или двое… так нас труднее перехватить.
Я кивнула.
Несомненно, у некоторых из слизеринцев имелся здравый смысл.
— Хорошо, пошли, — сказала я.
