Для увеличения разрушительного действия метаемых бревен их заостренную головную часть иногда оковывали железом или надевали на нее острый наконечник. Таким бревном длиной 3–4 м. можно было пробить прочную деревянную городскую стену – тын и даже городню – с расстояния в несколько сотен шагов.
Баллисты небольших размеров нередко имели механизмы наведения в цель. Так вертикальная наводка осуществлялась посредством винтового механизма, а горизонтальная – путем передвижения хоботовой части на специально устроенной катке.
С течением времени баллисты совершенствовались. Вместо недостаточно надежных в работе сухожилий стали применять упругую дугу (деревянную или металлическую). Для придания баллисте подвижности ее станок – основание баллисты – поставили на колеса. Так появилась аркбаллиста. Иногда эти машины называли скорпионами. В качестве снарядов в аркбаллистах применяли каменные и металлические шары, а также массивные (короткие и толстые) стрелы «карро» с четырехгранным железным наконечником. Такие стрелы, пущенные из аркбаллисты на расстоянии нескольких сот метров, могли пробить стену из пятнадцатисантиметровых бревен. А. Н. Кирпичников произвел подсчеты, сопоставляя изображения самострелов на миниатюрах с изображениями людей. В результате у него получилось, что величина станка составила 2–2,5 м., луковище – около 2,5 м., величина ядра в поперечнике – 20–35 см.; соотношение длины тетивы к ложу приближается к 1:1; расстояние оттяга тетивы до зацепа равно двойному или тройному расстоянию от тетивы до центра изгиба луковища в спокойном состоянии[313].
Установленная на колеса, аркбаллиста могла следовать за войсками в походе. Подготовка ее к стрельбе не занимала много времени.
Катапульта была машиной неприцельного (верхового) действия и служила для перебрасывания через крепостные стены тяжелых камней или других «снарядов», например, разлагавшихся трупов животных, бочонков с нечистотами – для того, чтобы поразить врага, стеснить его действия, надломить боевой дух и вынудить к капитуляции. Действие катапульты основано на том же принципе, что и другие баллисты, однако устроена она была несколько по-иному.
На массивном основании катапульты, выполненном из бревен, прочно укрепляли две стойки, соединенные сверху перекладиной. В их нижней части укреплялись концы большого пучка натянутых сухожилий, в который вставляли прочный рычаг. Готовя катапульту к стрельбе, ее расчет при помощи ворота опускал (оттягивал) верхний конец рычага, клал в паз снаряд и отпускал рычаг. При оттягивании рычага сухожилия закручивались и напрягались. Как только рычаг освобождался, сухожилия, раскручиваясь, с силой поднимали верхний конец рычага, заставляя снаряд лететь на большое расстояние.
Катапульты, как и баллисты, делали самых разных размеров и конструкций. Иногда они были настолько велики, что позволяли метать камни весом по два-три десятка пудов на сотни метров.
На верхней перекладине катапульты обычно делали подушку, которая смягчала удар рычага о перекладину и ограничивала угол подъема рычага. Иногда на ней делали один или несколько направляющих желобов, в которые клали стрелы или копья. Поднимающийся рычаг с силой толкал стрелы, и они летели с большой скоростью, нанося врагу немалый урон.
Бриколь (стреломет или копьемет) была устроена следующим образом. На прочном основании устанавливалась высокая деревянная стойка с перекладиной (направляющим приспособлением). На перекладине был сделан желоб или отверстия для копья (стрелы).
Снизу к стойке был прикреплен конец длинной упругой доски, другой конец которой приходился против направляющего желоба. Оттянутая при помощи ворота ударная доска с силой ударяла по концу копья или стрелы и заставляла лететь на большое расстояние.
Направляющее приспособление прикреплялось к стойкам таким образом, чтобы можно было изменять угол его наклона. Это обеспечивало возможность метания копий под различными углами и, следовательно, на различные дальности. Вследствие этого бриколь можно отнести к метательным машинам прицельного действия.
Баробаллистическая машина представляла собой прочный и длинный двуплечий рычаг. К короткому плечу рычага прикреплялся массивный груз, а к концу длинного – нечто вроде пращи. Длинное плечо рычага при помощи ворота опускалось вниз, в пращу вкладывался снаряд, и, как только рычаг освобождался, находившийся на его коротком плече груз опускался, отчего длинное плечо вместе со снарядом делало быстрый взмах. При этом свободный конец «пращи» соскакивал с рычага, и освободившийся снаряд летел в цель.
Баробаллистические машины были обычно громоздки и неуклюжи. Из-за низкой меткости стрельбы они предназначались главным образом для того, чтобы забрасывать в осажденный город большие камни, бочки с зажженной смолой и тому подобные «снаряды».
Различные пороки использовались в русском войске до конца изучаемого периода. Последнее упоминание о них относится ко времени Казанских походов Ивана Грозного.
Иногда использовались и тараны – мощные стенобитные орудия. Таран представлял собой массивное бревно из прочного тяжелого дерева (дуба, ели, ясеня и др.), на одном конце которого крепился металлический наконечник (бронзовый или железный), иногда имевший форму бараньей головы или же заостренный. Осаждавшие город воины раскачивали таран на руках и до тех пор ударяли его металлическим навершием в одно и то же место ворот или городской стены, пока не проламывали воротину или не пробивали брешь. Именно о таране русская поговорка говорит: ««уставился, как баран на новые ворота».
Со временем бревно стали делать еще более тяжелым, подвешивая веревками или цепями на специальной раме (на козлах) таким образом, чтобы его можно было раскачивать в продольном направлении.
Обороняющийся противник старался всячески помешать осаждавшим. С городских стен он обстреливал их из лука, забрасывал камнями, обливал горящей смолой. Поэтому раму, на которой подвешивалось бревно, стали накрывать прочным навесом, обмазывая его глиной для предохранения от огня.
Тараны обычно сооружались в некотором отдалении от города а затем на катках через заваленный ров вплотную подкатывались к воротам или стене. Впоследствии под навесом стали делать площадки в несколько этажей: на каждой из них устанавливались тараны. Это давало возможность пробивать в стене одновременно несколько брешей.
В исторической литературе есть упоминания о том, что бревна тарана иногда достигали 20–30 метров в длину, и что не было настолько крепких башен и стен, которые при усердной работе нельзя было бы пробить тараном. Для обслуживания такого тарана привлекалось до ста человек.
Более эффективной осадная техника стала после появления огнестрельных артиллерийских орудий.
Русская артиллерия
Первые огнестрельные орудия (тюфяки и пушки) появились на Руси в конце XIV века. Определяя более точную дату этого события, историки дореволюционной России придавали исключительное значение записи Тверской летописи, в которой под 1389 годом было отмечено: «Того же лета из немец вынесоша пушкы»[314]. В советское время сложилась традиция связывать начало русской артиллерии с более ранней датой. Приверженцы ее указывают на наличие неких огнестрельных орудий в Москве во время осады ее Тохтамышем (1382 год)[315]. Однако при этом не учитывается не только факт последующего захвата Москвы, а значит, и этих пушек татарами, но и того, что первые на Руси орудия, скорее всего, были трофейными – захваченными во время похода 1376 года московской рати князя Дмитрия Михайловича Боброка Волынского на Волжскую Болгарию[316]. В связи с этим сообщение о появлении в 1389 году в Твери пушек имеет действительно первостепенное значение. На это указывает следующий, хорошо известный военным историкам факт – в 1408 году осадивший Москву эмир Едигей, зная о наличии в Твери первоклассной артиллерии, послал за ней «царевича» Булата[317]. Вопреки достаточно ясным указаниям летописцев, П. А. Раппопорт утверждал, что Едигей, осаждая в 1408 году Москву, ожидал прибытия из Твери не артиллерийских орудий, а камнеметов[318]. Чтобы опровергнуть это голословное заявление, процитируем сообщение об этом событии в Московском летописном своде: «Стоя же Едигеи у Москвы в селе Коломеньском и тогда посылает послы своя, Булата цесаревича да князя Ериклибердея, на Тферь ко князю великому Ивану Михайловичю Тферьскому, веля ему бытии у Москвы часа того со всею ратью тферьскою и с пушками и с тюфяки и с самострелы и с всеми сосуды градобитными…»[319]. Лишь откровенный саботаж тверского князя Ивана Михайловича, чрезвычайно медленно готовившего «наряд» к походу, вынудили Едигея изменить планы: взяв с москвичей денежный выкуп (3 тыс. рублей), он ушел в Орду так и не дождавшись прибытия необходимых ему пушек.
