«идеологии оправдания» люди естественным образом увязают в обыденности и терпят неудачу. Здесь мы снова видим, как справедливо Ранк подчеркивал историческое измерение психического заболевания: вопрос не только в природе, но и в социальных идеологиях направленных на преодоление природы. Если вы не можете быть героем в рамках общей идеологии, то вы, должно быть, ворчите и ноете в кругу своей семьи. С этой точки зрения проблема героизма и психического заболевания будет такой: «Кто кого мучает?». Люди спорят с богами, армиями других наций, лидерами своего государства или со своими супругами? Долг жизни должен быть как-то оплачен; нужно быть героем наилучшим и единственным способом из всех возможных; а в нашей обнищавшей культуре таковым можно считаться, как выразился Харрингтон, «хотя бы за умение играть в пинбол»1112.
Шизофрения
С исторической точки зрения шизофренический психоз становится более понятным. Есть тип людей, для которых жизнь является более непреодолимой проблемой, чем для других, для которых бремя беспокойства и страха почти так же постоянно, как и ежедневная потребность дышать. Рэнк использовал термин «невротик» для одного типа людей, которые не имели иллюзий, которые видели вещи такими, какие они есть на самом деле, которые были поражены хрупкостью человеческой жизни; и в этом смысле термин прекрасно описывает шизофренический тип. Это «реалист», о котором говорил Уильям Джеймс, когда отмечал, что правильная реакция на ужасы организменной жизни на этой планете – психотическая13. Но этот вид «реализма», как сказал Рэнк, наиболее саморазрушительный из всех.
Адлер очень рано продемонстрировал, как шизофреник страдает от страха перед жизнью и от ее требований, от низкой самооценки. Он не доверяет не только себе, но и знаниям и способностям других; ему кажется, что ничто не способно преодолеть неизбежные ужасы жизни и смерти, за исключением, возможно, фантастической идеальной системы, которую он разрабатывает для собственного спасения14. Его чувство магического всемогущества и собственного бессмертия являются реакцией на ужас перед смертью, который испытывает человек, совершенно не способный противостоять этому ужасу собственными силами. Мы могли бы даже сказать, что психотик использует явно, открыто и преувеличенным образом те же самые способы защиты сознания, которые большинство людей использует добровольно, скрытно и более контролируемым образом, так же как меланхолик открыто использует защиту от более мягких, более «нормальных» депрессий остальных людей: периодическое отчаяние, тайная ненависть к близким, тихое самообвинение и скорбная вина. В этом смысле психозы являются карикатурой на образ жизни каждого из нас – вероятно, поэтому они причиняют нам столько неудобств.
Мысль Адлера продолжали и разрабатывали многие авторы. Некоторые из них являются одними из самых глубоких и тонких исследователей человеческого состояния, которые когда-либо жили: Г. С. Салливан, Г. Ф. Сирлс и Р. Д. Лэйнг – вот лишь несколько имен, первым делом приходящих в голову. В результате у нас сегодня есть превосходная общая теория шизофрении. Она отражена в научных трудах, которые может прочитать каждый. Здесь я хочу лишь упомянуть основную характеристику синдрома – почему шизофреник находится в таком необычном состоянии ужаса. Нам потребовалось много времени, чтобы понять это состояние. Мы столкнулись с очень странным явлением, которое казалось научной фантастикой. Я имею в виду тот факт, что человеческий опыт разделен на две формы: символическое «я» и физическое тело, и что эти две формы опыта могут быть совершенно разными. У некоторых людей они настолько различны, что вовсе не объединяются, и это люди, которых мы называем шизофрениками. Гиперчувствительный человек реагирует на свое тело как нечто чужое для себя, что-то совершенно ненадежное, что-то вне его контроля15.
Сразу видно, что шизофреник обременен, как и все мы, «чужим» животным телом. Его бремя усугубляется тем, что надежных корней в своем теле у него нет. В период раннего детского развития он не смог в нем как следует «закрепиться»: в результате его самость не имеет надежных связей глубоко в нейроанатомии. Он не может сделать доступным для себя естественное расширение организма, которое другие используют для сдерживания и поглощения страха перед жизнью и смертью. Он не чувствует это естественное животное изобилие. Мы можем сказать, вслед за Сантаяной, что здоровая «животная вера», ему не доступна, поэтому он должен развивать сложные идеологические системы мышления. Сегодня мы знаем, что культурное чувство пространства, времени и восприятия объектов буквально встроено в нейронную структуру16. Поскольку идеология культурного бессмертия основывается на мышцах и нервах, человек живет естественным образом, как безопасная и уверенная часть чьего-то ежедневного действия. Можно сказать, что шизофреник лишен именно этой неврологической и культурной защиты от смерти и программирования на жизнь. Вместо того, чтобы попытаться обеспечить себе выход из смертного круга, он полагается на сверхувеличение психических процессов; он должен пытаться быть практически идеальным героем, даже с плохим «закреплением» в собственном теле и очень личным образом. Отсюда и надуманный характер его усилий. Никто не понимал лучше, чем Честертон, какими странными становятся люди, когда им приходится полагаться только на свои мысли, не связанные с щедрыми эмоциями в способном расширяться и безопасном теле17.
Шизофрения доводит риск эволюции до самого крайнего предела: это риск создания животного, которое воспринимает себя, размышляет над собой и приходит к пониманию того, что его тело представляет угрозу для него самого. Когда вы не укоренены в этом теле надежно, то это действительно становится проблемой. В вашем положении нервная система и вообще что-либо плотское уже не в состоянии поглотить этот ужас; ваше символическое сознание остается само по себе и действует на максимальной чувствительности. Это действительно проклятое животное в эволюции, животное, сбившееся с пути и выскользнувшее за естественные пределы. Мы не можем представить себе животное, полностью открытое для переживаний и собственных тревог, животное полностью лишенное запрограммированной нейрофизической реакции на сегменты мира. Только человек достигает этого ужасающего состояния, которое мы видим во всей его чистоте в крайностях шизофренического психоза. В этом состоянии каждый объект в окружающей среде представляет собой серьезную проблему, потому что у человека нет запрограммированной реакции внутри его тела, которую он мог бы мог использовать для надежного взаимодействия с объектом. По крайней мере, хотелось бы, чтобы животное без инстинктов могло по собственной воле отступить под защиту дружественной плоти, которую может назвать собственным интимным и базовым владением, даже если эта плоть не «скажет», какую реакцию следует проявить. Шизофренику и это не доступно. Его тело «случилось» с ним, это масса зловония и разложения. Интимное в нем только то, что оно является каналом для уязвимости, зацепкой, которую внешний мир имеет в его внутреннем «я». Тело – предало его, это
