Когда они сами вовлечены в животную деятельность с хрипами и стонами, ребенок находит это «отвратительным»: подобный опыт возникает, когда подрывается прямое значение происходящего. Вот почему – если ребенок никогда не был свидетелем первичной сцены – он часто сопротивляется откровению своего уличного друга о том, что его родители занимаются сексом так же сильно, как и все остальные. Насколько уместно было наблюдение Толстого о том, что его многое отделяет от новорожденного ребенка, и так мало – от пятилетнего. За эти пять лет ребенок должен взвалить на себя всю экзистенциальную ношу человеческого состояния. За всю последующую жизнь ему действительно мало что предстоит узнать о своей судьбе.
Юнг с большой ясностью и широким историческим размахом видел значение и центральность гермафродитного образа27, подобно Ранку во всех его работах, Боссу28 и Брауну29. Нет ничего более красноречивого и более подходящего, чем слова пациентки фетишистки, которая «осудил отвратительную оболочку своего тела», сказав: «Хотела бы я сорвать эту кожу. Если бы у меня не было этого глупого тела, я была бы такой же чистой снаружи, как и внутри»30.
Тело определенно является препятствием для человека, разлагающим бременем вида на внутренней свободе и чистоте личности. В этом смысле основная проблема жизни заключается в том, будет ли вид (тело) преобладать над своей индивидуальностью (внутренним «я»). Это объясняет всю ипохондрию, поскольку тело является основной угрозой существованию человека как самодостаточного существа. Также это объясняет сны детей о том, что их руки превращаются в когти. Эмоциональное сообщение состоит в том, что они не контролируют свою судьбу, что тело ограничивает их свободу и определяет их. Одна из любимых детских игр – «прикалывать хвост ослу». Что может быть лучше, чтобы избавиться от беспокойства по поводу случайных форм вещей, чем игриво перестроить природу с той же непринужденностью, с которой она, кажется, разместила телесные придатки? В глубине души дети – это маленькие Пикассо, протестующие против произвольности внешних форм и подтверждающие приоритет внутреннего духа31. Тревога по отношению к телу проявляется и во всех «анальных» снах, когда люди оказываются испачканными содержимым переполненных туалетов и брызгами чьей-то мочи – причем все это происходит в самом разгаре наиболее важных дел, когда люди одеты в лучшие наряды. Несомненно, испражнения – реальная угроза человеческому роду. Мы видим эту путаницу между символической трансцендентностью и анальной функцией в психоаналитической литературе. У пациента Ромм «всякий раз, когда он чувствовал себя социально, финансово или сексуально незащищенным… развилась метеоризм и диарея». Или еще: «Ему снился отец, выступающий перед аудиторией. Внезапно он замечал, что пенис отца выставлен на всеобщее обозрение»32.
Другими словами, что является правдой о состоянии человека? Она в теле или в символах? Если это не так просто, то где-то скрывается ложь, которая и является угрозой. Другой пациент собирал книги, «и всегда хотел в туалет, когда входил в книжный магазин»33. Его собственное литературное творчество было подавлено его телесными страхами. Как мы уже отмечали несколько раз, дети действительно приучаются к туалету из-за экзистенциальной тревоги тела. Нередко вызывает жалость, как они расстраи- ваются, когда случайно мочатся в штаны; и как быстро и легко они поддаются общественной морали и больше не мочатся и не испражняются на улице, «где кто-то может видеть». Они делают это самостоятельно, даже после того, если их воспитали самые раскрепощенные родители. Очевидно, что им стыдно за свои тела. Мы можем сделать совершенно категорический вывод, что ипохондрии и фобии являются очагами ужаса перед жизнью, который испытывает животное, не желающее быть таковым».
В ранней статье Фрейда о «Человеке-крысе», уже можно заметить, что смерть и упадок являются центральными темами синдрома навязчивой идеи, и недавно это было красиво и окончательно проанализировано в работе европейских экзистенциальных психиатров, особенно Штрауса34. После Фрейда психоаналитическая литература по фетишизму очень ясно показывает то, о чем уже говорил Ранк: что ребенка действительно беспокоит телесность. Филлис Гринакр дала окончательное клиническое заключение по этому вопросу в серии очень важных работ, где было сказано, что кастрационная тревога задолго предшествует фактическому эдипальному периоду; это проблема глобальной уязвимости, а не проблема исключительно сексуального характера. Это важное развитие идей Фрейда. На своем любимом техническом языке психоаналитики говорят, что кастрационная тревога «в особенности отягчена… сильной примесью оральных и анальных тенденций»35. Другими словами, это проблема всей телесной ориентации на реальность. В историях фетишистов мы снова и снова видим, что они подвергаются ранним травмам, связанным с распадом тела и смертью.
Наиболее значительными травмами являются те, что вызваны свидетельством какого-то особенно калечащего события: увечья, смерти или несчастного случая, операции, аборта или домашних родов. Если мы посмотрим на статью Фрейда 1938 года, в которой он очерчивает развитие случая фетишизма и подчеркивает вид женских гениталий, совмещенный с мастурбацией и угрозами кастрации как раз в начале фаллической фазы, и заменим «угрозу кастрации» на «вид изуродованного и истекающего кровью тела», я думаю, мы можем представить себе, что происходит с некоторыми детьми36.
Это было бы естественно, особенно если бы ребенок сам перенес травмирующий недуг или болезненную операцию37. У одного из пациентов Фенихеля было выпадение прямой кишки, и его матери приходилось заправлять ее на место каждый раз, когда он испражнялся. Поэтому неудивительно, что его преследовал страх, что его кишечник может упасть в унитаз38. Представьте себя уязвимым в такой степени, что вас нужно собирать по частям. Неудивительно, что пациент был одержим страхом смерти, его кастрационная тревога была подавляющей, он думал, что его мертвая мать или пенис его сестры могли оказаться в канализации так же, как это делают фекалии и вода из ванны, или его собственный кишечник. Мир не особо разбирается в том, что смывает с тела; все просто загадочно исчезает. Один из пациентов Лоранда, мальчик четырех лет, не мог понять, почему у девушки, которую он видел в лагере, не было пальцев на руке, или почему у одного из его родственников не хватало ноги. Он не мог войти в одну комнату с этим человеком и убегал с криками от звука его голоса. Он спросил доктора тихо и со страхом в глазах: «Вы же не заставите меня исчезнуть?»39 Здесь мы снова видим ребенка как философа, выражающего беспокойство по поводу одного из двух великих зол организменной жизни: «все исчезает».
Один из главных выводов о фетишистах, к которому пришла Гринакр, заключался в том, что их раннее развитие было связано с рядом схожих причин: чрезмерными травмами, нарушенными
