Если бы Вы, приехав в Китай, побывали бы в Харбине, мне было бы очень приятно с Вами увидеться.
С прискорбием сообщаю, что Вашего секретаря Екатерину Григорьеву убил бандит Огурцов. Во время ареста он был сам убит.
С уважением и наилучшими пожеланиями,
Всегда к Вашим услугам,Ваш Михаил Сорокин».Письмо Элеоноры
«Дорогой Мишя!
Мне было очень приятно получить от вас письмо.
Я вам очень благодарна за то, что вы описали мне события под Красноярском 5 января. Я была уверена, что у вас это очень хорошо получится. Я эти места помню, а вы дополнили тем, что мне было трудно описать. Для меня это важно, для исторического исследования, потому что я могу в своей книге, которую я уже почти закончила и скоро отдаю целиком в печать, сослаться на очевидца событий.
Вам, наверное, интересно, как происходили события, когда мы расстались. Боюсь, что вашего ответа я не дождусь, потому что письмо в один конец идёт месяц, я уже получила визы и в Китай и в Японию и планирую к концу осени прибыть в Китай. Сначала в Китай. Я поеду через СССР, через Москву и Омск, поэтому никак не смогу проехать мимо Харбина. Поэтому, если бы вы собрались на это письмо ответить, оно бы меня в Лондоне уже не застало.
Я очнулась после тифа уже в марте 1920 года и ничего не помню. Я помню какие-то моменты, но они случайные. Если я помню снег, или лица, или лёд, или кроны деревьев, то не могу вспомнить, где это было: когда меня везли на санях, до вашего отъезда с Огурцовым, или это было в госпитале, или в чьей-то избе. Только когда я пришла в себя, потом долго ещё спала часами и сутками, и мне стали сниться сны. Странно, но мне почти не снился Лондон или Петербург, мне снился вагон, сани, люди, но я их не узнавала. Видимо, это были люди, с которыми я ехала и видела их урывками, когда ненадолго приходила в себя. Когда выздоровела, от слабости я иногда впадала в полубессознательное состояние и тогда продолжала разговаривать с вами и очень злилась, что вы меня бросили, как мне тогда казалось. Замечательный Ива́нов (легкая фамилия и трудное имя) подсказал мне, что в этой человеческой кутерьме и метели, как он говорил, легче было потеряться, чем найтись. Он очень добрый и очень мне помог. А потом оказалось, что вы тоже в это время были в Харбине. Это я уже узнала из ваших телеграмм. Я была обрадована, что вы остались живой.
Трагическая история с Екатериной. Мне в Харбине её будет очень не хватать, и совсем трагическая с Огурцовым. Он мне очень понравился – такой, настоящий русский мужик-солдат, хотя он и напал на вас, но всё ведь обошлось, и вы с ним из разных обществ. Я хочу, чтобы вы мне рассказали, как он погиб. А полковник Адельберг – это тот, которого чехи «саломали»?
Вас, наверное, удивляет, что я еду не в какую-то другую страну или, скажем, в Россию, в СССР, а именно в Китай, в Харбин. Тут ничего удивительного нет. На мой взгляд, Россия в значительной степени переместилась в Китай, в Харбин. У меня очень широкая переписка с вашей эмиграцией, с вашим рассеянием. Я представляю себе, как русские устроили свою жизнь в Германии, Франции, Чехословакии, Сербии, Латвии и других странах. Они попали там в населенные города и местности, и даже если их там много, то всё равно меньше, чем местных жителей. В Харбине вас тоже меньше, чем китайцев, но Харбин, как мне известно, начинался как русский город и остаётся до сих пор русским городом, достаточно посмотреть на архитектуру. Кроме этого в Харбине, даже помимо быта, сохранилась ваша политическая культура: много разных партий и все друг друга ругают.
Чем вы сейчас занимаетесь? Надеюсь, как и прежде, вы работаете в полиции? А вы не хотите где-нибудь учиться?
Желаю вам всего хорошего.
Думаю, что скоро увидимся.
Элеонора Боули.Сент., 10, 1924».Письмо Вяземского
«Здравствуй, дорогой Михаил!
Сегодня, 30 сентября, мы, наконец-то, причалили в Америке. Сегодня вторник, и нас только что провели через таможню и отправили в карантин. Доплыли все живые и здоровые, слава Богу!
Путешествие было интересное, я бы даже сказал – лихое!
Оказалось, что среди нас только моя Наташа и маленькая Полинушка, или, как мы её зовём, Полина Сергеевна, или просто – Сергевна, не страдают морской болезнью. Но, как сказал всезнающий Серёжа, у детей до года в голове три дырочки: две ноздри и ещё одна в темечке, поэтому их – что в люльке качай, что на волнах «болтай».
Как ты помнишь, мы уехали из Харбина 3 августа. Нам повезло, потому что, когда мы приехали в Тянзин, там уже было опасно и тревожно из-за войск У Пэй Фу. Нас всех подозревали, кто приехал из Харбина, что мы шпионы Чжан Цзо Лина. Но нас было много, кто собирался сесть на корабль до Нигаты, поэтому всех подозревать они не могли, да ещё с беременными женщинами и детьми. Через день мы сели на пароход и отплыли в Нигату. Если смотреть на Японию с борта парохода, то очень красивая страна. Уже подходила осень, и такое множество красок в их лесах на островах – больших и маленьких. Японцы отлично вежливый народ, все кланяются и улыбаются, но ничего не поймешь, что они говорят и что думают. Это понятно, ведь никто из нас не знает японского языка. И тут мы с горестью вспоминали наших китайцев, которые, хотя и «моя-твоя», а всё равно всё понятно и всё можно разобрать. На лицо они все одинаковые, что японцы, что китайцы, но китаец, если улыбается, ты знаешь, что он тебе рад, а про японцев так сказать невозможно. Не знаю почему, но впечатление именно такое. Может быть, потому что в прошлом году у них было страшное землетрясение.
Японцы очень строгие и дисциплинированные. Поэтому и непонятно, что когда он тебе улыбается, то что он при этом думает. И не берут взяток. Не то что наши китайцы: если этого нельзя, но даёшь деньги, то сразу можно. У нас в Нигате был такой случай. Нас держали на рейде почти неделю и не пускали на берег. Один из наших попытался дать взятку их офицеру береговой полиции, его арестовали и увезли на берег. Мы ещё шутили, что один наш уже в Японии. Но через неделю его привезли снова на пароход, и на него было жалко смотреть – он был в их тюрьме и вернулся весь позеленевший и голодный. Даже успел похудеть, хотя был с нами во время ледяного похода через Байкал. Мы стали его спрашивать, мол, как там, но ничего не добились. И нас предупредили, что нельзя подкупать японских офицеров. Потом, правда, к нам стали относиться очень любезно, даже свозили на экскурсию на могилы наших солдат и моряков, которые погибли от ран в их госпиталях после кампании 1905 года. Алексей Валентинович даже нашёл могилу одного своего знакомого офицера. Это было очень печально и трогательно. К могилам они относятся очень бережно, чтут память сильного, но побеждённого противника. Что-то в этом есть очень трогательное и одновременно очень жестокое. В Нигате мы были две недели в карантине. Жили прилично, даже стали отпускать в город. Это было очень забавно, особенно японские женщины. Они как бабочки! Яркие, цветные халаты-кимоно с узлами, на манер банта на спине, на пояснице, черные пышные прически и из причесок торчат палочки, как усики у бабочек. Очень красиво. А мужчины мрачные. Полицейские в городе все одеты в черную форму при мечах, как наши городовые при селёдках. Всё очень строго и чопорно. Холостых мужчин сразу предупредили, чтобы никто не вздумал пытаться познакомиться в городе, а если надо, то в особый квартал – там за деньги всё можно. Серёжа извертелся. Я не знал, как отвлечь от такого его поведения наших женщин. Но, по-моему, никто особо не заметил, потому что все были увлечены обозрением новой страны, и Полинушка немного приболела. Только Алексей Валентинович пил коньяк (он прихватил много) и переживал, как бы он тут себя чувствовал, если бы тогда в 1905 году попал к японцам в плен. Попробовать японской кухни не пришлось. Кормили в карантине, однако Серёжа, по-моему, раз вырвался, но что было – промолчал. И ни черта не понятно, что где написано, не то что у нас в Харбине – всё на китайском и на русском, а тут только на японском. Можно понять только по витринам, где что выложено, но витрин, как у нас, практически нет. Поэтому что в конечном итоге попробовал наш исследователь Серёжа, мы, скорее всего, никогда не узнаем, чем его накормили. Какие-то порошки потом пил и запивал коньяком тестя.
Хорошо, что мы с Наташей успели оформить наши брачные отношения, а то японская эмиграционная служба к нам имела бы серьезные претензии.
Потом нас на поезде перевезли в Токио, по-старому этот город назывался Эдо. На нас на всех произвёл очень большое впечатление поезд. Как мы ездили в России, я уже почти не помню, был маленький, что такое китайские поезда, ежли это не международный экспресс, не мне тебе рассказывать – толпа, вонь и грязь, но весело. А японский поезд, а ехали мы третьим классом, – это чистота, порядок и тишина, только играют дети, но и то – тихо. Наташа сказала, что в этом поезде она могла бы ездить беременная всю жизнь. Она на таких месяцах, что стала очень ко всему чувствительная. А Серёжа молодец, он про женщин знает всё.
