Нельзя не отметить, что между вожаками белых организаций отсутствует единство, что необходимо использовать в дальнейшей работе.
Установочные данные на указанных в сообщении фигурантов прилагаются.
«Барс». 3 ноября 1924 года».
1924 год, ноябрь
День и смена закончились. Мироныч и Михаил Капитонович сдали точку следующей бригаде, не оборачиваясь, прошли два квартала и сели к извозчику.
– Поужинаем, а, ваше благородие? – спросил Мироныч, продул папиросу и закурил. – А то от сегодняшней беготни живот подвело, аж к спине присох.
Михаил Капитонович поёжился на холодном кожаном сиденье, поднял воротник пальто и кивнул.
– А где, как мыслишь? – снова спросил Мироныч.
Михаилу Капитоновичу было всё равно, и он пожал плечами.
– Давай на вокзал, что ли?
– Давай!
– А вот что, Михал Капитоныч! – вдруг заёрзал Мироныч. – Ты, я вижу, до баб не больно охоч! А покажу-ка я тебе одну кралю, красивше девки вовек не видал! Ежли б щас моя бабка поглядела на белый свет моими бельмами, она б мне их повыколола! Эй, любезный! – крикнул Мироныч извозчику.
Тот обернулся.
– Давай-ка в Фузядянь! На Пятнадцатую, дальше я скажу! А почифанить и там можно, там китайцы не хуже варганят!
Через двадцать минут они сошли на углу трёхэтажного нового дома, и Мироныч встал, как на точку. Михаил Капитонович встал рядом, так, как они обычно стояли, когда вели наружное наблюдение, ему было всё равно, на что смотреть и где чифанить.
– Гляди, ваше благородие! Через минут эдак семь-восемь из той двери должон выйти японский мужчина, ты должен его помнить – Лошак, мы с тобой за ним летом ходили, и с ним будет та самая краля! Видишь, во-о-н та дверь под навесом, где мальчишки в пристенок играют, видишь?
Михаил Капитонович кивнул.
– Ты чё весь день молчанку давишь? Михал Капитоныч! Или обидел кто, или съел, чего не следовало? – Мироныч задал вопрос, не отводя взгляда от двери, на которую указал. До двери было метров восемь, Михаил Капитонович и Мироныч стояли так, что, если человек выйдет из двери и сядет к извозчику или к рикше, они окажутся у него за спиной.
Михаилу Капитоновичу было муторно.
Вчера он получил телеграмму из Читы о том, что завтра утром, 5 ноября, в 8.15, поездом Москва – Пекин приезжает Элеонора. В телеграмме она попросила её не встречать, а прийти в гостиницу «Модерн» в ресторан к 19.00. Чем занять себя до этого времени, Сорокин не знал, поэтому ему и было не по себе. Всё было бы хорошо, если бы завтра тоже была смена и он был бы весь день занят, но его включили в бригаду Мироныча, самого опытного филёра городской полиции, для пущего обучения, а его смена была именно сегодня.
– Чё пригорюнился, ваше благородие? Или новости какие не те? Уж извиняй, что пристал к тебе как банный лист…
Сорокину совсем не хотелось говорить, но Мироныч за полтора месяца, сколько они уже работали вместе, показал себя таким хорошим товарищем, что промолчать было неудобно.
– Да нет, Мироныч! Новости как раз те! Те, что надо, только вот сегодня ночь и завтра день до вечера надо как-то скоротать!
– А што будет завтра вечером? – не отставал Мироныч.
– Завтра вечером?.. – Михаил Капитонович тянул с ответом, потому что говорить всё же не хотелось.
– Погодь! – перебил его Мироныч и слился со стеной дома. Михаила Капитоновича умение старого филёра становиться незаметным, так что мимо него можно было пройти в одном шаге, всегда поражало, но он пока не мог этому научиться. – Встань за столб и смотри на дверь!
Сорокин встал за столб, в этот момент дверь отворилась, и вышел Номура. Он огляделся по сторонам, потом повернулся к двери и кивнул. Через секунду оттуда вышла женщина. Сорокин ахнул. Это была Дора Чурикова. Ахнуть было отчего – Дора была одета во всё городское: в пальто с чернобуркой, шляпку с пёрышками мандаринки, ботики и шёлковые чулки, в руках она держала сумочку из кожи питона и перчатки. Куда делась та Дора? Как она изменилась, и всего лишь за год. Дора стала ещё красивей, чем была. Забыв себя, Михаил Капитонович смотрел на неё. Номура стоял спиной, он махнул рукой, они с Дорой сели к извозчику и укатили в сторону Сунгари.
– А! Што я тебе говорил? Красатуля какая! А? Полюбовницу себе отхватил господин япошка! Нагляделся? – Маленький ростом Мироныч стоял и тёр ладони. – Так што, пойдем чифанить или за ними потопаем?
Михаил Капитонович тряхнул головой:
– Что?
– Я говорю, за ними потопаем или пойдём чифанить?
Сорокин молчал и смотрел в ту сторону, куда уехали Номура и Дора Чурикова, потом он перевел взгляд на Мироныча.
– Не понял! – сказал он.
– Што ты, ваше благородие, непонятливый такой? Потопаем за ними али нет?
– Зачем?
– Ладно, тогда пойдем чифанить! Тут харчёвка есть одна, да ты её знаешь, когда тут ночлежничал!
Мироныч был удивительный человек. Кроме того что у него был отличный характер, он про этот город и его обитателей, почти четыреста тысяч человек, включая китайцев, жителей Фуцзядяня, знал всё.
Еду подали быстро и принесли графин дорогой водки № 50 от Герасима Антипаса. Мироныч мог экономить на чём угодно, но никогда на водке.
– Какую кралечку отхватил этот Лошак! – с мечтательным видом пуская в потолок дым, промолвил Мироныч. – А всего-то год назад была замухрышка замухрышкой. Да ты её помнишь!
Михаил Капитонович кивнул, хотя не мог согласиться, Дора и год назад не была «замухрышкой». Он ещё не отошёл от только что увиденной красоты.
– В ба́ндерши её метит! Лошак-то, Номура его фамилия! Только хочет, чтобы она жила при заведении, а она не очень, так он, пока не уломал, квартирку ей снял и сам сюда наведывается кажен день! Несмотря на то что женат на русской, да только грамотная она и страшенная, как моя незавидная жизнь.
Михаил Капитонович готов был слушать рассказы Мироныча столько, сколько тот их знал.
– Номура, окромя опия, хозяин четырёх публичных домов. Тут у японцев – разделение труда! Одни заведуют и хозяйну́ют парикмахерскими, другие питейными заведениями, бишь ресторанами, третьи магазинами, кто прачечными, а Номура, видать, старший у них, и у него самый завидный… по-ихнему бизнес – опий и публичные дома и все китайские чиновники на привязке. Так что, когда они сюда придут, – везде будут хозяева́ми!
У Мироныча была ещё одна характерная черта – он «топал» всегда. Это было его главное занятие в жизни. Мироныч отвоевал, когда в 1905 году был защитником Порт-Артура. Получив ранение, Георгия и отбыв в плену, он ненавидел японцев.
– А придут? – спросил Сорокин.
– А как же! И не сомневайся! Даром, што ли, они тут корни пускают? И с нашими белыми якшаются, не только с Гришкой…
Мироныч всех знал и, казалось, со всеми был знаком и на «ты». Гришкой он называл атамана Семёнова.
– …Гришка для них – тьфу, король без дамы, малограмотный он, хоть и генерал! Им такие, как ты, нужны, чтоб грамотные были, штоб в разведках-контрразведках понимали, а казачишки, они што твои крестьяне, тока с саблями, да при ко́нях… годов через десять япошки тута всё в свои руки возьмут… – А зачем?
– Эх, милый ты человек, как зачем? У их же земля пустая, а тута все богатства налицо! Што тебе – уголь, што тебе – железо, и земли много, не то что у них!
– Мироныч, – перебил его Сорокин, – а про мушкетёров что знаешь?
– Што знаю? А всё знаю! А што тебе?
– Да так!
– Хулиганьё они! Это главное, што я знаю, и Барышников их – главный хулиган, с детями драки заводить! Хоть и советскими!
Михаил Капитонович удивился – совсем другое о Барышникове рассказывал Давид Суламанидзе: он говорил о нём как об идейном борце с большевиками. Давид даже предлагал Барышникову, как он сам рассказывал, организационно оформить пока ещё аморфную группу мушкетёров, написать устав и лозунг и сделаться молодёжной организацией какого-нибудь солидного политического союза, хотя бы того же Российского Общевоинского.
3 октября 1924 года в Харбине была передана под совместное управление Китайско-Восточная железная дорога. По требованию советской стороны сразу были арестованы и посажены в тюрьму управляющий дорогой Борис Васильевич Остроумов и начальник земельного отдела управления КВЖД Николай Львович Гондатти. С дороги и из всех организаций и предприятий, так или иначе связанных с ней, в том числе, конечно, из полиции, начали увольнять всех, у кого не было советского или китайского гражданства. Однако китайцы поступили хитро: самых, на их взгляд, перспективных полицейских, а именно грамотных или очень опытных, они не стали увольнять или уговаривать вступить в китайское гражданство, а спрятали в секретные подразделения, куда советским не было доступа. Этими секретными подразделениями оказались политический отдел и филёрская служба. Сорокин согласился перейти из уголовного сыска в политический отдел и сразу был направлен на стажировку к опытнейшему филёру Миронычу. Денежное содержание ему сохранили и даже немного прибавили, поэтому, на зиму глядя, он обзавелся приличной одеждой и заплатил за свою квартирку в самом конце Маньчжурского проспекта за год вперёд.
