Железные дороги были еще более значимым новшеством. Механическая мощность локомотивов вышла далеко за рамки ограничений дотоле существовавших наземных транспортных средств. Стало легче преодолеть сто миль на поезде, нежели десять-на телеге; в то же время один состав мог перевезти груз тысяч фургонов, влекомых лошадиной упряжкой. В действительности, железные дороги позволили стотысячным (и даже более многочисленным) армиям воевать годами, получая все необходимое за сотни миль. Недостижимые в прежние времена, подобные достижения вновь высветили необходимость промышленных мощностей для ведения нового вида войны.
К 1865 г. президент США, подобно Кромвелю двумя столетиями ранее, оказался во главе мощных вооруженных сил. Однако, в отличие от попыток лорда-протектора сохранить и поддержать новоприобре- тенную военную мощь, Соединенные Штаты оценивая войну как отклонение от нормального порядка вещей, решительно демонтировали военные структуры. Это и позволило европейцам рассматривать события в Северной Виргинии, а также при Виксбурге и Чаттануге не в качестве разумной реакции на изменение технологий, а неуклюжего провала в достижении профессионального и действенного управления боевыми действиями.
Это суждение поддерживалось быстрым темпом вспыхивавших в Европе войн (не говоря уже о колониальных кампаниях) в 1859 -1870 гг. Основным возмутителем спокойствия выступал Наполеон III, своим историческим предназначением считавший восстановление величия Франции путем поддержки национально-освободительных движений. Успех в Крыму лишь разжег его аппетит, и, рассчитывая на благодарность итальянцев в виде патронажа Франции, он посвятил себя планам изгнания австрийцев из Италии. Результатом была короткая жестокая война 1859 г., в которой французы разбили противника в двух напряженных сражениях (хотя и ценой значительных потерь). В результате последовавшей политической реорганизации было образовано королевство, объединявшее всю Италию за исключением Венеции и Папских государств.
Сама по себе война 1859 г. была менее значительной, нежели почерпнутые из ее опыта уроки. Часть австрийских войск была вооружена новыми, заряжавшимися с дула нарезными ружьями, однако наступавшие в колоннах французы сумели прорваться сквозь винтовочный огонь и одержать победу в стиле старых добрых наполеоновских времен(33*).
Разбив вначале русских, а затем австрийцев, французская армия, казалось, доказала (как во времена великого Наполеона) свое первенство в Европе. В своем убеждении, что ключом к победе скорее является порыв и отвага, а не штабная работа или иная форма умственной деятельности, она была близка модели бонапартовских войск. Производство в офицеры из нижних чинов было в ней гораздо более распространенным, нежели в других европейских армиях. Оно придало французскому офицерскому корпусу характер стойкого профессионализма, которого зачастую недоставало аристократическим офицерам армий других стран( 34*) . Рядовой состав и нижние чины набирались с самых низов французского общества, поскольку вытянувший «несчастливый» билет всегда мог нанять кого-нибудь взамен себя. Закаленные ветераны являлись лучшей заменой, так что система призыва французской армии не прервала практики опоры на войска с длительным сроком службы, профессионализм которых дополнял высокие качества офицерского корпуса.
Дульнозарядные нарезные ружья и полевые пушки, которым Наполеон лично уделял внимание, показывали небезразличие французской армии к совершенствованию материальной части. Задействование новопроложенных железных дорог в итальянской кампании 1859 г. показывало аналогичную степень технической предприимчивости. Однако опыт боев против плохо вооруженного противника в Алжире, Мексике и Азии, а также славные традиции наполеоновских сражений не позволяли французской тактике учесть возросшую поражающую мощь новых вооружений, которыми стали оснащаться армии европейских государств. Как бы то ни было, подобная тактика позволила одержать верх над австрийцами, политическая решимость которых в противодействии новым идеям национализма, либерализма и прогресса (от лица которых выступала Франция) была достаточно непрочной.
Слияние мощной, «прогрессивной» идеологии Наполеона с полностью профессиональной армией и инновационными военными технологиями дало в результате достаточно сильное сочетание. Ввиду всего вышесказанного французская армия 1860-х рассматривалась как местными, так и зарубежными экспертами в качестве сильнейшей на континенте( 35*) .
В свою очередь, австрийцы сделали из своего поражения вывод о необходимости подражания тактике французской пехоты и пере- нятия нарезных полевых пушек. Хотя в 1866 г. последние действительно предоставили определенное превосходство над пруссаками,( 36*) однако возврат к практике наступления в плотном колонном порядке стоил австрийцам поражения в битве при Кенигреце.
Причиной этому было то, что прусская армия пошла иным путем технологических перемен, нежели ее соперники. Как указывалось ранее, выбор был сделан в пользу нарезного казнозарядного ружья как основного оружия пехоты. Значительным преимуществом казно- зарядных винтовок была возможность стрельбы из положения лежа, позволявшая солдату использовать все имевшиеся укрытия. Подобная тактика делала солдат значительно менее уязвимыми для огня противника, поскольку для заряжания с дула следовало встать, чтобы опустить пулю в ствол. Вторым преимуществом казнозарядных винтовок была значительно более высокая скорострельность(37*).
В то же время наличествовали недостатки, заставлявшие другие европейские армии с недоверием относиться к возможностям прусской армии и ее вооружению. Затвор ружей Дрейзе не обеспечивал достаточно плотного прилегания, игла ударника часто ломалась, а сама винтовка уступала ружьям Минье в дальнобойности и точности. Эти технические недостатки сопровождались проблемами контроля и тактической мобильности, в неявной форме сопровождавшими любое отклонение от старых моделей муштры, которые зижде- лись на приемах заряжания оружия с дула. Построение солдат в ряд и обучение их заряжанию, прицеливанию и стрельбе доказало свою состоятельность со времен Мориса Оранского. Что могло предупредить возбужденного или испуганного солдата от быстрой и нерациональной траты боеприпасов при применении казнозарядных винтовок? С другой стороны, что могло убедить залегших под огнем противника людей встать и продолжать продвигаться по полю боя?
Подобные вопросы казались более чем уместными в отношении именно прусской армии, нижние чины которой являлись призывниками с коротким сроком службы, и чьи резервные части (необходимые для того, чтобы в количественном отношении соответствовать численности армии европейской державы) являлись не более, чем объединениями гражданских в военной форме. Однако степень подготовки и дисциплины резервистов, вероятно, не могла сравниться с уровнем армий с длительным сроком службы – французской, австрийской и русской.
Более того, прусская армия 1840-х и 1850-х страдала от крайне сложных взаимоотношений с гражданским обществом. Офицерский корпус в основном пополнялся уроженцами знатных родов из областей восточнее Эльбы. Придерживавшиеся реакционных политических взглядов, эти офицеры с неприязнью и недоверием относились к предпринимателям средних классов, начавших превращение Рейнской области, а также Берлина и Гамбурга в оплоты машинного производства и технического новаторства. Особенно горький осадок оставила революция 1848 г.: первоначальный успех уличных толп в Берлине был унизительной угрозой для прусского офицерства. В свою очередь, нежелание правительства воспользоваться открывшейся возможностью объединения Германии оттолкнуло тех, кто рассматривал национальное единение в качестве панацеи от проблем и разочарований повседневной жизни. Прусский офицерский корпус опасался повторения революции и пытался сделать армию эффективным бастионом иерархического устройства государства, от чего зависело сохранение и привычного ему уклада, и, как ему представлялось, величия Пруссии. В свою очередь, сторонники политических реформ были уверены, что прусская армия скорее была готова к подавлению революции внутри страны, нежели к созданию великой Германии их грез.
Память о Befreiungskrieg 1813- 1814 г. была жива как в стане реформаторов, так и реакционеров. Патриоты Германии вспоминали, как их отцы и деды встали под знамена прусского короля, чтобы сражаться против французов. Прусские офицеры также хорошо понимали жизненно важное значение действенного гражданского резерва для поддержания Пруссией статуса великой державы в случае войны.