Появление Франца, тем более в форме капитана Красной армии с наградами, после стремительного ухода сына, было сравни появлению ссыльного революционера в картине И. Репина 'Не ждали', настолько это было неожиданным и неординарным для Акулины. Она просто онемела, и лишилась на мгновение дара речи. Дети тоже испугались и, обступив мать, косо смотрели на не прошеного гостя. Франц сделал шаг вперед, но видя какой ошеломляющий эффект он произвел на родных Веры своим появлением в нерешительности остановился.
-Мама! — первым разорвала тишину удивленная восьмилетняя Клава. — Я знаю этого дядю. Он нам шоколадку давал! Он жених Веры! Клава улыбнулась и ущипнула Катю.
-Замолчи, — зашипела та на сестру. Мать вздрогнула от восклицаний младшей дочери и, придя в себя, тихо, но с вызовом, глядя в глаза Франца, проронила:
-Зачем вы пришли в мой дом? Я вас не звала. Уходите. Ольбрихт явно не ожидал, что его так примут. Он строил радужные планы на встречу, и ему казалось, что после стольких лет разлуки родные Веры будут к нему мягче. Тем более, что они с осени 43 года были освобождены от оккупации немецких войск.
-Мама! Это же я Франц!— воскликнул он. — Вы меня не узнали? Где Вера, мама? Я приехал к ней и хочу ее видеть.
Глаза Ольбрихта выражали недоумение и покорность. В эту минуту он совсем не выглядел тем лощеным и бравым офицером Вермахта, каким его помнила Акулина с 41 года.
-Я вас узнала,— смутилась мать. — Но вы... вы фашист, хотя и в красноармейской форме. Уходите отсюда, пока вас не схватили русские солдаты. — Акулина хотела приподняться со стула, но не смогла. А только застонала от боли в ногах, проколотых штыком. А затем в отчаянии прохрипела: — Уходите Франц, я ни хочу вас видеть. Вы столько принесли нам горя. — Плечи матери задрожали и, она заплакала, тихо, болезненно, страдальчески.
-Мама!— растерялся Франц,— Я вам лично ничего плохого не сделал, зачем вы выгоняете меня. Скажите где Вера, и я уйду. Что с ней?
— Вы уже сделали все что могли, — проговорила та сквозь слезы. — Уходите. Девочки сразу ощетинились и смотрели на Франца с вызовом и детским негодованием. Они поняли, что в их дом пришел враг.
-Мама, я не отступлю. Где Вера?— повысил голос Франц. — Я не отступлю от своего, вы знаете. Я хочу только ее увидеть. Я ее люблю и хочу видеть. Скажите где она, я вас очень прошу. Франц в порыве сделал шаг вперед и протянул к матери умоляюще руки. — Я вас очень прошу...
-Идите, идите, Франц, — она махнула рукой вдаль. — Идите... Она у Хадоры. Взгляд Акулины выражал смятение души и тревогу.
-Спасибо, мама! — радостно вспыхнул Ольбрихт. Его лицо от волнения раскраснелось. Он почти с любовью посмотрел на Акулину и сестер Веры и, не выдержав, нахлынувших радостных чувств, подскочил к ним и поцеловал материнские руки. — Спасибо, мама. Затем быстро поднялся и выбежал из дома.
-Ну, что господин гауптманн, видели свою невесту?— обратился к подбежавшему Францу лёйтнант Эберт. Его люк был открыт.
Франц спешно залез на танк, его подхватил за руки Криволапов и заряжающий Берг и с волнением быстро ответил:— Четыреста метров вперед к концу поселка, последний дом справа. Она там.
Он был настолько возбужден и находился под таким сильным впечатлением будущей встречи с любимой, что даже не обратил внимания, как из-за соседней покосившейся хаты за ним гневно следили глаза брата Веры.
Миша сразу узнал бывшего жениха сестры, несмотря, что тот был почти не узнаваем в форме офицера Красной армии и с большим шрамом, тянувшимся от правого уха. Этого холеного немца, с ямочкой на подбородке, он узнал бы да же с закрытыми глазами по запаху, насколько остро вдруг всплыли у него воспоминания августа 41 года, когда тот целился ему в лоб из пистолета.
'Ну, фашистская гадина, вот мы и встретились с тобой',— Миша клацнул затвором автомата. — 'Если бы не приказ офицера Смерш, изрешетил бы тебя'. Тем временем Ольбрихт залез на танк и помчался к краю села. — 'К Вере поехал', — сразу сообразил Миша. — 'Где же эти особисты? Ведь доложился, что это тот немец, который заходил к ним в начале войны. Его без присмотра оставлять нельзя',— подумав так, он не медля ни минуты, даже не сообщая по телефону Киселеву об этом, огородами, пригнувшись, побежал к бабке Хадоре. — 'Только бы успеть, предупредить Веру. Только бы успеть. Еще под пули попадет дуреха'. И только проскочила эта мысль, как по деревне устрашающе прошлась длинная шелестящая пулеметная очередь. Так мог бить только танковый немецкий пулемет MG-42. В ответ послышался русский автоматный рокот, раздававшийся от начала поселка.
Миша перепрыгнул, через небольшую огородную изгородь и, пробежав еще метров пятьдесят, очутился на нераспаханном поле бабки Хадоры. Осторожно крадучись он подошел к сараю и выглянул из-за угла. Но на внутреннем дворе Хадоры никого не было. Короткая перебежка и он уже в сенцах. Тишина. Скрипнула дверь и в его объятьях оказалась бабка Хадора, которая услышав стрельбу, выходила позвать Веру.
-Ах ты окаянный! Расшибешь, — запричитала бабка. — Что летишь как, на пожар? Хадора, держалась за сердце и медленно опускалась на пол. Для нее столкновение было ощутимым. Но сильные Мишины руки подхватили ее и быстро усадили на скамейку, прислонив к стене.
-Где они? — взволнованно крикнул Михаил бабке.
-Там, Мишенька, там на улице. Охая Хадора вяло и немощно указала морщинистой, сухонькой рукой в сторону двери. — И этот германец, ахвицер красивый с ней.
-А Златовласка где?— бледнея с испугом, бросил он.
-То же там Мишенька, с ними.
-Сиди здесь, я сейчас, — Михаил резко встал и, хотел было бежать.
-Подожди, Миша. Подожди..., — с тяжелой одышкой проронила Хадора. — Не спеши. Пусть наговорятся... это недолго. Пусть наговорятся.... Не стреляй.... Это не долго.... Это недолго... Птица черная залетала к нам на двор....
Хадоре становилось хуже и она, прикрыв глаза, отвалилась назад на бревенчатую стену хаты.
Миша растерялся и не знал куда бежать. Толи спасать Хадору, толи сестру. Он дотронулся до руки Хадоры и почувствовал слабое биение пульса. — Слава богу, жива, — прошептали его запекшиеся и пересохшие губы. Он опрометью бросился из хаты.
Начавшийся в поселке короткий бой на какое-то время стих. Русские пехотинцы, залегли в начале поселка и выжидали подхода танков. Миша, среагировал на эту ситуацию. Помня о приказе офицера Смерш не стрелять, он остановился у ворот и затих, прислушиваясь к разговору сестры и немца. Чтобы их видеть он отодвинул одну доску в заборе.
Они стояли в метрах пятнадцати от ворот, ближе к лугу, возле краснозвездного танка. Миша догадался, что эта 'Пантера'. Танк, как страшный истерзанный исполин, крутил башней с длинноствольной пушкой и просматривал ближайшие горизонты местности в поисках русских. 'Недолго тебе осталось крутить своей фашистской башкой',— подумалось Михаилу, глядя на танк и, в эту минуту до него донеслись причитания сестры.
