Они стояли в метрах пятнадцати от ворот, ближе к лугу, возле краснозвездного танка. Миша догадался, что эта 'Пантера'. Танк, как страшный истерзанный исполин, крутил башней с длинноствольной пушкой и просматривал ближайшие горизонты местности в поисках русских. 'Недолго тебе осталось крутить своей фашистской башкой',— подумалось Михаилу, глядя на танк и, в эту минуту до него донеслись причитания сестры.
-Франц милый, почему ты так долго не приезжал. Почему ты оставил меня? Я три года тебя ждала. Я столько пролила слез.
Сестра стояла в двух шагах от немца. Одной рукой она прижимала к себе Златовласку, которая держась за подол платья, пряталась за мать. Другой стирала с лица накатывающиеся слезы.
-Верошка, любимая моя, — губы Франца дрожали от волнующего момента встречи с любимой, от любви к ней. Он смотрел на нее и тонул в ее необыкновенно-ясных, глубоких, васильковых глазах, полных слез. — Я приезжал за тобой тогда в августе 41 года, но тебя увезли партизаны и спрятали. Я готов был застрелить твоего брата за эту подлость. Но рука отвернулась. Я не смог это сделать, хотя был разъярен сильно и почти не контролировал себя. Он же был твоим братом.
Франц говорил и не решался слиться в объятиях с Верой. Что-то останавливало его сделать эти единственные шаги навстречу. Возможно, скорый и видимо последний бой. До него стали отчетливее долетать шум и лязганье гусениц приближавшихся к деревне танков. Возможно, неординарность их встречи. Он знал, что за ними непременно наблюдает десяток посторонних глаз из-за заборов и окон хат. Возможно, прошло много времени после его прощания в том далеком 41 году, когда его вызвали в штаб 24 моторизованного корпуса. А может ему мешала вот эта маленькая девочка чуть старше двух лет, которая, пряталась за Верой и исподлобья снизу вверх с наивным любопытством курносо смотрела на него. Ее сбившиеся светлые волосы от набежавшего ветерка падали ей на глаза, и она смешно фыркая, сдувала их с лица. Франц не решался спросить Веру о девочке.
Вера также робела подойти ближе к Францу. Хотя ей очень сильно хотелось прикоснуться рукой до такого родного и давно позабытого мужественного лица. Она говорила, всхлипывала, стирала слезы кулачком и вновь говорила о своей женской доли во время оккупации, о своих страданиях и любви к нему, об отношениях селян к ней после его отъезда, об истязании мамы в фашистском гестапо.
Она говорила и не могла выговориться, столько много у нее было накоплено в душе слов для него. Кроме того, глядя на Франца, она просто еще не могла поверить своим глазам, что этот высокий, помятый уставший капитан в русской форме с орденом и есть тот ее Франц Ольбрихт. Что это именно тот немецкий офицер, ее первая искренняя незабываемая любовь, который оставил самый красивый, но и самый жгучий след в ее жизни. Но более всего она боялась, что этот человек просто сейчас неожиданно исчезнет, как неожиданно появился возле ее дома, когда она играла с дочкой.
В какой-то момент, Вера преодолела силу страха, недоверия и отчужденности к Францу. Они имели место в ее добром и любящем сердце, за, то горе, которое принесли фашисты и вместе с ними он, ее Франц, за горечь разлуки и невероятные страдания. Вера протянула руку и, сделав невероятно трудные шаги к нему, дотронулась до грубого, словно змея шрама, который, несмотря на уродливость, словно магнитом притягивал ее, и упала в его объятия, чуть не лишившись рассудка.
Франц целовал ее и не мог нацеловаться. В эту минуту он отключился от всего мира, настолько он был счастлив и безразличен ко всему происходящему вокруг. Он не слышал и не видел, как русские вновь открыли пулеметно-автоматный огонь, начав наступление. Как 'Пантера' сделала два выстрела и фугасы с воем унеслись вперед, неся смерть. Как сник на борту танка от попадания осколка заряжающий панцершютце Берг. Как открылся тяжелый люк в танке и лёйтнант Эберт стал кричать на него и звать к себе.
Лишь когда он почувствовал, как вздрогнула Вера, и в одночасье померкло ее лицо и голова со сбившимися красивыми волосами цвета спелой ржи, откинулась назад, почти не дыша, а его руки обагрились кровью, удерживая ее от падения, Франц понял, что произошло что-то страшное и непоправимое. Он закричал в отчаянии, не помня своих слов, не слыша своих слов: — Будь проклята эта война. Будь проклят наш Фюрер. Фюрер кретин.
Дрожащими руками, как можно осторожнее он уложил свою обмякшую 'Верошку' в тень под старой липой и, видя, что ее белое платье быстро пропитывается кровью, сочившейся из раны ниже левой груди, достал из кармана бинт и стал пытаться делать перевязку. Слезы текли из его серых, безумных от сердечной боли глаз, а губы судорожно шептали:— Сейчас любимая. Сейчас. Потерпи. Я тебя перевяжу, — но перевязка плохо получалась. Подложенная бинтовая салфетка мгновенно стала алой. Вера слабела на глазах.
Франц истерично разорвал зубами новый комплект. — Сейчас любимая. Потерпи. Не умирай.
Девушка на мгновение открыла глаза и попыталась улыбнуться. Краешки губ чуть-чуть приоткрылись, и на них выступила кровь. — Мне очень больно...,-прошептала она. — Я умираю Францик. Прости, что не смогла тебя любить.
-Не умирай Вера. Не умирай Верошка. Потерпи,— Францу, наконец, удалось остановить кровотечение из раны. — Ты будешь жить. Ты еще родишь нам мальчика. Не надо девочки. Ты же хотела иметь мальчика Верошка. Помнишь, наш прощальный разговор?
Вдруг глаза Веры засветились небесной радостью. Ей стало легче. Душа ее какими-то немыслимыми силами удерживалась в теле. Не чувствуя боли, она тихо, тихо проронила:— Златовласка, твоя дочь ... твоя дочь Франтик...как ты хотел...
Франц еще несвязанно, что-то лепетал сквозь слезы, поправлял ей волосы, гладил по голове и ждал чуда. Он не мог осознать, что Веры не будет с ним, что ее убили, что какая-то маленькая свинцовая пуля может лишить ее жизни. Он три долгих, невероятно тяжелых военных года думал о ней, воевал за счастье быть с ней, тайно вынашивал эту встречу с ней, и вот все провалилось в небытие.
'Как? Зачем? Почему? Кому понадобилась ее смерть? Ведь она такая хрупкая, нежная, необыкновенно красивая его принцесса Хэдвиг. Она не может вот так просто умереть как другие. —
Верошка очнись! — он стал ее звать. Но вдруг Франц дернулся, словно пораженный электрическим током. Глаза его лихорадочно заблестели. До его сознания, наконец, дошли последние слова Веры.
В это время с недолетом взорвался снаряд, выпущенный русским танком. Франца с силой отбросило в сторону и чуть присыпало землей. Но он был жив. Крича проклятия в адрес русских и бесноватого фюрера он, приподнялся и обезумевшими глазами стал смотреть по сторонам. Смрадный дым и пыль лезли ему в нос и в глаза. Вдруг его сердце учащенно забилось от того кого он увидел. У ворот, под скамейкой сжавшись калачиком, сидела та девочка, которая была с Верой. В руках она держала котенка, и они вместе дрожали от испуга. Он узнал в ней свою дочь Златовласку.
