Биарриц, где так и не вступили в супружеские отношения, молодые уехали в Ле-Прьёре, бургундское охотничье поместье, которое родители Ги подарили им на свадьбу, и там, на сотнях гектаров полей и лесов, он мог, следуя обычаю пращуров, предаться своей подлинной страсти — конной охоте с собаками на оленей и кабанов.
Действительно, минуло почти три месяца, пока Рене в конце концов допустила мужа в свою постель, да и то лишь от отчаянной скуки. Хотя де Бротонн явно наслаждался жизнью сельского помещика и заявлял, что никогда бы отсюда не уехал, Рене именно в Ле-Прьёре начала осознавать отупляющее однообразие своего будущего — бесконечные дни безделья, сплетни, коктейли, ужины, охоты и гости в доме, та же самая жизнь, какую некогда вели ее родители, а до них — их родители, да и она сама ребенком. Молодой Ги приглашал из Парижа своих друзей и тех, кто владел поместьями и замками в округе и за ее пределами, развлекал их на широкую ногу пышными банкетами, изысканными винами и яствами. Кроме главного егеря, псаря и множества конюхов, де Бротонны содержали полный штат прислуги и их семьи, которые обслуживали новобрачных: камердинера, шофера, горничную, шеф-повара и секретаря.
Когда стало по-весеннему тепло, гости, приезжавшие по выходным, играли в теннис и крокет, планировали охоты в своих поместьях на следующую осень и зиму. Вино лилось рекой. Сам Ги каждое утро за завтраком пил шампанское, опрокидывал рюмочку-другую коньяку перед охотой, аперитивы и огромное количество вина в обед, джин с тоником на британский манер после теннисных матчей, снова аперитивы и вино к ужину, после чего красноносый хозяин уводил мужчин в библиотеку на коньяк и сигары. Рене не возражала против мужниных выпивок, потому что ко времени отхода ко сну Ги был уже настолько пьян, что по крайней мере не приставал к ней. В Ле-Прьёре она тоже настояла на отдельной спальне.
Но однажды воскресным вечером в начале апреля, когда гости разъехались и они вдвоем сели ужинать, Рене нарушила привычное молчание и объявила мужу:
— Я хочу ребенка.
— Мне казалось, ты ненавидишь детей и не хочешь их иметь? — сказал Ги.
— Да, я люблю чужих детей. Но я сойду здесь с ума, если не найду себе занятие.
— Прекрасно! Однако, насколько я понимаю, чтобы зачать ребенка, мужчина сначала должен осуществить со своей женой некий акт. Каковой, если память мне не изменяет, в нашем браке покуда не состоялся.
— Что ж, я вполне к этому готова, — сказала Рене. — Сегодня ночью, если хочешь, вполне подходящее время.
— Вполне готова… подходящее время… как романтично. Будто речь идет о визите к дантисту, а? — Он взял со стола колокольчик, чтобы вызвать дворецкого. — Хорошо, дорогая, давай разопьем бутылку шампанского, чтобы отметить нашу запоздалую брачную ночь.
Не любительница возлияний, Рене на сей раз решительно заставила себя присоединиться к мужу и осушила несколько бокалов праздничного шампанского. Потом Ги выпил бутылку вина за ужином и два коньяка после, так что был весьма пьян, когда явился в постель к жене. Несмотря на одеколон, которым он романтически обрызгался, от него разило алкоголем и сигарным дымом, и он мертвым грузом навалился на Рене, а она не двигалась, отвернув голову. Он быстро кончил с каким-то судорожным вздохом, и на миг она даже испугалась, не стошнит ли его, а потом он так и уснул на ней с громким храпом.
— Черт, — пробормотала Рене, — свинья. — Она с трудом выбралась из-под него.
Следуя совету старой кухарки, которую, как часто в своей жизни, Рене выбрала в Ле-Прьёре своей наперсницей, Рене подняла ноги повыше и держала их так некоторое время, чтобы семя мужа укрепилось. Потом встала и взяла в туалетном столике небольшой флакончик куриной крови, который приберегла для нее Полетта. «Старый крестьянский фокус, мадам, — подмигнув, сказала старуха. — Всем мужьям нравится думать, что они у нас первые, и на время эта иллюзия делает их к нам добрее. Поверьте, хозяин никогда разницы не узнает. Римский папà и тот обманется!» Рене полила куриной кровью простыню на своей половине кровати. Потом, не имея ни малейшего желания спать на этом месте, тем паче рядом с храпящим мужем, взяла свою подушку и плед и устроилась в шезлонге в углу спальни.
Молодой Гиде Бротонн проснулся наутро в постели жены со слегка ожившей надеждой, что впредь его брак изменится в лучшую сторону и даже станет более страстным. События ночи запомнились ему весьма туманно, но помнил он все же достаточно и не сомневался, что превосходно выполнил свои супружеские обязанности.
Со двора внизу доносился гулкий цокот конских копыт по булыжнику; Ги сообразил, что именно этот звук разбудил его, и увидел, что Рене ушла. Он не помнил, чтобы ночью они касались друг друга или обменивались иными супружескими ласками. Отбросив одеяло, заметил на простыне деликатное пятнышко крови, и это зрелище вправду принесло ему большое удовлетворение. Оно не только доказывало чистоту его жены, но и подтверждало его собственные действия. Да, все-таки то был не сон.
Ги встал, нагишом подошел к окну, распахнул ставни, чтобы впустить утреннее солнце, и увидел внизу, как Рене верхом на лошади едет от конюшни через двор. Она не подняла голову, и некоторое время он наблюдал за ней, восхищаясь ее стройной фигуркой в бриджах и жакете для верховой езды. Охваченный непривычной нежностью, пожалуй, первым подобным порывом в их браке, он приветственно поднял руку и крикнул ей: «Моя малышка!», а она в изумлении подняла голову.
— Почему ты ушла, не разбудив меня?
Ги сообразил, что стоит у окна голый, с утренней эрекцией, засмеялся и раскинул руки.
— Видишь, надо было разбудить меня, дорогая.
Он не мог не заметить, как по лицу жены тенью скользнула досада.
— Прикройтесь ради бога, — прошипела Рене, — пока слуги не увидели.
— Кому какое дело! — смело сказал он. — Вернись в постель. На завтрак разопьем бутылку шампанского.
Рене не ответила, не посмотрела на мужа. Выехала со двора, пустив лошадь легким галопом. Ги смотрел, как его красивая молодая жена скачет прочь, утренняя эрекция слабела, вместе с его надеждами на перемену к лучшему. Ну и ладно, подумал он. Выпью шампанского один.
Рене не позвала Ги к себе в постель ни этой ночью, ни следующей, ни после. Их брак тотчас вернулся к прежней ситуации, опять стал вежливой формальностью, и, когда не было гостей, они ужинали в молчании, обращаясь друг к другу «сударь» и «сударыня» и на «вы». Днем они почти не виделись, порой Рене даже обедала у
