Дашка молча кивала, вцепившись в отцовскую руку, как будто боялась, что мать передумает и потащит ее домой. Катерина махнула рукой, нагнулась и принялась целовать теплые любимые щеки, пахнущие ромашкой волосы и все, что попадалось. Дочь немного потерпела, потом вырвалась и потащила отца к «зоне досмотра и посадки», куда уже давно велела пройти дикторша. Оттуда-то мама уже не вытащит, а значит – начнется путешествие, в реальность которого она сама еще не до конца верила. Катерина выпрямилась и встретилась взглядом с Олегом. Он улыбался мягко, но, как ей показалось, отчужденно. Поэтому она не решилась поцеловать его даже в щеку, зачем-то пожала плечами и неловко пробормотала:
– Ну пока…
– Ну пока! – будто передразнивая, откликнулся бывший муж. – Мы будем звонить и писать эсэмэски мелким почерком!
Он подхватил с пола свою и Дашкину сумки, и они исчезли за стеклянными дверями. Катерина смотрела им вслед, едва сдерживая вдруг подступившие слезы (что-то у нее в последнее время глаза все время на мокром месте).
Какое счастье, что они вернутся, – вдруг четко поняла Катерина. Что не война. Она просто слишком ярко представила тогда, слушая бабу Катю, как девятнадцатилетняя Катерина, так и не ставшая Бабашкиной, смотрела вслед грузовику, который увозил ее мужа – навсегда. А они расстаются ненадолго. Ее любимые родные люди просто едут отдыхать и работать, и она зря смотрит им в спину таким тоскливым взором. Все нормально, все хорошо. Все поправимо. Они вернутся, еще будет остаток лета (она же обещала приехать с Дашкой к бабе Кате, и приедет), и теплая осень с разноцветными листьями, принесенными с улицы и положенными между книжными страницами, и зима с прогулками по заснеженному лесу и обжигающим чаем из термоса. «Вернется Дашка, а потом Олег, и я с ним поговорю, – с облегчением решила Катерина. – Скажу, что не в Канаде дело, и вовсе я не поэтому, а просто… Он сделал то, чего я как раз от него и добивалась все эти годы, и теперь совершенно незачем… И вообще…»
Дальше она с ходу не сформулировала и решила – в общем, потом придумаю, что скажу. Ведь она всегда говорила ему то, что думала, и не особенно беспокоилась, как при этом выглядит. Собственно говоря, ничего и не изменилось. Главное, что он вернется. Что ей есть, кого ждать.
Вспотевший и взъерошенный, но ужасно гордый возложенной на него миссией, Василий носился по квартире, выполняя указания режиссера. Он уже переставил стол в кухне, а теперь, пыхтя от усердия, пристраивал на висевший в спальне коврик с оленями гитару и оставшийся еще с советских времен вымпел за победу в соцсоревновании. Василий думал, что снимать будут в гостиной, и накануне до полуночи драил полы, вытирал пыль и полировал стекла в серванте. Но режиссер – ничего, нормальный оказался мужик, без понтов, даром что из кино, Василию понравился – отчего-то пришел в восторг от коврика с оленями и особенно – от сложенных горкой и накрытых кружевным покрывальцем подушек (у мамы еще так было заведено, и Василию нравилось – аккуратно и красиво). Поскольку переместить коврик в гостиную не представлялось возможным, Василию было велено обустроить съемочную площадку в спальне, чем он и занимался. А гитара и вымпел, по словам режиссера, должны были сразу представить зрителям Василия как персонажа положительного, трудолюбивого и музыкально образованного. Василию такая трактовка пришлась по душе.
Пока он сбивался с ног, Катерина без дела слонялась по квартире, заранее привычно нервничая от того, что ей тоже предстоит сниматься, хотя бы и за кадром, рассматривала пейзаж за окном и безделушки в серванте. За ней, бросив Василия, как привязанный таскался пес, изрядно подросший со времени их первого знакомства. Пес ничего не понимал, и режиссер ему не нравился, не говоря уже о дядьке со здоровенной странной штукой на трех ногах и еще одном дядьке с длинной палкой, к которой был привязан – Катя сказала – микрофон. Они чувствовали себя как дома, громко разговаривали, курили на кухне и запутывали комнаты какими-то проводами. Вот не было печали, тоскливо думал пес, на которого носившийся по квартире хозяин не только не обращал внимания, но даже поддал ногой под зад, когда Умка недостаточно быстро убрался с дороги. Было не больно, но обидно. А Катя хотя бы изредка трепала его за ухом – невнимательно, без интереса, но все же…
– Та-ак, а это что такое? – вдруг спросила Катерина, и пес насторожился – что-то в ее голосе ему не понравилось.
Катерина стояла возле серванта и рассматривала фотографию в трогательной рамке с гипсовыми незабудками, которую не видела в свой прошлый приезд. На снимке был запечатлен сам Василий – в костюме и с галстуком(!), напряженный и прямой, как будто проглотил палку. Правую руку он неловко держал крендельком. А за эту руку осторожно держалась невысокая худенькая женщина с завитыми в мелкие кудряшки светлыми волосами. Поза и взгляд у нее тоже были напряженными. Галстук на шее у Василия и букет гвоздик в руке женщины окончательно укрепили Катерину в ее подозрениях – такие глупые напряженные физиономии бывают только… да-да, у женихов и невест, которые позируют фотографу в ЗАГСе.
– Вася, – вкрадчиво спросила она пробегавшего мимо Василия. – Послушай… Ты что – женился?
Василий выронил из рук табуретку, которую тащил из кухни, и принялся внимательно рассматривать фотографию, которую Катерина сунула ему под нос, как будто видел впервые.
– Только не ври, ладно? – предупредила Катерина, и голос у нее был такой, что Василий с Умкой переглянулись.
– Ну… это… я… – старательно не глядя на Катерину, пробормотал Василий и умолк.
– Понятно, – кивнула она. – А меня предупредить нельзя было, да? Я пишу как дура всякую чушь, про то, как ты, бедненький, ищешь свою половинку, а ты давным-давно пристроился и помалкиваешь? Да еще и адресочки у меня берешь для отвода глаз? А я, идиотка, уговариваю тебя не терять надежды? – Катерина разозлилась не на шутку. – Ты вообще думаешь или нет? Это ведь тебе не шуточки!
– Что за шум, – заглянул в комнату режиссер и с веселым сожалением констатировал: – а драки нет…
– Сейчас будет, – мрачно пообещала Катерина, и Василий с Умкой на всякий случай отодвинулись подальше. – Представляешь, Андрей, он женился! Вот, полюбуйся!
Катерина сунула ему в руки злополучную фотографию и отвернулась к окну. Урванцев, нацепив на нос очки, с интересом рассмотрел снимок. Потом, с не меньшим интересом – Василия. И даже ухмыляться не стал.
– Молодец! – похвалил он, и Василий взглянул недоверчиво, ожидая подвоха. – Давно?
– В-в апреле еще… – виновато пояснил Василий.
– Ни фига себе! – забыв о приличиях, вытаращила глаза Катерина. – Быстро ты!
