Она внимательно слушала рассказ, и на какое-то мимолетное мгновение Кросс позволил себе взглянуть на нее. На распущенные волосы, голубые глаза, полные знания и лучшего понимания, чем он заслуживал.
Кросс не мог представить, почему когда-то считал ее обыденной или некрасивой. Она была неотразима. И, словно ее красоты было недостаточно, еще и умна. Чрезвычайно умна. И так отличалась от всех его знакомых.
«Два и два равняется ему…»
В других устах это прозвучало бы абсурдом, но в устах Пиппы звучало чистейшим соблазном.
Кросс хотел ее. Достаточно, чтобы желать стать кем-то совершенно иным. Лучше.
Достаточно, чтобы пожалеть о том, что приходится все это рассказывать.
– Начался первый сезон Лавинии. Она получила допуск в «Олмак» и была на седьмом небе от счастья, в полной уверенности, что скоро ее провозгласят королевой общества.
– Она прекрасна, – согласилась Пиппа.
– В восемнадцать она была несравненна.
Кросс с мукой вспоминал огненноволосую сестру: сплошное кокетство и победные улыбки.
– Это был ее первый вечер в «Олмак»; за неделю до того ее представили ко двору.
Кросс остановился, подбирая слова, но вмешалась Пиппа:
– Ты ее сопровождал.
Он горько рассмеялся:
– Предполагалось, что это буду я. Но мне вовсе не хотелось проводить вечер в «Олмак». Я ненавидел само название этого места. И не желал иметь с ним ничего общего.
– Ты был молод. Конечно, не желал.
Их взгляды встретились.
– Я ее брат. И это мой долг.
Пиппа не ответила. Поняла, что не стоит. Умница.
– Я отказался. Заявил Бейну, что не поеду.
Кросс помолчал, вспоминая тот день, когда смеялся и издевался над старшим братом.
– В конце концов, сестра не являлась моей проблемой. Я был средним ребенком… вторым сыном. Запасным наследником… и благодарил за это Бога.
Бейн был в бешенстве – редкий случай, – у него имелись свои планы… женщина. Греческая оперная певица, искавшая нового покровителя.
– Понимаю, – кивнула Пиппа.
Она не понимала. Совсем.
«– Увидишься с ней другой ночью, – со смехом говорил Кросс. – Уверяю, еще несколько часов не испортят ее достоинств. Никто и никогда не ожидает, что я держу слово».
Кросс навсегда запомнил ярость и разочарование во взгляде Бейна.
«– Тут ты прав…»
– Мы поспорили, и я победил. Мне было абсолютно все равно, найдется ли для Лавинии сопровождающий, а поскольку Бейну было не все равно, ему пришлось везти ее в «Олмак». А я отправился к Найту.
– К Найту? – ахнула Пиппа.
– К Найту, а потом…
Кросс поколебался, зная, что после его слов она станет его презирать. И одновременно понимая, что это спасет ее надежнее, чем любые другие слова.
– А потом к оперной певичке Бейна.
Пиппа на мгновение закрыла глаза, и Кросс возненавидел себя с новой силой. Даже сейчас, семь лет спустя. О предательстве по отношению к брату теперь знал другой человек – Пиппа.
Но ведь такова его цель, верно? Добиться, чтобы она была подальше от Найта, подальше от него. В объятиях графа.
Все его существо протестовало против этого, но Кросс годами учился управлять своим телом и теперь держался уверенно и спокойно.
– Я нежился в объятиях будущей любовницы Бейна, когда у его экипажа на повороте слетело колесо, – бесстрастно продолжал Кросс. – Бейн, кучер и один лакей погибли на месте. Второй лакей скончался на следующий день.
– И Лавиния, – тихо сказала Пиппа.
– Лавиния была искалечена. Ее блестящее будущее погублено.
Кросс сжал кулаки:
– И это я сделал с ней. Будь я там…
Пиппа потянулась к нему и сжала кулаки:
– Нет.
Кросс покачал головой:
– Я убил Бейна так же жестоко, как если бы поднес к голове пистолет и нажал курок. Будь я на его месте, он остался бы жив.
– А ты бы умер, – хрипло выдавила Пиппа, глядя на него глазами, в которых переливались непролитые слезы. – А ты бы умер!
– Разве не видишь, Пиппа… я это заслужил. Это я был порочным и дурным сыном и братом. Я играл, жульничал и воровал. Бейн был прекрасным человеком, Лавиния была чиста, в отличие от меня. Сам ад преследовал меня в ту ночь, полагая, что найдет меня в том экипаже. А когда вместо меня нашел их – почти всех забрал с собой.
Пиппа покачала головой:
– Нет. Ты тут ни при чем.
Боже, как он хотел ей верить!
– Я даже не остановился после случившегося. Продолжал посещать игорные заведения, продолжал выигрывать. Пытался похоронить свой грех под грудой новых.
Кросс впервые говорил это кому-то. И не знал, почему именно ей. Возможно, чтобы объяснить, кто он. Почему он ей не подходит.
– Разве не видишь, Пиппа, на его месте должен был оказаться я.
По ее щеке скатилась слеза.
– Нет, – прошептала она, бросаясь к нему. Позволяя поймать ее и обхватить длинными руками. Позволяя поднять себя с пола и прижать к груди. – Нет, – повторила она, и от тоски в ее голосе у Кросса сжалось сердце.
– Так сказал мой отец. Он ненавидел меня.
Пиппа попыталась прервать его, но Кросс остановил ее.
– Нет. Он так сказал. А после аварии… не мог смотреть на меня. И мать тоже. Мы не знали, выживет ли Лавиния или умрет. Нога была сломана в трех местах, и она горела в лихорадке. Мать не разговаривала со мной неделю, а отец…
Кросс поколебался. Боль воспоминаний обжигала.
– Отец произнес те же семь слов. Повторял их снова и снова. «На его месте должен был оказаться ты».
– Джаспер, – прошептала Пиппа в темноте, и какая-то часть его души, давно погребенная, отозвалась на звук. – Твой отец скорбел. Он не это имел в виду. Он не мог…
Кросс проигнорировал ее слова. Боль этих слов.
– Они не могли смотреть на меня. Поэтому я ушел.
В ее глазах по-прежнему светилось понимание.
– Куда ты пошел?
– Единственное место, о котором мог подумать.
Кросс остановился. Зная, что эта часть истории сыграла самую большую роль. Взвесил свои слова.
Он не должен ничего скрывать от Пиппы. Она уже здесь.
– В заведение Найта. Я играл там много дней подряд. Без сна. Переходил от столов к постелям наверху, пытался забыться в игре и женщинах.
Он ненавидел свой рассказ. И того мальчишку.
– Я поклялся не оглядываться назад.
– Орфей, – заметила Пиппа.
Он грустно усмехнулся:
– Ты слишком умна, на свою же беду.
– Помогает то, что я с тобой, – улыбнулась Пиппа.
Кросс так любил эту женщину. Вернее, не стоило так любить эту женщину!
– Орфей наоборот. С земли в ад. Боль и грех, и все пороки на свете. Я недостоин дожить до того, чтобы рассказывать эту историю.
– Но ты жив и рассказываешь.
Кросс кивнул:
– Я жив, а Бейн – нет. Я жив, а Лавиния страдает.
– Но в этом нет твоей вины.
