то слева, то справа, они куда-то поднимались, куда-то спускались и наконец вступили в ельник. Они ткнулись влево, вправо, повернули назад — всюду частоколом стояли деревья. Дорога исчезла неведомо куда. Они попытались идти лесом — сверху на них густо посыпался снег. — Отдохнем, — предложил Бурлак. — Покури.
Они нащупали изогнутый у земли березовый ствол, сели, побежденные лесом и темнотой. Вокруг зазвенела тишина.
Крылов свернул цигарку, убрал в карман бумагу и кисет. Оставалось самое сложное — покурить. Он осторожно извлек из внутреннего кармана пиджака трубочку с фитилем, продвинул фитиль чуть-чуть вверх, так, чтобы обожженный конец выступил наружу, наощупь приложил его к кремню и, прежде чем ударить по кремню обломком напильника, подумал: «Если загорится, все будет хорошо…» В последнее время он стал прибегать к таким нехитрым уловкам. Если они предвещали плохой конец, он старался тут же забыть о них, а если они сулили удачу, он считал их абсолютно верными.
Искорка получилась тщедушной. Он забеспокоился, что в темноте испортит фитиль, собьет с него пепел, — тогда уж никакая искра не поможет.
— Подожди-ка.
Далеко-далеко от них залаяла собака. Ее голос был единственным вестником живого в черном лесу. Крылов опять ударил — вылетел веселый сноп искр. Фитиль затлел, желтое пятно быстро увеличивалось. Крылов раздул его, выровнял со всех сторон, потом прикурил и опять спрятал конец фитиля в трубочке от школьной ручки. «Будет хорошо!» — подумал с удовлетворением. Конечно, в такую ночь не бродить бы неведомо где, а спать в теплой избе, — днем-то идти лучше, все упорядоченно, и видно дорогу. Но и теперь приятно вот так посидеть на березе, покурить, слыша далекий собачий лай, и думать, что все будет хорошо.
Они снова шли неизвестно куда, потому что лай прекратился.
Рассвет застал их на косогоре среди сосен. Внизу круто изгибалась заснеженная дорога, за ней скучились дома — низкие, повыше, квадратные, длинные. Только крыши были однообразно белые, и над ними курились дымки. Шостка!
— Туда или?..
На повороте дороги внезапно выросли конные. Передний уже вскидывал винтовку. Сухо и неуместно лопнул выстрел, залаяли голоса, взлетела бледно-розовая ракета. Пулеметная очередь окончательно прогнала утреннюю тишину.
Крылов и Бурлак повернули назад, за ними предательски потянулась снежная борозда.
Спеша отдалиться от Шостки, они долго не останавливались. Винтовки значили для них теперь не больше, чем обыкновенная дубина. Крылов и не заметил, как кончились патроны. Он помнил, что стрелял, торопливо вскидывая винтовку, но что он израсходовал все три обоймы, не помнил.
Они пересекли какую-то дорогу, миновали овражек, похожий на заброшенный карьер, поднялись в ельник, вышли на опушку и невольно подались назад: перед ними была. Шостка. Они узнали ее по железнодорожной насыпи и бревенчатым баракам. Только теперь они смотрели на поселок с противоположной стороны: они описали полукруг!
День был пасмурный, начался легкий снегопад.
— Отдохнем маленько. — предложил Бурлак.
Снегопад усиливался — повалили крупные хлопья, заполнили все пространство, вытеснили воздух.
Кое-как определив по стволам берез северо-восток, они вышли в поле и неожиданно попали на дорогу. Она привела их в лес, снова вывела в поле и здесь бесследно исчезла в пуховой снежной белизне. Они шли теперь наугад, не зная куда, пока не уперлись в изгородь. За ней выбеленная снегом, уютно расположилась изба.
Они сунули винтовки под хворост, постучали в дверь.
— Мамаша, не пустишь переночевать?
— Вы кто?
— С дороги сбились…
Какое же это наслаждение — почувствовать домашнее тепло, раздеться, расслабиться!
— Кто же вы будете? — хозяйка собирала на стол. Звон посуды казался им сладкой музыкой.
Они привыкли к мимолетным беседам, когда надо было сообщить о себе самое общее, а от собеседника узнать как можно больше. Тот обычно спрашивал из любопытства, а им надо было знать местность и обстановку.
— До дома добираемся, в Брянск.
— А вы бы железной дорогой — побыстрее…
— Тише едешь — дальше будешь. Сторонкой спокойнее. Тут все леса?
— Сплошь леса.
— А где бы получше пройти?
— Уж и не знаю, что посоветовать. В Ямполе, говорят, немцы, а дальше партизаны…
Хороша долгая декабрьская ночь, когда лежишь, успокоенный, в теплой избе, постель мягка, а сон скор и сладок.
— Хозяюшка, нам затемно встать бы: день-то короткий, а идти далеко.
— Разбужу, спите.
* * *
Эту долгую декабрьскую ночь бывшие одноклассники из Покровки провели по-разному. Курсант радиошколы Паша Карасев спал на казарменной койке. Миша Петров работал на заводе в третью смену, Саша Лагин подремывал в сталинградском окопе, Левка Грошов бодрствовал на подмосковной даче, куда приехал с новой подружкой, Костя Настин стоял в карауле и гадал, увидит ли он Лиду Суслину до того, как маршевая рота отправится на вокзал; младший лейтенант Пятериков покачивался в купе пассажирского поезда, направляясь к месту назначения — в зауральский городок.
А неуютнее всех в эту ночь было молодому матросу Вале Пилкину. Из Покровки он уехал в Архангельск, там его призвали на службу, оттуда он попал в далекий северный порт, где четыре месяца постигал азы матросской науки. Потом его зачислили в экипаж подводной лодки, которая этой ночью отправлялась на боевое задание.
Валя шел по скользкому трапу, жесткий косой снег хлестал его по лицу, весь мир состоял из ревущего моря, хлесткого снега и оледенелых поручней.
Каждый одноклассник шагал своим путем, и никто не знал, каков будет завтрашний день.
14
В ЗАПАДНЕ
Отдохнувшие, повеселевшие, да еще с парой лепешек про запас, Крылов и Бурлак вышли на дорогу, а она оказалась самой унылой из всех дорог, оставшихся позади. На пути у них не было никакого жилья. Лес будто омертвел.
— Волки, что ли, завыли бы, Федь. Как на кладбище.
— Это кажется, что ничего. Лес всегда живой, в лесу хорошо.
Наконец, впереди блеснул просвет. Поляна. Среди редких ветел темнели бугорки печей и остатки изгородей.
— Партизанский хутор.
Из крайней печи выскочила кошка. Тревожно мяуча, приблизилась к ним, но тут же бросилась наутек. На месте партизанского хутора опять застыла мрачная тишина. Она угрожала им, взвинчивала нервы. Оба чувствовали: в лесу теперь может случиться все. Подтверждая их опасения, снежная целина уперлась в наезженный тракт. Они пошли параллельно ему и увидели среди поредевших берез несколько присыпанных снегом изб. Обыкновенный лесной хуторок, каких немало осталось позади и с какими у Крылова и Бурлака были связаны добрые воспоминания. Обоих потянуло к теплу, к горячему борщу, к чаю.
* * *
Они спрятали в снегу винтовки и направились в хуторок. Останавливаясь на ночлег, они обычно выбирали избу среднюю — не лучше и не
