— Садись, гостем будешь!
Чанышев сел, стукнул пальцами по столу.
— Я так понял, от нашего подопечного пришло письмо? — проявив проницательность, спросил Давыдов.
— Совершенно верно, час назад передали. Засомневался он во мне, вот что, товарищ Давыдов.
— Считай, что во мне он тоже засомневался, — Давыдов обреченно махнул рукой, жест был красноречив: пропащие, дескать, они с Чанышевым люди — но в следующее мгновение не выдержал, засмеялся: — Тебя это очень огорчает?
— Очень, — признался Чанышев. — От этого же зависит успех операции.
— Я считаю — ничего страшного в этом нету, — сказал Давыдов. — Других людей у атамана на нашей территории все равно нет. Поэтому, как бы там ни было, он должен будет довольствоваться тем, что у него имеется в наличии. Отсюда делай выводы, товарищ Чанышев. Мы с атаманом повязаны одной веревочкой. Старайся дальше входить к атаману в доверие. Если считаешь, что воду здорово мутит поп, мы этого попа уберем быстрехонько — комар носа не подточит. Дай-ка письмо!
Чанышев отдал письмо начальнику регистропункта. Тот быстро пробежался взглядом по бумаге. Задержался на последнем абзаце. Перечитал его.
— А вот пожалуйста, специальный пункт для укрепления твоих, товарищ Чанышев, дружеских отношений с Дуговым. Он сам предлагает, лично — подчеркиваю, лично, что выполнение этого пункта резко повысит твои акции… Смотри, — Давыдов провел пальцем по бумаге. — «Я требую сдачи в Чимпандзе пятидесяти винтовок с патронами — иначе сами учтите, что будет. Вы сделать это можете, и тогда поздравляю Вас с чином и должностью высокой, почетом и уважением». А! — Давыдов громко хлопнул рукой по столу. — Да мы дадим дутовцам не пятьдесят, а семьдесят пять винтовок, пусть владеют! И патронов дадим. Три ящика!
— А если они начнут стрелять по нашим мирным гражданам, тогда что?
— А вот этого мы им не дадим, — Давыдов язвительно, будто Змей Горыныч перед полетом на дальние огороды Бабы-яги, оставшиеся без присмотра, ухмыльнулся, — не получится! — Он побарабанил пальцами по столу.
Чанышев тоже побарабанил, — сам не заметил, как повторил Давыдова, затем оба, словно поймав друг друга на чем-то запретном, засмеялись — это вышло у них очень даже неплохо.
— Чаю хочешь? — спросил Давыдов.
— Нет.
— Тогда бывай, — Давыдов приподнялся с кресла и сунул Чанышеву крепкую, в дубовых наростах мозолей руку, — мне еще работать надо.
— Мне тоже.
Красноносый казак бухал, бухал сапогами и таким образом сумел отплыть от берега метров на пятьсот, потом силы у него кончились. Он прокричал что-то прощально и пошел на дно. Рыбам на корм.
Увидев, что зайсанская гладь сделалась чистой, никто не мутит воду, калмык небрежно помахал рукой:
— Прощевай! В следующий раз будешь знать, как на чужую уху зариться.
Он хотел было оставить трупы на берегу — через пару-тройку дней, от них ничего не останется, все подберет здешнее зверье, лисы, да камышовые коты, но потом решил, что лучше сдернуть тела в воду, пусть они, как и красноносый, покоятся в озере… Пускай у них будет общая судьба. И могила — общая.
Африкан хотел снова забраться под камыши и забыться на теплом песке хотя бы на пару часов, но песок был испачкан чужой, быстро почерневшей кровью, которую уже облепили жадные мухи, и Африкан прошел в мазанку.
Думал, что на озере он отдохнет, наловит рыбы на дорогу, но все испохабили непрошеные гости… Он невольно покосился и сторону Зайсана. Придется отсюда уходить. Хотя и не хочется. Однако есть силы, которые выше самого могучего человека. Есть обстоятельства, также человеком созданные, которые просто невозможно преодолеть. Есть судьба в конце концов, которую ни исправить, ни обмануть…
Африкан постоял немного в раздумии, поежился от неприятных мыслей, потом подхватил свои вещи, развернулся и вышел из мазанки, плотно прикрыв дверь и подперев ее снаружи толстым, одеревеневшим от времени камышовым обрубком. На берегу он оделся, свистнул своего коня, затем разыскал трех коней, которые никогда уже не понадобятся своим хозяевам, связал их общим поводом и двинулся на запад, в сторону солнца, начавшего краснеть — приближался вечер, а до темноты Африкану надо было определиться с ночлегом.
Еще одна забота не давала покоя Африкану — надо было обязательно понять, как его нашли эти трое? Случайно наткнулись или же двигались за ним по следу от самой крепости? В последнем случае домой, в Оренбург, нет смысла возвращаться, там его очень скоро возьмут тепленьким, и, как повезло сегодня, ему может не повезти. Вместо запада неплохо было бы двинуться в обратную сторону, осесть где-нибудь в Чите или в Благовещенске — незнакомых чужих городах… Воспользоваться чужими документами? Но кто гарантирует, что они не оказались бы фальшивкой или владельца их разыскивают не только в России…
Наконец Бембеев выпрямился в седле, застегнул воротник, сделавшись стройнее и собраннее, шевельнул вечерний воздух плеткой, и конь, разом забоявшись ее, запрядал ушами.
— Не бойся, не трону, — сказал ему Африкан, глянул на крупное красное солнце, уже коснувшееся нижним краем земли, стер с глаз влагу, образовавшуюся внезапно, и повернул коня в противоположную от солнца сторону. — Поехали туда, — произнес он тихо, — домой нам нельзя. Нас там не ждут. Или наоборот — ждут очень даже…
Фигура Африкана, сидевшего на лошади, еще долго была видна, освещенная темным красным солнцем, потом нырнула куда-то вниз, в лощину, в лощину погрузились и трое коней, которых калмык вел за собой в поводу — все, в общем, исчезло: ни Африкана не стало, ни лошадей. Лишь печальный многоголосый звон стелился над степью…
Давыдов предложил Чанышеву использовать Еремея в качестве курьера:
— Нечего ему в коноводах отираться, пусть съездит в Суйдун. Мы его, кстати, проверили…
— Ну и что?
— Ни в чем серьезном не замешан. Иначе ты сам понимаешь… Ему бы давно был кердык. Ты бы сам привел приговор в исполнение. Если бы у тебя дрогнула рука — я бы привел… У меня рука не дрожит.
— Это верно. Но все-таки он не наш человек. Он — человек атамана.
— Тем лучше. Значит, ему веры там больше будет.
— На той стороне, не на этой… — пробормотал Чанышев.
— Ты, Касымхан, гибче будь, гибче… Революция любит гибких людей. Посмотри на Троцкого. Вертится, как угорь на горячей сковородке.
— Ладно, давай используем этого махрового дутовца в качестве курьера, — согласился Чанышев.
— Глядишь, на нашу сторону перетянем…
— Вряд ли.
— Тогда уничтожим. Одновременно с твоим коноводом надо послать своего курьера. Пусть все проверит и доставит нам точные данные.
Еремеев привез от Дутова письмо со следующим текстом:
«Вы спрашиваете новости. Сообщаю: генерал Врангель соединился с крестьянами Махно. Фронт его усиливается ежедневно. Франция, Италия и Америка официально признали генерала Врангеля главой всероссийского правительства, послали помощь: деньги, товары, оружие и 2 пехотных французских дивизии. Англия пока подготавливает общественное мнение против большевиков и на днях ожидается ее выступление. Дон и Кубань соединились с Врангелем. Бухара совместно с Афганистаном выступит на днях против соввласти. Думаю, что шаг за шагом коммуна погибнет, комиссарам грозят все последствия народного гнева. Советую семью Вашу перевезти в Кульджу под видом свидания с родственниками или закупки товаров. Пока все. Поклон Вам и другим, кто против народа не работал. А.Д.»
Прочитав это послание, Давыдов усмехнулся, поскреб щетину на щеках.
— Все-таки атаман больше похож на сочинителя сказок, витающего в «воздусях», чем на боевого генерала, — сказал он. — Я тут провел кое-какую разведку… — Давыдов снова поскреб пальцами жесткую, как проволока, щетину, поморщился с досадой: если заявится какой-нибудь «регистрационный» проверяющий, обязательно намылит шею за неопрятный вид. — И вот что выяснил. Прежде всего китайцы проводят у себя в Кульджинском округе частичную мобилизацию, призывают по восемьсот человек с каждой волости… Как ты думаешь, товарищ Чанышев, что это значит?
— Точно сказать не могу, хотя догадываюсь: Дутов стал опасен китайцам.
— Почти угадал. Но они не боятся Дутова. Дело в другом — китайцы хотят перекрыть атаману отход к ним в Китай, если тот ввяжется с нами в боевые действия и проиграет. А он, судя по всему, обязательно ввяжется — по письму хорошо видно, как он петушится и усиленно готовится к нападению. Китайцы покумекали и решили, что ссорится с нами им совсем не резон. Замечу, Касымхан, мобилизации не подлежат дунгане и тарачинцы [70]. А что это значит? Это значит, что среди дунган и тарачинцев могут быть люди, близкие к Дутову.
— В общем, обстановка накаляется…
