— Поленов, почему вы перестали есть? — сделал замечание Рыжий.
Петя встал и ответил:
— Заспорили с Истоминым, как правильнее складывать персты.
— Не верю. Истомин?
Коля — Арамис вскочил, с трудом проглотил слюну, так сжало его горло от волнения, и ответил:
— Правда!
Заворуй сейчас же захотел «узнать все до конца». Друзья не были уверены, надо ли все рассказывать Заворую. Но у Портоса, они это знали, «котелок варит». Может, он что-нибудь придумает, если старшеклассники или директор узнают, что именно Юра с Петей сообщили рабочим-гвардейцам о винтовках в гимназии.
По пути в класс четверка мушкетеров уединилась в закуточке между книжными шкафами. Юра рассказал все. Эх, лучше бы он этого не рассказывал!
— Ага! Доигрались голубчики! Я говорил! Я вам говорил!.. — грачьим голосом, будто ему сдавливали глотку, затараторил Заворуй.
— Не кричи так громко, Портос! — попросил Петя.
— А, не кричи! А от меня скрывали, что сами позвали рабочую гвардию! Да я, захочу, вас в порошок сотру, в патрон заложу и выстрелю! Не знаю, что мне с вами делать… И какой я тебе Портос? У меня есть имя Ипполит! Поль!
— Ты же друг, ты же нас не выдашь?!
— А-а-а! Друг! Сейчас друг, а у самого лежит колбаса, печенье в посылке — не даст другу! Но черт с вами! Не выдам. Только, чур, слушайтесь меня. Будут допрашивать, заставят в глаза глядеть, смотрите в переносицу и не моргайте. Это меня папахен научил. Он тебе вопрос, а ты ему вместо ответа тоже вопрос или о другом скажешь!
— Почему вы не в классе? — прикрикнул на них Феодосий Терентьевич, проходивший мимо. — Марш по местам!
Во время большой перемены Заворуй ел Юрину колбасу и заедал печеньем. Юра с интересом смотрел, как он ест. Заворуй подавал колбасу в рот так, как подают бревно под механическую пилу: вжик — нет куска, вжик — и нет. Ест, как будто век не ел, а ведь только что завтракал. Интересно, почему же отец, богач, не присылает ему посылок из дому?
Заворуй с хрустом давил зубами орехи из посылки Пети и поучал, а Юра с Петей стояли рука об руку перед ним, как напроказившие школьники, и угодливо поддакивали.
Впрочем, как же иначе вести себя рабам с новоявленным тираном, спасающим их от неминуемой беды?
После обеда старшеклассники позвали всех в рекреационный зал. Воспитатели отсутствовали.
— Будем всех допрашивать, — предупредил Гога. — Каждый допрашиваемый обязан смотреть в глаза и не моргать. У кого совесть нечиста — моргнет. И каждого будем держать за пульс. Кто даже смотрит в глаза и не моргнет, а пульс при вопросах забьется сильнее — ясно, врёт. Значит, виноват! Выстраивайтесь в три очереди. Одни ко мне, вторые к Бергу, третьи к Ведерскому. Кто до допроса сознается, простим, но набьем! Честно! Ну? Быстро!
Святоша умоляюще заглянул в глаза Юры и Пети и увидел в них нечто такое, что заставило его вобрать голову в плечи.
— Не дури! — шепнул стоявший позади него Заворуй.
Друзья пристроились к Ведерскому. Красавец блондин с тонкими девичьими чертами лица, он, хоть и был генеральским сыном, казался не таким страшным.
Трое допрашиваемых приблизились к троим инквизиторам.
— Стань ближе! Протяни левую руку! — крикнул Гога. Подтащив за протянутую руку четырехклассника, он взялся пальцами за запястье, нащупал пульс, скомандовал: — Смотри мне в глаза!.. Ага, глаза дрожат! Пульс бьется! Сознавайся, негодяй!
— В чем сознаваться?
— Он еще спрашивает, в чем сознаваться!
— Дай ему по зубам, — вмешался Ведерский, — сразу заговорит!
Друзья перешли в очередь к Бергу. Он хоть задается, но все-таки… сосед…
— Кому разболтал об оружии? — продолжал Гога.
— Ах, об оружии?
— А ты думал об апельсинах, сволочь!
Гога ударил, и гимназист вскрикнул. Святоша ринулся вперед. Петя и Заворуй его удержали.
— Я не знал, что нельзя говорить, — лепетал гимназист. — Никто не предупреждал. Я рассказал только папе о военных занятиях. А винтовки все могли видеть. Ведь занимались во дворе…
— Во-первых, прапорщик предупреждал! — Гога цедил слова сквозь зубы и с негодованием смотрел на гимназистика. — Во-вторых, двор закрыт и, что происходит внутри, не видно. В-третьих, речь идет прежде всего о наших браунингах. Кому ты о них сказал?
— Не говорил. Ей-богу, честное слово! Даже не знал!
— А отцу?
— Только о винтовках.
— Виновен! Стань налево!
— Пусть идет направо, — возразил Берг, — его отец полицмейстер.
— А если этого полицмейстера поймали и он разболтал?
После этого сразу призналось семь пансионеров. Да, они рассказывали дома, что у них проводятся военные занятия и есть свои винтовки, настоящие. Да, «хромой черт», прапорщик, приказал не болтать, так ведь разговор был дома, не на улице.
4
— Проголодался что-то, пойдем колбасу лопать, — тоном, не терпящим возражений, предложил Заворуй, когда инквизиторы кончили допрос.
На другой день он послал Юру к Соне купить папирос, а денег не дал. Заворуй курил в уборной, заставил курить Юру и Петю, учил плевать в цель, написал на двери ругань по адресу директора, инспектора, воспитателей. Перепуганные вчерашним допросом мушкетеры только поддакивали ему.
— Захочу — и вас нет! Пустая бочка! А в бочку вбиты гвозди острием внутрь. Посадят тебя, благородный Атос, в бочку и начнут катать. Кровь во все стороны! Или например…
— Ты нас не пугай! — рассердился Юра. — А вот я слышал, одному ябеде надели на голову мешок… У меня крепкий мешок есть.
— Бунт? А если я пойду и расскажу, от кого рабочие-гвардейцы о винтовках узнали? Из-за кого у директора обыск был? Он сейчас злой, как черт. Нет, лучше расскажу Гришке Бродскому. А?
— Ну и гадина же ты! — прошептал Юра.
— Но-но! Осторожнее на поворотах! — произнес Заворуй.
Вечером в репетиционном зале Заворуй подошел к воспитателю, начал о чем-то говорить и при этом бросал ехидные взгляды на Юру и Петю.
— Пугает! — От волнения голос у Пети стал вдруг хриплым. — Что будем делать?
— Ага, струсили? — сказал Заворуй, подходя к ним. — Вы вот у меня где! — Он показал ладонь и сжал пальцы в кулак. — Хочу — казню, хочу — милую.
Юра и Петя нервничали, плохо ели, даже во сне стонали и вскрикивали.
Однажды вечером Юра отвел Петю в сторону и сказал:
— Давай сбегаем к Семену — адрес его есть — и скажем, пусть нас возьмут в рабочую гвардию. Из тех винтовок, что они взяли, две нашими должны считаться. Иначе — нечестно.
— Не возьмут, — уныло отозвался Петя. — Прогонят…
Что же делать? Юра лег поскорее в постель, чтобы не думать. Но, хотя он и накрыл ухо подушкой, в голову лезли мысли одна другой страшнее.
