Сталин и Молотов приняли Риббентропа именно в этот день. Встреча была вежливой и даже дружеской. Обе стороны получили то, что хотели. Наряду с пактом о ненападении был подписан секретный протокол, подготовленный по настоянию Сталина. В соответствии с ним Германия и СССР произвели между собой раздел Восточной Европы. Восточные области Польши (Западная Украина и Западная Белоруссия), Латвия, Эстония, Финляндия признавались сферой советских интересов. Германия поддержала также советские притязания на Бессарабию. Вскоре в результате новых согласований в советскую сферу влияния вошла также Литва. В общем, это был своеобразный Брестский мир наоборот. Гитлер нуждался в безопасности границ с СССР и заплатил за это территориальными уступками.
Сталин держал в своих руках все нити советско-германских переговоров, допуская к ним лишь Молотова. Соглашение с Гитлером было его детищем. Вошедший в историю под названием «пакт Молотова – Риббентропа», фактически это был договор Сталина и Гитлера. Сталин брал на себя всю ответственность за «дружбу» с Германией, и у него определенно для этого были свои мотивы. Именно эти мотивы представляют особый интерес для биографов советского диктатора.
Начнем с морально-политических аспектов проблемы. Сталин, как и его наследники, вполне осознавал, что любые договоренности с Гитлером морально ущербны, уязвимы с политической точки зрения и могут быть восприняты крайне отрицательно. Лучшее тому доказательство – упорство, с которым в СССР отрицали наличие секретного протокола и объявляли фальшивками его копии, увидевшие свет. Сталин понимал, что резкий поворот от ненависти к дружбе с нацистами неизбежно породит идеологическую дезориентацию как внутри СССР, так и в мировом коммунистическом движении. Однако эта проблема была в конечном счете второстепенной. Ее решили при помощи простых идеологических объяснений: так нужно для интересов социализма. Для сомневающихся, как всегда, были припасены репрессии. Моральный аспект проблемы приобрел гораздо больший вес позже, когда нацизм был побежден и осужден мировым сообществом как безусловное зло.
В 1939 г. в отношениях с Гитлером политики даже самых демократических стран позволяли себе более чем гибкие подходы, оправдывая себя формулой «лишь бы не было войны». Великобритания и Франция в 1939 г. с трудом находили основания для самоуважения, и было бы наивно требовать уважения к ним со стороны Сталина. Речь тогда шла не о принципиальной недопустимости соглашений с Гитлером, а об их характере. Как прагматичный политик Сталин действовал не хуже мюнхенцев. Однако Сталин был не просто прагматичным политиком. Мюнхенцы, отводя удар от себя, отдали на растерзание Гитлеру формально одну, а фактически несколько малых стран. Сталин не остановился на этом рубеже, но и сам принял участие в дележе. Сталин был уверен, что мюнхенцы подталкивали Гитлера на восток, и поэтому без колебания развязал Гитлеру руки для движения на запад. Сталин, наконец, возвращал «свое». Мотив восстановления исторической справедливости, присоединения того, что силой было отнято у Российской империи в момент ее ослабления, несомненно, присутствовал в размышлениях советского вождя. Этот мотив в той или иной мере сочувственно воспринимался как внутри СССР, так и за его пределами.
Трудно сказать, какое место в размышлениях Сталина занимали моральные соображения, но очевидно, что более весомыми для него были другие интересы, связанные с непосредственной угрозой войны. По поводу сталинских геостратегических расчетов накануне мировой войны существует немало точек зрения. В подтверждение одной из них приводят «запись» речи Сталина на заседании Политбюро 19 августа 1939 г., накануне подписания пакта. Опубликованная во Франции в конце 1939 г., она вызвала сенсацию как разоблачение «истинных» планов Сталина в начавшейся войне. Суть расчетов Сталина, которыми он руководствовался при заключении пакта с Гитлером, в «записи» была изложена так:
Мы совершенно убеждены, что, если мы заключим договор о союзе с Францией и Великобританией, Германия будет вынуждена отказаться от Польши и искать modus vivendi с западными державами. Таким образом, войны удастся избежать, и тогда последующее развитие событий примет опасный для нас характер[450].
Сталин якобы полагал, что без пакта не было бы войны, и именно поэтому поспешил его заключить. Война же, как следовало из «записи», была нужна Сталину для ослабления Запада, расширения границ СССР и коммунизации Европы. «Запись» компрометировала Сталина в глазах Гитлера, а также наносила удар по французской компартии как агенту вражеских сил. Это вполне выясняет причины появления публикации «секретного документа».
Большинство историков никогда не придавали значения этой фальшивке. Архивы Политбюро и Сталина также не содержат ни малейших хотя бы косвенных намеков не только на подобное выступление вождя, но и на сам факт проведения заседания Политбюро 19 августа. Ничего удивительного в этом нет. Нужно совершенно не понимать суть сталинской диктатуры конца 1930-х годов, чтобы предполагать возможность такого заседания и столь откровенных выступлений Сталина перед соратниками, в мнении, да и в самом существовании которых он совершенно не нуждался. Однако «запись выступления Сталина», как и многие другие известные фальшивки такого рода, свидетельствует об определенной точке зрения на Сталина и его действия. Согласно этой крайней точке зрения, Сталин заключил пакт, потому что желал войны в Европе. А именно на войну, как средство осуществления своих планов, Сталин более всего и рассчитывал.
Противоположное мнение сформулировал сам Сталин. Судя по записи в дневнике руководителя Коминтерна Г. Димитрова, на встрече 7 сентября 1939 г. Сталин заявил:
Мы предпочитали соглашение с так называемыми демократическими странами и поэтому вели переговоры. Но англичане и французы хотели нас иметь в батраках и притом за это ничего не платить! Мы, конечно, не пошли бы в батраки и еще меньше ничего не получая[451].
Никто, конечно, не заставляет верить в искренность этих слов. Однако точка зрения, согласно которой Сталин был вынужден заключить пакт с Гитлером, потому что оказался в изоляции и был обманут потенциальными западными союзниками, также имеет право на существование.
Широкий разброс мнений и предположений о мотивах действий Сталина в августе 1939 г. отражает сложность самих предвоенных событий и международных интриг. Однако имеющиеся сегодня документы и свидетельства позволяют с уверенностью говорить о следующем. Советско-англо-французские переговоры действительно продвигались плохо, причем по вине обеих сторон. Сталин находил в этом очередные подтверждения тому, что Запад пытается умиротворить Гитлера за счет СССР. Скорее всего, Сталин считал неизбежной войну Германии с Польшей при любом раскладе сил и вряд ли ошибался. Результаты такой войны были непредсказуемы для СССР. Нацистские силы выходили на советские границы. Предлагая пакт, Гитлер был готов заплатить за него неплохую цену. У Сталина появился шанс без особого риска прирастить советские территории и расширить пояс безопасности, отделявший СССР от набиравшей обороты войны на западе. Свою роль играл японский фактор. Весной 1939 г. начались столкновения советских и японских войск в Монголии. Первоначально события развивались неудачно для Красной армии. Однако ко времени переговоров с Риббентропом были достигнуты решающие победы. Это укрепило позиции Сталина в диалоге с Германией. Заключение пакта наносило Японии дипломатический удар. В обозримой перспективе она уже не могла рассчитывать на германского союзника в противостоянии с СССР. Нет серьезных оснований отрицать, что Сталин руководствовался такими соображениями.
