– Марина… Ты не думаешь, что людям следовало бы знать о таких вещах?
– Нет, Еленушка, не думаю. Пусть люди спят спокойно. И слушают только добрые сказки о королях и принцессах… Дорогая, ты представь себе только: этот человек придумал работу для целого народа на многие, многие годы. На десятилетия. И это так увлекательно и приносит такие результаты, что к нам хотят присоединиться еще и другие. Думаешь, случайно у нас и самоубийств-то нет почти, особенно среди молодежи в возрасте до сорока? Своими идеями он дал шанс стольким людям состояться, найти свое призвание, возможность получать достойное вознаграждение за свой труд… Мы были задворками советской империи, а стали за каких-то полтора десятка лет великой страной. Ты знаешь, что он сделал? Он вернул людям идею. Не просто идею, а идею нации. Сформулировал ее предельно четко. Мы – двигатель прогресса. Мы мотор человечества. Его авангард. Мы богаты и счастливы не затем, чтобы обжираться пончиками и черной икрой, а чтобы донести богатство и счастье всюду, в самые далекие уголки земли. Он помог нам достать из ножен понятие долга, чести и отечества, про которые мы потихоньку начали забывать, и как засверкало все это снова! Благоденствие, демократия… Это же пустопорожние заклинания, Елена. Зачем нужны деньги? Чтобы они были? Чтобы хорошо жить? А для чего это – хорошо жить? Это же страшно – просто хорошо жить. От этого люди из окон выбрасываются. Человеку обязательно нужно что-нибудь делать. Что-то открывать. Куда-нибудь лезть. Что-нибудь пытаться раскопать и узнать, чего еще никто до него не пытался.
– Но не могут же все это делать? Абсолютно все?
– Почему же? – удивилась Марина. – Да запросто.
– А ты?
– И я. Я открываю людей в своих детях. Выкапываю, отряхиваю, привожу в порядок. Рассказываю, как нужно, что такое хорошо и что такое плохо. Вацлав занят, он служит своему народу. И я должна служить, – служа своим детям, своему мужу, я служу своему народу. Чехи – мой народ, потому что я люблю моего мужа, и я с радостью служу им, и знаю – когда придет время Яну сменить отца на посту монарха, он будет к этому готов. А без меня это было бы вряд ли возможно. Это все и есть долг, дорогая, – Марина улыбнулась.
Невероятно, подумала Елена, во все глаза рассматривая королеву. Просто невероятно… Никакого пафоса нет и в помине. Никакого позерства. Прямо так вот и думает, как говорит, и делает так. Это что же, все короли теперь такие?
Елена даже не заметила, как произнесла последние слова вслух.
– Не знаю, – покачала головой королева. – Не знаю, Еленушка. Я – такая. И Вацлав такой. Про остальных, которых Данек нашел, тоже могу смело сказать – да, и они такие. Мы все люди одной серии, одной обоймы. И по возрасту, и даже по росту… Он ведь моложе нас почти на десять лет, уже практически другое поколение, но он – тоже из наших. Такой же одержимый, как наши мужчины. – Это они такие, как он, это ведь он все устроил, промелькнула у Елены мысль. – Он все нам отдал, Елена. Нет у него ничего, понимаешь? Все отдал людям. И ничего не просит взамен.
– Господи, – выдохнула Елена, – да разве же можно так жить?!
– Только так и можно, дорогая. Только так. Смотри, какую он команду собрал. Как тащит это все наверх, к свету… И не на костях людей, а вместе с людьми и для людей, что невероятно, чудовищно важно… Вот как все повернулось…
Марина вздохнула и серьезно посмотрела на Елену, которая изо всех сил боролась с собой, чтобы не показать охвативших ее чувств.
Король и Майзель закончили обсуждать свои дела, и монаршая чета, так и не притронувшись к еде, уехала. Майзель с Еленой остались одни. Он испытующе взглянул на нее:
– Что-то тебе определенно нашептала величество. Как-то ты притихла…
– Раздавлена масштабом твоей персоны.
– Ну-ну. Что выросло… Вылезай из-под пьедестала, и пойдем чистить зубы. Ты устала, тебе нужно поспать.
– Знаешь, что самое во всем этом удивительное?
– Что?
– Что я с радостью тебя послушаюсь…
Он просто лежал, а Елена, засыпая у него на плече, чувствовала, как он просто гладит ее по спине, по волосам, и ей было так от этого хорошо, что ничего другого сейчас не хотелось. И она была так переполнена благодарностью к нему за это молчаливое понимание и ласку, что не заметила, как уснула.
ПРАГА, «ЛОГОВО ДРАКОНА». АВГУСТ
Елена проснулась довольно рано для своего обычного режима. Майзель явно уже был давно на ногах, – мерил огромными шагами свою студию, держа возле уха телефон и что-то говорил, время от времени переключаясь между несколькими собеседниками, на двух включенных настенных экранах мелькало что-то… Она снова поразилась тому, как потрясающе он двигается. Какая-то чудовищная, мерцающая, нездешняя грация… Действительно, драконище, подумала Елена с улыбкой. Так, наверное, разворачивались на звук, издаваемый дичью, теплокровные ящеры мезозойских лесов… Вот только Елена не слышала при этом ни единого звука. Она села на кровати, даже не подумав прикрыться простыней, и улыбнулась. И Майзель, увидев розово-коричневые глаза ее сосков, споткнулся на полуслове и сложил телефон. Ага, злорадно и счастливо подумала Елена, я тебе покажу… И в ту же секунду до нее донеслось сразу множество звуков.
Поймав его взгляд, Елена улыбнулась снова и медленно-медленно, словно нехотя, потянула простыню к подбородку. Такую приятную на ощупь материю. Шелк, разумеется, подумала Елена. И опять пожалела его:
– Здесь тоже это есть?
– Что?
– Это поле, которое блокирует звуковые волны… Как у тебя в кабинете…
– Ах, это… Я часто использую эту штуку, когда веду всякие деловые разговоры.
– Да… На Матисса с Ван-Гогом, пожалуй, действительно мало что остается…
– Все для фронта, все для победы, – сказал по-русски Майзель. – Ну, я такой, ежичек. Что выросло, то выросло. Есть будешь?
– Нет. Я никогда не ем по утрам. То есть почти никогда… Кофе вот выпью.
– Как скажешь. Я еду в офис, ты можешь остаться или поехать со мной… Насколько я понимаю, тебе предоставили творческий отпуск…
– Подсматривал? Подслушивал?
– Это одна из моих непостижимых тайн – я всегда все про всех знаю.
– Ладно. Я поеду с тобой, все равно машину я на стоянке у тебя кинула. А там посмотрим. Иди, пожалуйста, мне нужно одеться и попудрить носик.
– Ах, прости, дорогая. Я жду на кухне…
Она быстро собралась и пришла к нему. Майзель колдовал у кофейного автомата. Услышав ее шаги, он мгновенно-упруго повернулся к Елене:
– У нас есть немного времени, и я должен сказать тебе кое-что. Я знаю, что тебе это страшно не понравится, но это необходимые вещи… Пожалуйста, Елена… Наступи на горло собственной песне и выслушай меня. Договорились?
– Да. Договорились. Я уже почти прониклась всей торжественностью момента.
– Тогда садись, – Майзель вздохнул.
Он усадил ее за стол и положил перед ней телефон:
– Я хотел сделать это еще вчера, но не хватило духу… Это твой новый телефон… Пропуск в «Golem Interworld Plaza», в том числе и в твой кабинет – по отпечатку ладони, он в базе данных…
– И когда же ты успел?
– Елена, пожалуйста. Ни в коем случае не клади телефон в сумочку, носи на себе всегда. Это не подарок и не блажь, а необходимые меры безопасности, причем не только твоей, но и моей тоже. О том, что мы вместе, очень скоро станет известно, тем более что я не собираюсь делать из этого государственную тайну. На свете есть немало людей, готовых очень многое поставить на карту ради того, чтобы сделать мне больно, прижать, лишить свободы маневра. Я не могу этого допустить. Я очень хорошо представляю, до какой степени тебя раздражает мой, скажем так, обволакивающий стиль ухаживаний, – он увидел, как Елена усмехнулась, и, удостоверившись, что попал в самую точку, продолжил: – Я знаю, что ты сильнее многих мужчин. И что ты всегда была сильнее всех своих мужчин…
Теперь Елена посмотрела на Майзеля уже совершенно безо всякой усмешки. И тогда он резко шагнул к ней и, одной рукой осторожно, но крепко взяв ее лицо, большим пальцем другой провел по ее мягким губам – неожиданно и сильно:
– Я знаю. Но этого больше не нужно, мой ангел. Ты слышишь меня? Ты понимаешь меня?
По тому, как она вздрогнула, как задрожали ее веки, Майзель понял, что пробил ее скорлупку. Это еще не было капитуляцией, но это была чертовски заметная трещина… Он отпустил Елену и присел перед ней на корточки, взял ее руки в свои, осторожно погладил ладони, – внутри и снаружи, так, что Елена снова вздрогнула, ощутив под сердцем трепет крыльев бабочки от этого прикосновения:
– У нас такие разные жизни, Елена. Я не знаю, сколько времени потребуется, чтобы они вошли в зацепление друг с другом. Я не знаю, произойдет ли это когда-нибудь. Я ничего не знаю. Но я очень хочу попробовать, слышишь?!
Елена кивнула и улыбнулась дрожащими губами. И, справившись с собой, потрепала Майзеля по волосам:
– Да, Данечку. Слышу. Ты все-таки совершенно больной…
