Хочешь, говорю, с партбилетом жить или не жаль расставаться? «Нет, – отвечает, – я, Сергей Прокофьевич, партийный билет на фронте получил, можно сказать, под пулями». Тогда чего крутишь? Он опять про свои невзгоды и домашние неурядицы. Ну я и говорю: приходи в семь часов на бюро райкома партии. Пришёл, костюм новый надел, орденами позвякивает, думает нас этим разжалобить, слезу выжимает фронтовыми заслугами. А мы заранее договорились – никаких уступок. Два часа бой держали, настоящий бой, как на фронте. Правда, не сломили его, и тогда я внёс предложение об исключении из партии. Сам понимал – круто беру, но по-другому нельзя, партия не дом общественного призрения, не собес – и исключили, не дрогнули. А он, дурачок, вышел из райкома и прямым ходом на станцию, под поезд бросился. Вот так и ногу потерял. Но что самое интересное, после, уже на протезе, приходил – раскаивался и говорил: «Недооценил момент, не знал, что вы со мной так круто обойдётесь, потому и смалодушничал». Вот и вы, друзья, по-моему, сегодня малодушие проявили. Да это и понятно, нет необходимой закалки… Вы сколько лет в партии, товарищ Кухаренко?
– Пять, Сергей Прокофьевич…
– Оно и видно. Соплями мажемся, а к тем, кто социализм охаивает, сострадание проявляем. Вы хоть это поняли?
– Поняли, – торопливо кивнул головой Неугодьев.
– Ну, а коль поняли, пусть вам этот случай доброй школой послужит. До свидания, и давайте впредь на таких пустяках лица не терять, быть стойкими до конца.
Кухаренко вышел на площадь перед обкомом, глубоко вздохнул. На улице при свете фонарей синел чистый снег, тёмные ели источали аромат хвои. И этот аромат заглушил вдруг растерянность в душе, наоборот, появилось желание быть стойким и сильным, как Безукладов, а не жалким мерихлюндиком, каким оказался сегодня. Хотя кто-то ведь сказал, что партийность – это прежде всего человечность. Об этом надо подумать.
Глава шестая
От милиции до райкома всего несколько десятков метров, и следователь Дубиков, пока шёл, так и не смог догадаться о причине вызова ко второму секретарю Фокину. Тот принял его вежливо, усадил на стул, начал расспрашивать, как идут дела в отделе. Здоровенный розовощёкий Фокин, кажется, слушал с большим вниманием, но Николай Сергеевич терялся в догадках, зачем же всё-таки он потребовался секретарю. Обычно по служебным делам в райком вызывали начальника райотдела. И эти вопросы замысловатые, с подвохом, тоже с успехом могли бы задать ему – благо, каждое утро докладывал оперативную обстановку в районе.
Однако Фокин с интересом слушал Дубикова, не перебивал и только после долгого разговора спросил как будто между прочим:
– А скажите, Николай Сергеевич, за что у вас сидит Кузьмин из Осинового Куста?
– Так, банальная история, – усмехнулся Дубиков, ещё не понимая интереса собеседника, – подрался в ресторане с молодыми ребятами.
– Только и всего? – оживился Фокин.
– Только и всего, – пожал плечами Дубиков, а после некоторой паузы добавил: – Правда, есть один любопытный момент – при досмотре во время задержания у Кузьмина в карманах оказалась большая сумма денег – около десяти тысяч…
– Ну и как же он объяснил их появление?
– А очень просто: сказал, что все свои сбережения с собой носит.
– Любопытно, любопытно… – Фокин забарабанил пальцами по стеклу.
– Да, любопытно, – живо отозвался Дубиков. – Впрочем, товарищ секретарь, мы сейчас пытаемся распутать этот клубок, и кое-что уже проясняется. В частности, в тот день Кузьмин был в Ефимове, и деньги эти получил в комиссионном магазине, куда сдавал гречневую крупу.
– Это что, на такую сумму он крупы сдал? Где же он её взял?
– В этом и загадка, – вздохнул Дубиков. – Но думаю, и здесь мы концы найдём.
– Ну хорошо, хорошо, – вдруг как-то торопливо сказал Фокин, – занимайтесь… Только я вас хочу просить ускорить это дело: в райцентре кривотолки разные пошли. Кое-кто сплетни всякие готов разнести, знаете, как это в деревне… А ещё мне недавно звонил Егор Васильевич Дунаев, председатель колхоза, тоже интересуется судьбой Кузьмина…
– Ну вот его-то забот я никак не пойму, – усмехнулся Дубиков. – Кузьмин в колхозе личность известная, пьяница знаменитый. С ним там разные истории приключаются…
Фокин, вёрткий, похожий на юношу, вдруг вскочил и заходил по кабинету мелкими, какими-то куриными шажками, заговорил резко, с нажимом.
– О каждом из нас можно слух любой распустить. Сейчас люди на язык острые – несут, кому что на ум взбредёт. А я Кузьмина знаю несколько лет, человек он принципиальный, опытный, преданный нашему делу. Конечно, верно подмечено: один Бог без греха. Вот и Михаил Степанович недостаток имеет, в рюмку любит заглядывать. Но фронтовику эту слабость простить можно, как-никак на войне кровь проливал.
Фокин подошёл к Дубикову, молча протянул руку, словно давая понять, что разговор исчерпан, теперь следователь знает интерес секретаря райкома и всё сделает так, как надо.
Когда Дубиков возвращался в милицию, резкая досада вспыхнула в нём – неужели Фокин и в самом деле считает Кузьмина безобидным чудаком? Но досада была недолгой. Ладно, сейчас не время спорить с Фокиным, полной ясности по делу Кузьмина нет, хотя за полмесяца пришлось повозиться изрядно. И пока Кузьмин как сурок отсыпался в КПЗ, Дубиков, наоборот, чувствовал, что бессонница у него становится постоянной, до подташнивания, до головной боли.
Обычно же он на отсутствие сна не жаловался. Возвращаясь домой, прочитывал газеты, на которые днём не хватало времени, плотно ужинал, а потом подушка притягивала его как магнитом. Иногда, правда, после ужина Дубиков усаживался к телевизору. Этот «ящик для дураков», как называл телевизор сын, он уважал, но сил хватало только посмотреть новости, а потом Николай Сергеевич укладывался спать, и сон, крепкий, без сновидений, длился до шести часов, до первых кремлёвских курантов.
Занявшись делом Кузьмина, Дубиков с раздражением обнаружил, что теперь он вечерами долго ворочается в постели, прокручивая в голове события прошедшего дня, а в первый раз он долго не мот уснуть после встречи с главным бухгалтером мелькрупкомбината Зинаидой Васильевной Фортунатовой, оформлявшей квитанции на переработанную продукцию. Зинаида Васильевна встретила следователя спокойно, подчёркнуто вежливо и внимательно, так, как встречают уважаемого гостя, и это сначала насторожило Николая Сергеевича, но потом он успокоился: ну а если бухгалтер просто культурный, душевный, добрый человек – так что же в этом подозрительного?
Кстати, на Зинаиду Васильевну Дубиков выходил долго. Пока Кузьмин «тянул» пятнадцатидневный срок, он так объяснял, откуда у него в кармане оказалась большая сумма: это его сбережения на «голубую мечту» – автомашину «Жигули», которую он намеревался купить, чтобы хоть на старости лет «пофорсить с шиком», ибо в жизни всегда была одна только нищета да работа.
Тогда Дубиков решил встретиться с женой Кузьмина. Михаил Степанович жил на краю Осинового Куста, рядом с рекой, в самом, можно сказать, экзотическом месте. Дом стоял прямо на берегу, и наверняка в паводок стылая волна плескалась около порога. За рекой темнел чёрный зимний лес, а перед лесом стеной стояли тростниковые заросли. Место это называлось Горелые тылы, видимо потому, что в этих тростниковых зарослях по осени нередко вспыхивали пожары, и языки пламени вставали над болотами, освещая тронутый уже желтизной лес.
Дубиков подумал, как хорошо здесь должно быть летом, когда деревья встают на горизонте зелёной грядой, а рядом с порогом искрится река и мягкая трава-гусятник на берегу манит своей прохладой, какой-то пуховой нежностью.
Впрочем, все эти романтические мысли быстро выветрились из головы, лишь только он увидел жену Кузьмина. Она вышла на стук Дубикова в дверь на веранду, недовольно осмотрела его с головы до ног, попятилась назад, молча махнула рукой. Непонятно было, что означает этот жест, – то ли приглашение в дом, то ли недовольство: ходят, мол, тут всякие, от дела отрывают.
Но Дубиков смело протолкнулся вперёд, в комнате стащил фуражку с головы, представился:
– Следователь Дубиков…
Жена Кузьмина всплеснула руками и опустилась на лавку в передней комнате. Дубиков тоже присел, не дожидаясь приглашения, и брякнул с ходу:
– А скажите, Мария Дмитриевна (имя, отчество узнал у Кузьмина), это правда, что вы собирались купить «Жигули»?
– Какие ещё «Жигули»? – хрипло спросила старуха.
– Ну, обычные «Жигули», знаете, машина такая… удобная вещь для хозяйства… за грибами ездить.
Мария Дмитриевна зло засмеялась:
– А на какие шиши, извините, её, машину эту, купить, а? Небось она денег стоит, так?
– Самая дешёвая – около семи тысяч… – Дубиков говорил спокойно, сдержанно.
