– Роман Михайлович, я тут вам кое-что показать хотел.
– Ага, сейчас иду, что там, Егор? – мужчина подошёл к прилавку и взглянул на альбом, лежащий перед Егором.
– Хм, интересно, – пробормотал Роман Михайлович, – Ну-ка, ну-ка, ого, фотографии направления post mortem. Где ты его взял, Егор?
Узнав, что альбом нашёлся на мусорке, Роман Михайлович, как истинный знаток и ценитель антиквариата, взвизгнул от негодования:
– Как же так? Ведь это же… Это же история!
– Ну и материальная ценность, конечно тоже, – добавил он. Всё-таки Роман Михайлович был ещё и бизнесменом, – Ты хочешь узнать какую стоимость могут иметь эти фото?
– Ага, – кивнул Егор.
– Послушай, я пойду к себе и рассмотрю фотографии как следует, – сказал хозяин, – А потом всё обсудим.
– Договорились, – ответил Егор и поспешил к новому посетителю магазинчика.
Прошёл час, хозяин всё ещё не выходил из своего кабинета, посетителей больше не было, и Егор погрузился в свои мысли.
– Хорошо, что я избавился от альбома. Теперь всё пройдёт. Что-то странное стало происходить в жизни с появлением этих фото. Похоже я просто устал. Мерещится всякое. Да ещё жара стоит вторую неделю. Хоть бы дождичек что ли пролился.
Егор выглянул в окно. На небе и правда собирались полупрозрачные, серенькие тучки, довольно хлипкие для настоящего, хорошего ливня, но может хоть что-то да прольётся из них. Хлопнула дверь кабинета.
– Егор, – голос хозяина был взбудоражен, – Ты хоть знаешь чьи это фото?
– Н-нет, – не понял Егор, – А чьи?
– Костровского!
– Того самого Костровского? Известного фотографа, жившего в Москве в конце 19 и начале 20 века?
– Так точно. На каждом фото внизу, в правом уголке есть его особая метка – буква «К» в треугольнике. Его личность окружена была множеством тайн. У него был единственный сын, не знаю выжил ли он во время революции, если да, то у Костровского должны быть внуки, правнуки.
Сам он умер, кстати, при весьма загадочных обстоятельствах. Тело нашли в его фотомастерской, где он проявлял снимки, экспертиза показала, что смерть наступила около месяца назад. Но это было просто невозможно, ведь жена видела его тем самым утром ещё живым и вообще весь этот месяц он, как обычно, жил в кругу семьи. В общем, там тёмное какое-то было дело. А альбом… Возможно, что кто-то из правнуков, разбирая вещи, нашёл его. Но почему они не продали его? Ведь должны же понимать, что альбом представляет собою ценность. А деньги никому не лишние. Может быть, они просто случайно выбросили его?
– А может и не случайно, – протянул Егор.
– Как это? – не понял Роман Михайлович.
– Да я так, – отмахнулся Егор, не желая рассказывать о своих ночных ощущениях. Ну не может же он и в самом деле сказать:
– Вы знаете, мертвецы на фото оживают, а так ничего особенного. Пустяк.
Роман Михайлович бережно положил альбом в большой бумажный пакет и сказал Егору:
– Завтра я наведаюсь в гости к моему старому приятелю, знатоку по посмертным фото, он нам скажет точную стоимость этих снимков и мы решим, что делать дальше. Я думаю, что мы сорвём на этом деле куш. Коллекционеры готовы будут отдать за снимки хорошие деньги. Если ты согласен, то я возьму себе ну, допустим, 30 процентов за работу и реализацию, а остальные 70 твои. Идёт?
– Идёт, – кивнул Егор.
Рабочий день подошёл к концу, и, закрыв лавку, Егор направился к матери, нужно было проведать бабушку, да и поужинать можно у них, лень было готовить, если честно. Тучи на небе потемнели и приобрели свинцовый оттенок, потянуло свежим ветерком, в воздухе запахло дождём, низко летали стрижи и тревожно вскрикивали, как перед бурей.
– Неужели всё-таки будет дождь? – с надеждой думал Егор, поглядывая на небо и предвкушая желанную прохладу.
Мать и бабушка встретили его радостно, бабушка уже чувствовала себя намного лучше, и принялась за свой любимый разговор:
– Димка-то из соседнего подъезда женился на прошлой неделе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она многозначительно посмотрела на внука и продолжила:
– А у Андрея со второго этажа уж вторая дочка родилась.
Понимая, куда клонит бабушка, Егор опередил её вопрос:
– Бабуля, не на ком мне пока женится.
– Быт-тюшки, – всплеснула бабка, – Не на ком ему! А хоть бы вон на Наташке с восьмого этажа. Гляди какая девка, да вон, вон она как раз идёт-то, гляди!
Бабушка подтолкнула Егора к окошку – по тротуару и правда шла Наташка. Соседка с восьмого этажа. Она училась на три года младше Егора в той же школе.
– Ну, чем нехороша? – из-за спины спросила бабушка.
– Хороша-хороша, бабуль, – согласился Егор, – Я подумаю.
– То-то же, да поскорее думай, а то сидишь там в своей лавке, куда небось одни старухи заходят, вроде меня, девок-то и не видишь, дак где тебе, конешна, жену найти.
Егор засмеялся – бабушке явно полегчало, коль снова завела разговоры про женитьбу.
– Мам, я пойду, кажется дождь намечается, надо успеть добраться.
– Так оставался бы у нас, чай не гоним, – ответила мать.
– Не, домой хочу, – ответил Егор, – Ну пока!
Он расцеловал обеих женщин и ушёл.
Дома всё было тихо и спокойно, никаких намёков на потустороннее. Егор осторожно прошёлся по квартире, включил везде свет, осмотрелся – тишина и порядок. Он принял душ и убрал комнату, где до сих пор на столе лежали банки и коробка из-под пиццы. Вынеся мусор, Егор достал с полки книгу и начал читать. За окном громыхнуло.
– Дождь! Наконец-то, – обрадовался Егор.
Он вышел на балкон и вдохнул воздух с запахом влаги и приближающейся грозы. Над домами вдалеке сверкнула молния, озарив вечернее небо, вторая, третья. Раздались раскаты грома, сотрясая землю. Первые крупные капли дождя тяжело упали на стекло. Егор выставил голову наружу, блаженно подставляя лицо холодным каплям. Всё сильнее и сильнее, всё громче и громче стучали они по стеклу, шуршали, падая на листья деревьев, растущих во дворе. Совсем потемнело. Яркие молнии рассвечивали небо огненными всполохами. Разворачивалась хорошая гроза.
Егор прикрыл окно на балконе и вошёл в квартиру.
– Сегодня спаться будет отлично, – потянулся он сладко и, зевнув, отправился в кровать, – За две ночи надо отоспаться.
Перед сном, по заведённой привычке, Егор обошёл квартиру, проверяя везде ли потушен свет, не остался ли включённым газ на плите и заперта ли входная дверь. Когда он потянулся к замку, ему вдруг показалось на миг, что в зеркале промелькнуло что-то тёмное. Он встал напротив зеркала и вгляделся – ничего.
– Показалось, наверное, – решил Егор, – От недосыпа.
Уснул он мгновенно, едва лишь лёг на подушку. За окном бушевала стихия, но это нисколько не мешало ему крепко спать. Он не видел, как очередная белая вспышка молнии озарила невысокую тёмную фигуру, стоявшую в его комнате у стола и глядящего на него. Это был ребёнок. Гроза бушевала, небо, казалось, разрывалось от множества молний, без передышки вспыхивающих в черноте ночи, земля сотрясалась и дрожала, деревья жалобно стонали и гнулись под натиском стихии.
Егор внезапно проснулся и сел в постели, ничего не понимая. Немного оклемавшись, он увидел, что творится за окном и, поднявшись с постели, закрыл плотно дверь на балкон, и зашторил шторы. В комнате стало совсем темно. И в этой темноте Егор вдруг ясно увидел силуэт в углу, от которого исходило слабое фосфорическое свечение, весьма небольшое, но достаточное для того, чтобы в такую тёмную ночь разглядеть это нечто.
Парень попятился назад, и уткнулся спиной в балконную дверь, не оборачиваясь, он судорожно пытался нащупать ручку, но никак не мог её найти, а силуэт стал вдруг медленно приближаться. Когда он вышел на середину комнаты, очередная вспышка молнии пронзила небо с ужасающим грохотом и на мгновение осветила комнату, прорвавшись даже сквозь плотные шторы. В этот миг Егор успел разглядеть того, кто приближался к нему. Это был ребёнок. Но какой…. Вздувшееся синее лицо, с багровыми пятнами на щеках и шее, глаза, выкатившиеся из орбит, словно их выдавили изнутри, язык, не умещающийся во рту, и потому вывалившийся наружу, и слизь, стекающая с него на грудь. Тело ребёнка, облачённое в рваную грязную хламиду, прикрывающую раздутый живот, было также покрыто пятнами и вздувшимися пузырями, местами кожа уже отслоилась и свисала лохмотьями, смрад исходил от призрака…
