Это похоже на голод, но мы с Кэм знаем, что ты принимаешь пищу.
– Не так много, – призналась Нона.
– Но не так и мало, чтобы перейти на талергический метаболизм. Ты пожираешь собственные резервы. Такой уровень удержания обычно наблюдается в отделении паллиативной помощи. Нона, твоя душа пытается покинуть тело.
Нона озадачилась.
– Но мне нравится мое тело.
– Это неважно. С тобой происходит то же самое, из-за чего я не могу находиться в теле Камиллы дольше нескольких минут. Если я останусь слишком надолго, я начну вторгаться в ее душу… устроюсь там на ночлег, поклею новые обои и выгоню Камиллу, и поэтому мы так стараемся, чтобы этого не случилось. А тело Кэм пытается отвергнуть мою душу… это как соринку с глаза смахнуть. Но ни одно тело никогда не отвергает собственную душу… если узнает ее. Если душа не чужая или не смесь… теория гештальта разгромлена или подтверждена? Так мы объясняем быстрое исцеление?
Теперь он говорил уже сам с собой. И как она могла объяснить?
– Понимаешь, Паламед, я не против умереть, – Нона все-таки попыталась, – я делаю это целую вечность. Я не боюсь.
Это объяснение погибло при ударе. Паламед сказал железобетонным голосом:
– Я в этом больше не участвую.
Нона немного испугалась.
– Прости, Паламед.
– Нет. Просто… Нона, мы не можем позволить твоему телу умереть. Во-первых, это тело человека, которому я обязан, и я хотел бы увидеть выражение ее лица, когда я верну ей тело. И если мы потеряем тело, куда денется душа? Скажем, ты – это другая душа. Предположим, я тебя потеряю. Ты умрешь; она проснется. Финальный пинок под зад в жизни, которая, как я понимаю, состояла в основном из пинков. И если я ее не сохраню… Девятая, право, мне совершенно не хочется присматривать за твоей проклятой бутылкой воды.
Нона изо всех сил попыталась сесть. Она вся была мокрой и чесалась от пота и черных чернил – она потерла шею раньше, чем вспомнила, что делать этого нельзя, и отдернула почерневшую руку.
– Паламед, – сказала она, – ты думаешь, что знаешь, кто я?
– У меня есть теория, – сказал Паламед.
– Корона говорит, что знает, кто я такая.
– Корона много чего говорит. У нас есть только теории.
– Ну расскажи свои теории, – потребовала Нона, почувствовав себя гораздо лучше чисто от волнения. – Давай, вслух. Я хорошая? Я красивая? Много ли у меня друзей? Ко мне прислушиваются? Сколько у меня ног?
Паламед высвободил из-под себя ноги Камиллы, согнул колени и взял Нону за руку. Он посмотрел на нее этими острыми серьезными серо-коричневыми глазами, самых нежных и приятных оттенков серого и коричневого, как блестящие глиняные чашки.
– Нона, мы никогда не пытались руководить тобой.
– Это все еще имеет значение?
– Я не знаю, и это меня пугает, – сказал Паламед.
Это было невозможно вынести, особенно после того, сколько она ждала и при каких обстоятельствах.
– Паламед, пожалуйста. Расскажи мне хоть что-то, хоть самую крошечную, неважную вещь. Мне это так нужно. Может быть, я умираю от… любопытства…
– Не смешно, – сказал Паламед.
– Пожалуйста, – повторила Нона.
В конце концов он сказал:
– Все, что я знаю, Нона: если ты одна из двух людей, имеющиеся данные свидетельствуют о том, что ты не просто первый человек, не хозяин этого тела.
Нона попыталась посчитать.
– Но это значит, что я второй человек.
– Или не только первый человек.
Это было довольно трудно уложить в голове.
– Может ли один человек быть двумя? Мне кажется, у меня внутри места только на меня, а иногда кажется, что его даже для меня мало.
– Ликторы могут, – сказал Паламед, – или, по крайней мере, они так думают. На самом деле они просто превратились в полуживых каннибалов. Мне кажется, что истинное ликторство – это взаимная смерть… гравитационная сингулярность, создающая нечто новое. Большой лизис, а не малый лизис мегатеоремы. Господи, Нона, что я несу… ненавижу быть таким.
Нона подошла, чтобы обнять его. Она обняла его так, как обняла бы Камилла, единственное, что она умела по-настоящему, и он немедленно расслабился. Положил голову ей на плечо и глубоко вдохнул через нос.
– Помнишь девушку из эфира? Не поразительно красивого и явно мертвого человека с модной прической?
– Рыжую. – Это было легко.
– Это другое тело, которое может быть твоим, – пояснил Паламед, – ее настоящее имя – Гидеон Нав, и нам нужно доставить тебя к этому телу, если получится. Духовная гравитация сделает все остальное.
Это было ужасно.
– Но я не хочу быть рыжей, – сказала Нона. – Я не воспринимаю себя рыжей. И я не хочу быть некромантом. Или принцессой. Паламед… я… зомби?
Паламед взял ее за плечи и посмотрел на нее.
– Ты родилась в Девяти домах, Нона. И я, и Камилла, и Пирра. Мы все зомби в понимании местных. Я родился со способностями, так что я настоящий зомби, волшебник. Камилла и Пирра, у которых способностей нет, были теми, кого они называют приспешниками…
Ей стало больно.
– Неудивительно, что Табаско выгнала меня из банды. – Глаза снова зачесались от слез.
– Табаско – очень молоденькая девочка, которая терзала свои нервы столько времени, что у нее их больше вообще нет, – резко сказал Паламед, – в какой-то момент она пожалеет о своем поступке.
Губы Ноны задрожали, и она с трудом сглотнула. Паламед осторожно сел и поморщился, а она впервые посмотрела на его руки: на массивные черные наручники, мигающие электронным красным светом.
– Взрывные наручники, – пояснил он, – когда Ценой страданий увидела, как мы с Камиллой вытаскиваем пулю из твоей головы… а я не мог тебя бросить… она пришла к своим собственным выводам и тем выводам, которые ей подсунула Корона. Они очень заняты с тех пор, как мы вернулись, поэтому они хотят, чтобы мы оставались на месте.
– Ненавижу, когда меня ограничивают, – возмутилась Нона.
– Насколько я понимаю, Гидеон тоже.
Тут Паламед стал очень серьезным, и лицо его напряглось, как будто он собирался что-то сказать, и в дверь постучали. Он быстро сказал:
– Скажи Кэм, что нам с ней нужно поговорить как можно скорее. Я вернусь к тебе, ты не умрешь на наших глазах. Боюсь, я немногих смог спасти в своей жизни, но тебя спасти твердо намерен.
Нона не хотела лгать Паламеду, поэтому и обрадовалась тому, что глаза посветлели до ясного, стеклянно-серого цвета, означавшего Камиллу. Та несколько раз моргнула, чтобы сориентироваться. В дверь постучали еще раз, и Нона машинально сказала:
– Войдите.
Дверь открылась, и вошел некто: элегантный человек средних лет с сумрачными глазами. Без маски, очков и капюшона. Волосы были собраны в аккуратный узел и обернуты коротким шарфом в
