— Эй! На корме! Лево руля! Живо!
Что-то скрипит по днищу, гребцы косятся через борт. Когда эта… хрень остаётся за кормой, кормщик, в ответ на мой испуганный взгляд, с чувством глубокого превосходства «мужа доброго» над «сопляком плешивым», объясняет:
— Топляк. Дерево где-то вывернуло в половодье, вот и несёт. Хорошо — ещё не встало. А то можно и днище пробить.
«Не купайтесь в незнакомых местах» — ОСВОД таки прав.
Глава 215
На корме начинается какая-то возня:
— Николашка! Да ты ослеп совсем! Ты куда суёшь-то?!
Девку уже вытащили. И из воды, и из мешка. Коллективные взаимоотношения возобновляются с прерванного такта.
— Куда надо — туда и сую. Тоже мне, деревенщина сиволапая учить будет. У бабы же тут две дырки. Так что я и вторую-то… целкость… У-ух… Эта-то поменьше. Плотнее будет.
— Дык… гля как она… Попортишь же бабёнку! Порвёшь же ж! Вона как её корёжит.
— Ни чё. Бабы… они терплячии. По первости — всегда так. А после… ни чё, разработается.
Аким вскидывает бородёнку: сейчас начнёт мозги вправлять. И натыкается на мой взгляд. Фыркает и отворачивается к борту. Чтобы ты не думал по поводу анального секса — это мои люди. И указывать им — только моё право. Хочешь сказать — скажи мне. Дуешься? — Тогда любуйся да помалкивай.
Кажется, только теперь до Варвары дошла специфичность её нынешнего состояния. Лица я не вижу, но в скулеже проскакивают уже не ругательные, а просительные, умоляющие интонации.
Как обычно: боль пугает человека. Но ужас вызывает новизна: боль, причиняемая каким-либо непривычным, противоестественным, невиданным способом. А ощущение рутинности, бесконечности действия — усиливает воздействие на душу.
Когда не знаешь какой ещё гадости ждать, как долго она продлиться… — особенно страшно.
Совсем другая музыка пошла, совсем не та, что звучала в её речах в усадьбе, полных глубокой убеждённости в своём абсолютном праве на истину в последней инстанции, в праве судить и казнить, когда она брата родного ругала да наложницу его за волосы таскала.
Была госпожа боярышня. В своём исконном, прирождённом, христом-богом подтверждённом… праве. Стала — «мясо на ножках». А всего-то — и 12 часов не прошло.
Очень многие сочинители совершенно не учитывают фактор времени. Посылают своих героев в самые чрезвычайные ситуации, и делают вид, что у них тот самый «казак лихой» — «каким ты был — таким остался». А в реале… Всё зависит от силы и формы воздействия.
От боли человек умирает за секунды — болевой шок. Седеет — за минуты. За десятки минут — сходит с ума, теряет память, способность управлять конечностями или кишечником. Меняется психологически.
Опыт ленинградских блокадников показал, что полная голодовка продолжительностью в 72 часа оставляет в психике необратимые изменения. Навсегда.
Энтропия и здесь торжествует: уморить человека или свести с ума легче, чем добиться наперёд заданного результата.
Мы тащим Варвару в Смоленск. Это — глупость, но у меня нет выбора. Там у неё знакомцы, монахини, у которых она жила, другие послушницы. Нужно сделать так, чтобы они её не узнали. И чтобы она не обратилась к ним за помощью.
Просто утопить? — Нехорошо. Сунуть по прибытию в поруб на цепь? — Так я ещё не знаю — где мы вообще встанем. И на чужом дворе… в поруб… секретность не обеспечивается.
На корме снова шевеление. Отыгравший своё Николай отправляется на скамейку запасных, в смысле — гребунов. А Сухан повторяет уже знакомый трюк: прополаскивание девушки в мешке за бортом лодки. Поймав его взгляд, одними губами произношу:
— Дао.
Ну вот, это надолго. Пускай аборигены приобщаться к сокровищнице мировой культуры на наглядном примере. Надо же мне хоть какой-то прогресс прогрессировать. Да и уважения ко мне и моим людям прибавится. Ахать и завидовать будут все. Потом каждый попытается повторить. Обезьянья наследственность постоянно бьёт хомосапиенсов по голове. Замордуют девку до смерти… Хотя… почему «замордуют»? Это ж не «морда»?
«Эти немытые грязные скоты, готовые во всякое время публично возлечь со всякой…». Я — не Саша Македонский. Он своих македонцев вот такими словами ругал и стал великим царём. А я не хочу в цари. Я лучше по простому — «ванькой». Опять же: македонцев для ругани нет. А с нашими ругаться — себе дороже встанет.
Хорошо-то как! Мерный скрип уключин, мерный плеск воды, заинтересованные, весёлые голоса за спиной. Солнечное тепло, солнечный блеск на речной глади пробивается через прикрытые ресницы, ветерок… Сочетание жары и свежести… полный отдых души и тела… Счастье…
18 часов ходу. В середине дня перекусили всухомятку, не приставая к берегу — река-то всё равно несёт. А вот с ночёвкой…
Лодейщики всегда ночуют на берегу. В отличии от плотогонов. Возчики почти всегда становятся под крышу. А вот лодейщики… по-разному.
Кормщик наш этих мест не знает, Аким — будучи сотником, не интересовался. Николай… просто напутал. С первого места нас погнали, со второго сами ушли: падалью несёт — дышать нечем.
Уже в темноте встали на чистом речном пляже. Пока лодку затащили, разложились, кулеш заварили… темно уже.
— Боярич, чего с девкой-то делать будем? Сдохнет же.
Варвара старым белым пнём лежит на песке. Кляп у неё вынули, но кричать или ругаться она уже не может. Только тяжёлое, с всхрипом дыхание.
— Развязать, прополоскать, в тулуп завернуть.
— Дык… развязать-то… косы-то… только резать.
Я победно посмотрел на стоящего рядом Якова. Вот, видишь: ваши народные методы — одноразовые. А мои технологии — многооборотные.
— Хохрякович, подь сюда. Девку — обрить везде, помыть, ссадины и синяки смазать.
— А чегой-то я?! Как ять — так все, а как обихаживать — Хохрякович. Чтоб я своим ножом, которым хлеб… ейную потаёнку брил…
Я сходу начинаю улыбаться. Постепенно заводясь и переходя в оскал.
— Парниш-шечка, ты не забыл с кем разговариваеш-шь? Место своё помниш-ш-шь? А то… есть такая забава у степных народов — вытяжка называется. Не слыхал?
Вообще-то, «вытяжка» — исконно-посконная забава донских казаков 17 века. Но, предполагаю, она и раньше применялась.
Чарджи и Ноготок подходят ближе — интересуются. Впрочем, и остальные подходят или поворачиваются. Кому-то интересен конфликт в моей команде, кому-то новые истины от Ваньки-ублюдка.
— Берут человечка, связывают ему локоточки, снимают порточки, навязывают ему на уд ремешочек, берут другой конец ремня в руку и скачут. Человечек чего делает? Правильно — бежит за конником. Изо всех сил. Старается, торопится. Иной раз и коня придержат — отдышаться дозволят. И снова. Пока игра не надоест. Тут человечек падает. А уд его на верёвочке дальше по степи подпрыгивает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
