Углический или Псковский кремль поставлены на малых высотах. Практически — на ровном месте вблизи рек. Киевский — наоборот — на Горе шапкой. А Смоленск — на склоне. Верхняя стена — из-за борта долины не видна. Нижняя — внизу, на речной террасе. Перепад высот — под сто метров. Почти весь город — как книжка наклонённая, с реки — бери и читай.
Вот мы с Варварой на тулупчике валяемся и болтаем: она мне показывает, да рассказывает — где чего. И монастырь её — Параскевы-Пятницы — с реки хорошо видать.
Почему на Руси гречанку великомученицу Параскеву называли Пятницей — понятно. Её имя на греческом и обозначает этот день недели. Родители, в безумии благочестия, дали девочке имя в честь Страстной Пятницы — дня мучений, издевательств, предательств, смерти… в земной жизни Иисуса. На Руси язычницы посвящали пятницу — женский день — богине Мокоше. Так святая Параскева стала целительницей и главным средством против эпизоотии домашнего скота.
Но почему Параскеву объявили покровительницей торговли — непонятно. Однако и в Новгороде, и здесь, в Смоленске, в это десятилетие ставят церкви «Параскева-Пятница-на-торгу». В Новгороде — пока деревянную. Здесь — и церковь, и женский монастырь. Кирпичные. Общий объём — под полтора миллиона штук этой самой плинфы.
Монастырь стоит на обрыве, на языке между двух оврагов. А внизу, в ста шагах — шумит «Малый торг». Ну, если это «малый»… На мой взгляд — место бойкое, шумное. Не для обители, для отринувших суету мирскую. Но у предков — свои представления.
Варвара рассказывала, как они забирались на монастырские стены и сверху подглядывали за продавцами и покупателями. За карманниками и проститутками, работающими на рынке. О разных смешных и не очень историях, которые случаются в таких скоплениях людей. Потом — об устройстве самого монастыря:
— Как в ворота войдёшь — слева летний храм. Лестница выс-о-окая — 12 ступенек. А зимний храм в глубине стоит, на верхнем конце. Там ступенек только 6. Зимой, как снег всё заметёт, мы на санках, от зимнего до летнего… ух как! Только матушка игуменья ругалась — визгу, говорит, много.
От безделья я расспрашивал о разных мелочах, как что устроено, где что стоит. Просто следуя легендам моего времени о старых строениях, ляпнул:
— А в подземный ход ты лазила?
Варвара аж поперхнулась:
— А… а ты… откуда знаешь? Ну… про тайный ход под землёй?
Просто «выстрел вслепую»! Потом-то где-то здесь будет и система подземных ходов по всему городу, и знаменитое «метро» между мужским и женским монастырями. Но это сильно «потом». А пока выяснилось, что Варвара знает ход из монастыря.
Я уже говорил, что с женщинами спать не могу? Так вот, и спокойно рядом лежать — тоже. Под руку попался шов от мешка, в котором она ходит. Нитки гнилые, старые. Начал потихоньку раздёргивать. От подмышки до поясницы. Она рукой машет, город показывает, а я потихоньку интересуюсь… более близким открывающимся видом.
Как будет тоже самое что «вид», но на ощупь? «Щуп»? «Осяз»? Тут она и замолчала. Вздохнула и носом в тулуп. И ножки — в разброс.
Сам себе удивляюсь: она же… после последних дней… просто подстилка говорящая. Скажи — ляжет. Прикажи — исполнит. Полностью в моей воле. А я тут, как ребёнок малый, тайком… чтобы не заметила… по ниточке сбоку. Только рукой махни — она всё с себя скинет! Нет же…
Верно Антон Палыч пишет: «Чего только не делается у нас в провинции от скуки, сколько ненужного, вздорного! И это потому, что совсем не делается то, что нужно».
«Нужное» началось только после обеда. Вернулся Николай от дяди. Такой несколько… хмельной и вздрюченный:
— Дядя… Эта… Ну… поговорили. Отобедали. Чтоб их всех…
И уже искренне от души:
— Ваня! Господин мой единственный! Давай их всех… уелбантурим нахрен! Как-нибудь эдак… взпзд…нутно!
Такого склонения я ещё не слыхал. Вот до каких вершин грамматики человека родня доводит!
Но главное: он сговорился куда лодию поставить, где товары сложить.
Тема: «складирование товаров» в «Русской Правде» — пожалуй, самая проработанная. Статей пять-шесть. Как оформлять, как отвечать. В берестяных грамотах специальный термин есть: «складник» — владелец склада.
Правда, и накручивают они от души: вот вам сарай для лодки, вот — для товара, а особенно ценное — отдельный ларь в погребе на подворье. Защита от лихих людей, от пожара, от наводнения…
Хорошо — от инопланетян здесь не страхуют, а от гнева божьего — нельзя. Но всё равно — звяк, звяк, звяк, да, для начала, вперёд за три дней… Так это ещё — ни жилья, ни корма. Месяц простоим — без штанов останусь!
Всё переигралось мгновенно: пока народ с лодкой упирался, на новое место перетягивая, я чуть прогулялся до знакомого подворья.
Прошлым летом мы тут у деда с бабкой стояли. Я им тогда весть похоронную про единственного сына привёз.
Честно говоря, пошёл чисто для очистки совести: сильно старики тогда переживали, не думал, что они год проживут. Ан нет — живы. Поскрипывают, но крутятся резвонько.
Дед меня узнал — благодарить начал. Я сперва не понял, а он вытаскивает из кустов, что у забора растут, мальчонку бесштанного:
— Вот. По совету твоему. Пришлося всю крапиву по двору выкосить. А то лезет без штанов. А после — вопит. Иди играйся. Горе моё.
И, глядя в спину мальчишки:
— Взяли вот. Мать померла, отца купчики на торгу пришибли. А нам в радость. Ты ж надоумил.
Старуха суетиться начала, стол собирать. Дом… чистый, но, видно, обедневший. У конюшни угол осел. В конюшне — пусто. Ни лошадей, ни упряжи. Воротина не закрывается, в заборе дырка… Сил у стариков не хватает, а нанять — не на что.
— Дед, а возьми-ка нас на постой. 18 мужей и девка. По ногате в день… считай — гривна. Заплачу за 10 дней вперёд.
— Дык…! Эта…! У нас же — ни корма какого, ни места. Тута вон — дверей нет, тама — крыша текёт. И постелей у нас… откуда? Мы б… конечно… с превеликой радостью… Но…
— С радостью? Радости надо лелеять. Мало их в жизни. Собирайтесь — на торг пойдёте, серебро моё сыпать.
Топнул-крикнул-свистнул… Николай! «Встань передо мной, как лист пред травой!». И перестань моими словами материться!
Общее возбуждённо-радостное ожидание, свойственное русскому человеку в предвкушении выпивки продолжалось долго. И с пользой. Конюшню подняли, угол выровняли, два мужичка моих на крыше сидят — перебирают, песни поют. У ворот ещё четверо — ровняют, вывешивают.
И Ноготок там же с рефреном стоит. Рефрен простой:
— Занято. Пошёл нахрен.
При всём моём уважении к «святорусской» соседской общине — мне посторонних на дворе не надобно. А то будет как в прошлый раз: украли и не вернули.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
