вытирая с лица пот, проговорил, помолчав, Шарый, – когда же я освобожусь от этого врага!!
Напивон только рукой махнул, словно хотел сказать, чтобы на это не надеялся. Встал и ушёл.
Шарый остался на месте, как прикованный, нахмуренный, не видя и не слыша ничего, так его это новое нападение соседа грызло и ужасало.
А тут нужно было выполнять рыцарский долг, идти с королём, который нуждался в как можно большем количестве людей.
Тжаска сразу по его лицу понял, что, должно быть, чем-то отравился.
– А тебе уже Напивон, наверное, что-то плохое поведал? – спросил он. – Я с тем не спешил, хоть столько же знаю, как и он. Но это для вас хлеб насущный, когда Бог Буком одарил.
– Жаль мне моего старика и жены, что их в том беспокойстве должен был оставить, пока Бук также в поход не пойдёт.
– Бук заболеет или за себя кого-нибудь вышлет, – отозвался Тжаска, – именно для того, чтобы в ваше отсутствие доел старого и жену. Кто не знает Бука!!
– Если бы я Бога в сердце не имел, – начал Шарый, – давно бы ему стрела в сердце угодила.
– Я думаю, – рассмеялся Груша, – что если бы только смогли, вы обязаны его убрать, но он такой голый, стреле не подставит себя. С ним трудное дело, как злой, такой хитрый…
– Придёт и на него час! – вздохнул Шарый.
Когда всё-таки в шатре все начали расходиться, Груша, отправив на отдых остальных, затянул оплотки, поставил охрану и указал пану Флориану послание, чтобы поспал.
Когда наш путешественник пробудился после тяжёлого сна, в лагере всё ещё спало, была ночь… Его теперь сон уже не брал, ждал утра, чтобы поискать Хебду и хотя бы на короткое время отпроситься домой.
За воеводой нужно было ехать в город, потому что он остановился у одного из советников, Хейнуча из Ниси. А, попав к нему, Шарый, когда, вздыхая, просился на время домой, воевода сперва слушать об этом не хотел.
– Я без вас, как без правой руки, – проговорил он, весьма обеспокоенный.
– Милостивый воевода, но я тут от беспокойства умру. Вы знаете моего соседа Бука Никоша, он уже снова нападает на старого отца и жену. Хочу хоть увидеть и обезопасить их.
Тут он поклонился.
– Пане воевода, – сказал он, – ради Бога, пошлите ему вызов под страхом смерти, чтобы появился к походу. По крайней мере, и я пойду более спокойным, не размышляя ночь и день, что там у меня делается.
– Я пошлю за ним! Делайте что хотите, – воскликнул воевода, – но без вас не обойдусь.
– Я скоро вернусь, ещё раз своих бы увидел! – вздохнул, Шарый.
Хебда дал знак рукой, что позволяет, Флориан поклонился и выбежал из шатра, тут же сел на коня, направляясь к дому.
VII
Около замка, называемого Сурдугой, с незапамятных времён с широкими областями полей и лесов принадлежащий семье клича Козларогий, на лысом холме находилась длинной пустошью заросшая сорняками куча руин и углей.
В околице говорили, что некогда половцы, вторгнувшись сюда отрядом и напрасно пытаясь добыть Сурдугу, на небольшой этот гродек, очень лёгкий для захвата, бросились, разрушили его и сожгли. С тех времён кусок земли, принадлежащий гродку, долго лежал безлюдным и запустевшим, почти как без владельца.
Те, кому принадлежала земля без людей, много ей пренебрегали, а жили, видимо, где-то аж в Лечицком.
Замок Козларогов, выдержавший нападение этого времени и защитив ближайшее своё население от наезда половцев, имея поселенцев, стоял головой нескольких сёл: принадлежали к нему Мойковцы, Вроников, Возьники, в которых сидели колёсные мастера, и Ласки. Земли было достаточно, леса обширные, луга над Пилицей занимали значительное пространство.
Когда соседний гродек, который в те года звали Вилчей Горкой, стоял пустошью на протяжении целого века, а о почве его никто не заботился, границы заросли и забылись, люди из Сурдуги немного вырывали с краю лучшие и более удобные земли.
Пасли на лугах свиней и сено на них собирали, потому что никто туда не заглядывал.
Земля без людей тогда и долго ещё потом была в очень низкой цене.
Деревеньки с лесами и землями приобретались за несколько коп грошей, за небольшое количество штук сукна, за нескольких коней или несколько единиц крупного рогатого скота. На Вилчей Горе и её землях никто не селился, потому, что опеки бы не имел, а наследники, ничего из этой земли вытянуть не в состоянии, почти о ней забыли.
Козлароги в те времена легко могли бы эту собственность купить за лишь бы что, но, не зная, что делать с собственными пространствами земли, ибо и тех значительная часть пустовала без дела, не заботились о расширении имения.
Мало тогда были заселены польские земли и огромные их пространства, заросшие лесами, не были культивированы, так как никому не принадлежали.
Каждая война, ведомая тогдашним обычаем, приводила население в движение и вызывала новые поселения. Перед наездами половцев, а позже – татар, перед грабежами крестоносцев, такими войнами, какие были с чехами, которые тысячи человек отвели в неволю, бедные люди громадами собирались в лесу и, часто боясь возвращаться в прежние селения под угрозой, искали новых.
Тогда можно было видеть целые семьи с убогим имуществом, самая ценная часть которого складывалась работящими руками, пробирающиеся к тем местам, которые заслоняли леса, где буйней росла трава, где протекали реки, напрашивающиеся на пустоши…
Нужны были долгие годы и мир, чтобы из одной пары людей разродилось несколько хижин и получилось поселение.
Тут смешивались люди разных околиц и языков, которых годы постепенно объединили.
Около онемеченных городов, около монастырей, тогда ещё по большей части имеющих чужеземную окраску, формировались маленькие поселения колонистов, притекающих из разных частей Германии…
Не все деревни были земледельческие, потому что почва много труда требовала, а много пользы не приносила. Земледелец также больше должен был оплачивать, давать десятину, платить за лен, подводы, провоз, охрану и выполнять разные обременяющие повинности.
Некоторые поселения были рыбацкие, иные – ремесленные, в одних сидели колёсные мастера, в других – бортники, корабельщики, кузнецы и т. п.
За Сурдугой и Вилчей Горой, за Пилицей также большой кусок земли издавна держали Леливы. Род был старый и очень рассеянный, некоторые – рыцарского ремесла и очень богатые, другие – охотники и земледельцы, люди простого обычая и нелюбящие пребывать на дворе.
Краковские Леливы получили уже великие достоинства под боком королей, когда местные тихо сидели и предпочитали хозяйничать в своих лесах.
К такой простой и свободной жизни можно привыкнуть, а кто её раз полюбил, не променял бы ни
