— Не предлагали ни цента, — не без горечи ответил Маггер.
— Вы в этом уверены?
— Конечно, уверен.
— Подзащитная тоже не предлагала?
— Кто-кто?
— Леди, которую обвиняют.
— Нет, сэр.
— И я тоже?
— Вы? Нет, сэр.
— А кто-либо из друзей мисс Спанье?
— Нет, сэр.
— И никто…
— Сколько раз он должен отвечать на один и тот же вопрос? — осведомился окружной прокурор.
— И никто из связанных с защитой?
— Я уже говорил. Никто.
— Тогда почему вы согласились свидетельствовать, мистер Хэтауэй?
— Коп сказал мне, что, если я не буду отвечать на их вопросы, они сообщат офицеру, который отвечает за меня после условного освобождения.
— Вот как? Полиция предупредила вас об этом во время допроса? Когда это было?
— Ночью, когда прикончили Спотти.
— Значит, вы даете показания — правдивые показания — под давлением полиции?
— Протестую! — рявкнул окружной прокурор. — Необоснованный вывод! Дальше мы услышим о жестокости полиции при рутинном следствии!
— Сядьте на место, мистер окружной прокурор, — вздохнул судья. — Мистер Фрэнкелл, формулируйте ваши вопросы должным образом. Я уже устал напоминать вам. Никакие показания этого свидетеля не указывают на полицейское давление.
— Прошу прощения, ваша честь, — виноватым голосом произнес Юрай Фрэнкелл. — Суть в том, что свидетель дает показания в результате допроса с пристрастием, проведенного полицией, а не подкупа со стороны защиты…
— И не употребляете слова «допрос с пристрастием», мистер Фрэнкелл! Продолжайте!
— Да, ваша честь. Теперь, мистер Хэтауэй, я хочу вернуться к определенным событиям, происшедшим вечером в среду 30 декабря.
Атмосфера в зале суда сразу же стала напряженной. Казалось, все присутствующие — присяжные, публика, пресса — говорят себе: «Сейчас начнется!», не зная, что именно начнется, но чувствуя по поведению Фрэнкелла, что беднягу обвинителя ждет серьезный удар. Даже судья склонился вперед. Ведь именно вечером 30 декабря Джи-Джи Гилд отправилась в мир иной.
— Вы помните этот вечер, мистер Хэтауэй?
— Да, — ответил Маггер так горячо, словно стоял у алтаря.
— Прошло уже немало времени. Почему вы запомнили именно этот вечер?
— Потому что мне здорово повезло. — Маггер облизнул пересохшие губы. — Такого со мной еще не случалось.
— Что же столь необычное произошло в тот памятный вечер, мистер Хэтауэй?
Маггер колебался, беззвучно шевеля губами.
— Мы ждем, мистер Хэтауэй, — терпеливо произнес Фрэнкелл. Его взгляд говорил: «Перестань выглядеть так, будто репетируешь твои показания, черт тебя побери!»
— Ну, дело было так, — заговорил Маггер. — Вечер был холодный, а у меня не было ни гроша. Вот я и подошел к тому парню и спросил, не поможет ли он мне. «Конечно, приятель», — ответил он, достал бумажник, порылся в нем и сунул мне в руку деньги. Я посмотрел и чуть не свалился в обморок. Пятьдесят баксов! Я все еще размышлял, не снится ли мне это, а он говорит: «Сейчас время веселиться, старина. Но не будем забывать, что уже гораздо позже, чем мы думаем. Так что возьмите и это». Он вынул из кармана часы, протянул мне и ушел, шатаясь, прежде чем я успел хоть слово сказать.
— Шатаясь? Вы имеете в виду, что он был пьян? — быстро спросил Фрэнкелл, не глядя на присяжных.
— Я не имею в виду, что он был трезв, — ответил Маггер. — Успел здорово нагрузиться. Славный парень. Лучший из всех, кого я встречал. — Эллери не удивился, когда Маггер добавил: — Благослови его Бог.
— Где произошла эта встреча?
— На углу Сорок третьей улицы и Восьмой авеню.
На сей раз Фрэнкелл посмотрел на жюри. Эллери мог только восхищаться его прозорливостью. Фрэнкелл знал, что ни один мужчина и ни одна женщина в зале суда не поверили рассказу Маггера о его неожиданной удаче. Он попросту ограбил беднягу. Требовалась фронтальная атака на неправдоподобную историю.
— Давайте говорить прямо. Вы сказали, что подошли к пьяному в района Таймс-сквер и попросили у него милостыню, а он добровольно отдал вам пятьдесят долларов и наручные часы?
— Я и не ожидал, что мне кто-то поверит, — отозвался Маггер. — Ведь я сам думал, что мне это приснилось. Но он сделал именно это, хотя я его и пальцем не тронул.
— И это произошло за день до кануна Нового года?
— Да. Должно быть, он заранее приложился к бутылке.
Жюри попалось на крючок. В голосе Маггера слышалось изумление, напоминающее чувство Золушки при прикосновении волшебной палочки феи-крестной. Фрэнкелл был удовлетворен.
— Что случилось потом?
— Ничего. Мне не терпелось рассказать обо всем Спотти, поэтому я отправился в Центральный парк…
— Почему именно в Центральный парк?
— Спотти любил там делать свои дела. Я решил, что он работает на обычной территории, и действительно нашел его там.
— Давайте уточним, мистер Хэтауэй. Вы спешили рассказать вашему приятелю Джону Тьюмелти, или Спотти, как вы его называете, о вашей удаче, поэтому пошли в Центральный парк, где он обычно работал, и разыскали его. Вы сразу же заговорили с ним?
— Я шел по аллее и увидел, как Спотти остановил эту молодую бабенку… леди. Поэтому я подождал за кустом, пока он с ней не поговорит.
— Значит, он просил милостыню у молодой леди. Вы видите ее в этом зале, мистер Хэтауэй?
— Конечно, вижу.
— Пожалуйста, покажите ее нам.
Маггер ткнул вымытым указательным пальцем в сторону Лоретт.
— Прошу занести в протокол, что свидетель указал на мою подзащитную, Лоретт Спанье. — Теперь Фрэнкелл был сама уверенность. — А сейчас, мистер Хэтауэй, я прошу вас быть внимательным и отвечать как можно точнее. В течение времени, когда вы ожидали за кустом, пока Спотти говорил с мисс Спанье в Центральном парке, вы смотрели на часы, которые отдал вам пьяный?
— Еще как смотрел.
— Почему?
— Да я смотрел на них всю дорогу в парк! У меня сто лет не было часов, и я едва мог поверить, что мне это не снится.
— Значит, вы смотрели на часы, пока ваш приятель Спотти попрошайничал у мисс Спанье, только чтобы порадоваться обновке?
— Можно сказать и так.
— Не знаете, часы показывали правильное время?
— Я по пути дюжину раз сверял их с уличными часами и часами в витринах магазинов. Какой смысл иметь часы, если они врут?
— Никакого, мистер Хэтауэй, полностью с вами согласен. А какое время показывали ваши часы, когда вы видели, как Спотти остановил мисс Спанье, чтобы попросить милостыню?
— Точно без двадцати двенадцать, — быстро ответил Маггер.
— Вы в этом уверены, мистер Хэтауэй?
— Конечно, уверен.
— То есть это произошло за двадцать минут до полуночи?
— Как я сказал.
— В среду 30 декабря — в ту ночь, когда была убита Глори Гилд?
— Да, сэр.
— В Центральном парке?
— Да.
Фрэнкелл направился к столу защиты. Выражение лица окружного прокурора, казалось, вызвало у него сочувствие. Он печально улыбнулся, словно говоря: «Простите, старина, mais c'est la guerre, n'est-ce pas?[157]» Внезапно он снова повернулся к Маггеру.
— Еще один вопрос. Мисс Спанье — молодая леди, сидящая там, — дала что-нибудь Спотти?
— Да. Когда она отошла, я выбрался из-за куста и подошел к Спотти. Он показал мне двадцать пять центов, которые она ему дала, с таким видом, будто это сокровище. — Маггер покачал головой. — Бедный старина Спотти. Паршивый двадцатипятицентовик — когда у меня в кармане джинсов лежало полсотни баксов. Мне едва хватило духу показать их ему.
— Вы, случайно, не заметили, в какую сторону пошла мисс Спанье, расставшись со Спотти?
— Заметил — на запад. Это было на перекрестке аллей, и она пошла к западному выходу.
— Благодарю вас, мистер Хэтауэй. Свидетель ваш. — Фрэнкелл махнул рукой окружному прокурору, который поднялся с места, слегка согнувшись, как будто у него были колики в животе.
Глава 31
На абсолютно невинной пирушке по случаю оправдания Лоретт было единогласно решено, что она истинное дитя Фортуны. Лоретт не могла объяснить, каким образом забыла о нищем, подошедшем к ней во время прогулки через парк после расставания с тетей, — очевидно, это просто не произвело на нее никакого впечатления. Эллери напомнил ей, что если бы не жалкий попрошайка и его друг, уличный грабитель, вердикт мог оказаться бы куда менее приятным. (Он не стал уточнять, что кое-кто навсегда заткнул попрошайке рот, дабы тот не появился в зале суда, — тот самый «кое-кто», который подложил кольт в ее шляпную картонку. Ему не хотелось портить праздник.)
Даже Кертис Перри Хэтауэй, приглашенный по настоянию Лоретт и поглощающий ирландское виски лошадиными дозами, казался ошеломленным. У него еще не зажили раны от перекрестного допроса окружного прокурора, который не давал ему пощады. Но мистер Хэтауэй не отступал ни на дюйм, за что Гарри Берк нарек его Горацием.[158] Карманы Маггера были набиты газетными вырезками, повествующими о его важной роли. Он выглядел усталым, ослепленным славой и полным благодушия не в меньшей степени, чем виски «Дагганс дью». Это был звездный час всей его жизни.
