Даже Кертис Перри Хэтауэй, приглашенный по настоянию Лоретт и поглощающий ирландское виски лошадиными дозами, казался ошеломленным. У него еще не зажили раны от перекрестного допроса окружного прокурора, который не давал ему пощады. Но мистер Хэтауэй не отступал ни на дюйм, за что Гарри Берк нарек его Горацием.[158] Карманы Маггера были набиты газетными вырезками, повествующими о его важной роли. Он выглядел усталым, ослепленным славой и полным благодушия не в меньшей степени, чем виски «Дагганс дью». Это был звездный час всей его жизни.
Теперь, когда Лоретт уже не грозило обвинение в убийстве, в ее британской броне стали заметны трещины. Она громко смеялась и весело болтала со всеми, но ее невыщипанные брови были сдвинуты, словно от боли или затуманенного зрения, голубые глаза прищурены, как будто им мешал свет, а крылья ноздрей побелели и походили на неглазированный фарфор. Понадобилось бы очень немногое, чтобы из этих чудесных глаз хлынул поток слез. В то же время ее губы, ранее по-детски надутые, приобрели суровую складку. Подросток моментально превратился в женщину, со вздохом подумал Эллери.
— Вы выглядите так, словно проглотили испорченную устрицу, — чуть позже сказал ему Гарри Берк. — В чем дело, приятель?
— В лице, — буркнул Эллери.
— В чьем? — спросил Берк, оглядываясь вокруг.
— В том-то и беда, Гарри, что не знаю.
— О!
Чье же лицо имела в виду Джи-Джи Гилд?
Глава 32
— С тобой что-то не так, Берти, — заметил Гарри Берк.
— Все в порядке, Гарри, — отозвалась Роберта.
— Меня тебе не одурачить, голубушка. Ты беспокоишься о Лоретт, верно?
— Ну…
— Ты должна немного притормозить, Берти. Я имею в виду отношения Лоретт с Армандо. Ты не можешь вечно опекать Лоретт. Ее это раздражает.
— О, Гарри, я не хочу об этом говорить! С трудом держу себя в руках. Пожалуйста, обними меня.
Лоретт дипломатично отправилась спать — по крайней мере, удалилась в спальню, оставив Роберту и Гарри наедине в огромной гостиной пентхауса.
Держа Роберту в объятиях, Берк закрыл глаза. Она была такая теплая. Весь мир казался в эти дни полным света и радости, несмотря на периодическое появление смуглой недовольной физиономии Карлоса Армандо. Сколь же холостых лет он потратил впустую!
Роберта прижалась к нему, как усталый ребенок.
— Я не знала, Гарри, что мужчина может быть таким хорошим, — пробормотала она. — Я так тебе благодарна.
— Благодарна?
— Другого слова не подберешь. Я бы хотела…
— Да, Берти?
— Ничего.
— Но ты начала фразу и не договорила! Чего бы ты хотела?
— Чтобы ты появился в моей жизни много лет назад.
— В самом деле?
— Я бы не стала тебе лгать. С тобой я чувствую себя так… как, очевидно, должна чувствовать себя женщина. Совсем не как…
— Не как что?
— Не важно.
— Не как ты чувствовала себя, когда была влюблена в Армандо?
Она выпрямилась и сердито оттолкнула его.
— Никогда больше не упоминай об этом, Гарри Берк! Я была дурой — хуже, чем дурой! Теперь мне кажется, будто это происходило с кем-то другим, а не со мной… — Ее голос дрогнул. — С тобой все совсем по-другому, Гарри. Никогда не позволяй мне забывать об этом.
— Не позволю, — заверил ее Берк.
На сей раз их поцелуй был лишен обычной страсти. Он был праведным и словно предопределенным самой природой вещей. Берк понимал, что крепко попался на крючок. Впрочем, попались они оба, и это было чудесно.
Глава 33
— Значит, это серьезно, — промолвил Эллери спустя несколько дней.
Сидящий напротив него за столом, накрытым к ленчу, Берк вопросительно приподнял рыжеватые брови.
— Я имею в виду вас и Роберту Уэст, — пояснил Эллери.
Шотландец выглядел смущенным.
— От вас ничего не скроешь. Как вы догадались?
— Раньше вы говорили, что не возвращаетесь домой, так как чувствуете ответственность за Лоретт Спанье. С Лоретт все в порядке, а вы еще здесь. Если это не Лоретт, значит, малютка Робби. Она уже об этом знает? Сколько времени требуется шотландцу, чтобы признаться в любви?
— Мы — осторожное племя. — Берк слегка покраснел. — И строго моногамное. В таких делах лучше не торопиться. Да, приятель, это серьезно, черт бы вас побрал!
— Так знает Роберта или нет?
— Думаю, что да.
— Думаете!
— Гораций, в мире много кой-чего, что попросту вас не касается.[159] — Казалось, Берк старается перевести разговор на другую тему. — Есть что-нибудь новое о деле?
— Ничего.
— Выходит, вы покинули корабль?
— Черта с два. Эта история с лицом не дает мне спать. Между прочим, что это я слышал о Лоретт и Карлосе Армандо? — Газетные колонки сплетен изобиловали намеками, а Эллери не видел Лоретт после вечеринки по поводу ее оправдания.
— Просто невероятно! — сердито сказал Берк. — У этого парня стыда не больше, чем у обезьяны! Не могу понять женщин. Казалось, Лоретт должна видеть его насквозь — ведь она практичная девушка. Но, по-видимому, она становится такой же беспомощной гусыней, как остальные, когда он пускает в ход свои чары.
— С таким талантом нужно родиться, — заметил Эллери. — Очень жаль это слышать. Вроде бы «послужной список» Армандо должен говорить сам за себя.
— Вам, мне и всей мужской половине человечества, — отозвался Берк. — А для женщин это иностранный язык.
— И нет никакого способа открыть ей глаза?
— Видит Бог, Роберта старается изо всех сил. — Шотландец выбил из трубки остаток табака. — Из-за этого между девушками уже пробежала черная кошка. Я пытался убедить Берт не принимать это так близко к сердцу, но она ненавидит Армандо и не может смотреть равнодушно, как он увивается вокруг Лоретт.
На следующей неделе Эллери узнал от Берка, что разногласия девушек из-за Армандо достигли критической стадии.
— Послушай, дорогая, — сказала Роберта. — Конечно, это не мое дело, но я просто не могу видеть, как тебя затягивает этот зыбучий песок в человеческом облике.
Лоретт выпятила подбородок.
— Предпочитаю больше не говорить с тобой о Карлосе, Роберта.
— Но кто-то должен вколотить тебе в голову хоть немного здравого смысла! Ты позволяешь ему присылать тебе цветы, назначать свидания, торчать здесь часами. Неужели ты не понимаешь, во что ты ввязалась?
— Роберта…
— Нет уж, я скажу все. Ты ведешь себя глупо, Лоретт. У тебя нет никакого опыта с мужчинами, а Карлос дюжинами обдирает как липку таких, как ты. Он даже не особенно скрывает это от тебя. Разве ты не видишь, что ему нужны только деньги, которых он не получил после смерти твоей тети Глори?
Лоретт с усилием сдержалась, наполовину отвернувшись и стиснув маленькие кулачки.
— Не могла бы ты перестать пытаться мною руководить?
— Я только пытаюсь спасти тебя от когтей одного из самых отъявленных негодяев. Который к тому же убийца.
— Карлос никого не убивал!
— Но он это подстроил, Лоретт. Он виноват куда больше той женщины, кем бы она ни была.
— Я этому не верю!
— По-твоему, я лгу?
— Может быть.
— С какой целью? Я сто раз рассказывала тебе, как Карлос пытался убедить меня сделать это для него…
Лоретт снова повернулась к ней, вскинув голову.
— Роберта, я изменила свое мнение о тебе. Теперь я понимаю, что ты мне просто завидуешь.
— Чему я завидую?
— Деньгам, которые оставила мне тетя Глори, и вниманию, которое оказывает мне Карлос!
— Ты совсем обезумела, дорогая! Твоему богатству я только радуюсь. А что касается Карлоса, то я предпочла бы внимание акулы — это было бы безопаснее. И для тебя тоже.
— Ты призналась, что была в него влюблена!
— Да, до того, как поняла, кто он. Слава богу, эта глава моей жизни уже окончена. Если хочешь знать, Лоретт, я влюблена в Гарри Берка и уверена, что он любит меня. А на этого слюнявого монстра мне наплевать.
— Довольно, Роберта! — Лоретт дрожала от гнева. — Если ты не в состоянии прекратить клеветать на Карлоса… — Она умолкла.
— Ты собиралась сказать, что хочешь, чтобы я ушла отсюда? — спокойно осведомилась Роберта.
— Я сказала, что если ты не можешь прекратить…
— Я знаю, что ты сказала, Лоретт. Я уеду отсюда, как только найду квартиру. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы я сделала это немедленно.
Девушки сердито уставились друг на друга. Наконец Лоретт заговорила ледяным британским тоном:
— Не обязательно делать это сегодня. Но при сложившихся обстоятельствах мне кажется разумным отказаться от совместного проживания.
— Я уеду завтра утром.
Роберта сдержала слово. Она перебралась в Христианскую ассоциацию молодых женщин, а Гарри Берк помог ей найти квартиру на Йорк-авеню в полуподвале ветхого здания с решетками на окнах и протекающей треснутой раковиной. В углу квартала был бар, из которого постоянно выходили подвыпившие мужчины.
