«Что он спрашивает?» — Тянуло меня любопытство, придавая силы идти дальше.
К моменту, когда я подошел совсем близко, Давыдов уже завершил свой допрос — не было ни всадников, ни следов стремительной бойни: возможно, куда более быстрой и кровавой, что до этого сотворили сами гвардейцы.
Князь же где-то нашел уцелевший котелок и топил в нем снег над разожжённым огнем. Возле костра чуть диковато смотрелись два удобных табурета, обитых алым бархатом.
— Чай будешь? — Для порядка спросил он меня.
— Буду, — бухнулся я на предложенное место.
— А я, с твоего разрешения, помяну, — достал он трофейную рюмку и початый сосуд с коньяком.
— Для меня найдется стопка? — Смотрел я на огонь.
— О! Это дело, — протянул он мне свою, а себе накапал в колпачок. — За павших.
— За Константина, — кивнул я, опрокидывая в себя что-то безвкусное, жаром отозвавшееся в пустом животе.
Давыдов молча тост поддержал и уже потом кольнул острым и умным взглядом.
— Ты знаешь?
Я молча пожал плечами:
— Вы сделали достаточно, чтобы подсказать.
Князь сгорбился и угрюмо посмотрел на огонь. В руках его словно сама с собой появилась чека от гранаты — той памятной, что взорвалась в Кремлевском дворце. Я еще гадал, случайное совпадение то было или нет? Знал ли он, кто сидит на троне?
Наверное, Император тоже не был уверен, но царевича Константина он все-таки убил. Может быть, это было случайное совпадение, и он приказал убить изменника, а может и нет, и убивали его намеренно, чтобы показать неудовольствие князем Давыдовым…
— Бойтесь легких решений, Максим.
— Я их вообще не применяю.
— Это тоже — скверно. — Посетовал Давыдов. — Надо быть понятным обществу. Посмотрите на меня, вспомните тех господ, что приехали в Москву аттестовать вас на ранг. Мы все — как со страниц сказок, жутковатые и не от мира сего. — Поднял Давыдов взгляд на меня. — Такие не захватывают мир, потому что чужды простому человеку. Чужды, но понятны. А значит, не опасны тем, кто таится во тьме. Вам придется помнить об этом. Теперь вас будут воспринимать всерьез.
— Уже поздно.
— Отнюдь, — пожал Давыдов плечами. — Составьте себе образ и старайтесь его поддерживать. Заведите десяток жен и слывите светским развратником. Но, для вашего же блага, не будьте тем, кто может повести за собой людей. Такие долго не живут.
— Для них поздно.
— Вам виднее. Я предупредил. — Дернул он за кончик усов и бросил чеку в костер. — Кто еще знает про Константина?
— Елизавета. Еще про себя.
Давыдов помялся и посмотрел чуть виновато:
— Не вини ее. Ты дал ей тяжелый выбор.
— Я решил, что у меня ей будет безопаснее. — Смотрел я на закипающую воду.
— Подставил? — Покосился он.
— Самую малость.
— Смотри мне. За Лизку — уши обдеру.
— Не беспокойтесь, господин полковник. Из нее выйдет отличный гусар.
— Ну, если так… Помочь, может, чем? Ты спрашивай сейчас, там твои подходят, мне надо срочно нажраться. — Печально посмотрел он на бутылку с коньяком.
— Если будет позволено… Как же так вышло, с Императрицей?
— Что я ее пристегнул и забыл?
— Это-то ясно. — Отмахнулся я. — Вам было нужно несколько часов, и вы их организовали. Я про — вообще…
— А… Императору же сам знаешь как подбирают жену. Родовитая, но семья не самая влиятельная. Здоровая, молодая, красивая. Таких было много, — пожал Давыдов плечами. — Он мог бы выбрать другую. Не ту, что уже любила меня. Но выбрал, дурак. чтобы меня на место поставить. И что теперь? — В сердцах бросил он чеку в костер. — Что будет теперь, когда я убил его гвардию?!
— Да ничего не будет. Первый советник скажет Императору, зачем вы это сделали, а тот не посмеет усомниться в его словах, чтобы не навлечь на себя позор. Может, даже наградит.
— Спрошу завтра младшеньких, что ты там придумал, — задумчиво почесал ус прадед всех чиновников императорского кабинета, а значит и первый по информированности человек империи.
Даже Император знает меньше — кое-что ему просто не докладывают.
— Первый советник скоро приедет. — намекнул я на возможную беседу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Нет-нет, я его терпеть не могу. — Воинственно взялся Давыдов за бутылку. — Вечно подглядывает за всеми, а тех, кто смотрит за ним, еще ни разу не заметил.
В общем, к моменту, как ближе к костру подошли Шуйские с Борецкими, он уже мертвецки пьяным дрых на земле.
— Чай будете? — Предложил я им.
А следующим утром, после объявленного перемирия, лично явившегося Черниговского и ночи напряженных переговоров в Тюмени, в седьмом часу утра меня пригласили внутрь города.
Я нашел маму на центральной площади, в одиночестве стоящую возле монумента какому-то далекому предку. Завернутая в несколько шуб, и оттого неповоротливая, мама выглядела серой, будто после тяжкой болезни — я вел ее под руку, а она все пыталась заглянуть мне в лицо, перебирала руками, и уже мама пыталась меня поддерживать под локоть и беспокоилась, не замерзну ли я.
— У вас тут южное солнце, — отшучивался в ответ, показывая на вновь сияющий над головами огненный шар.
Если я не выйду отсюда, в этот раз его было разрешено уронить. Но я выйду, забрав откупные Юсуповых — и самого дорогого человека, который только может быть.
— А вот здесь ты родился, — остановилась она, показывая на двухэтажное типовое строение бледно-синей расцветки.
— Интересно, — поддакивал я, чувствуя взгляды на спине и лице, скрытые шторами и жалюзи.
Все, кто мог смотреть в Тюмени, смотрели. Очень многие — с ненавистью, куда меньшее число — равнодушно. Но я знал, что как минимум трое — с гордостью, тщательно скрываемой от остальных. Хотя ничего приличного они обо мне сейчас не говорили.
— Почему ты хотя бы не попыталась сбежать? — Мягко укорил я маму.
— Твоя сестра говорила, что нельзя, — счастливо смотрела она на меня.
— Выпорю.
— Она пророк, и она права. — Наставительно произнесла мама.
— Пророк — это тот, кто видит всего один исход. Он настолько боится всех остальных, что все вокруг него должны вытерпеть огромное число страданий, чтобы пророчество сбылось. — Высказался я в сердцах.
— Но тебе ведь желали добра!
— У меня будут те же самые мотивы, — мрачно посмотрел я в окна.
Надеюсь, она увидит — сейчас или в прошлом.
— Ой, от тебя алкоголем пахнет, — принюхалась мама к вороту.
Там еще со вчера оставался пролитый коньяк.
— Обещаю бросить, — с легким сердцем отозвался я. — А у меня скоро будет ребенок.
— Так что же ты молчал?! — Воскликнула мама, заметавшись.
— Поедешь к моей супруге? — Только спросил я, и уже был немедленно обнят.
За городом бережно передал маму из рук в руки князю ДеЛара, представив его своим родственником, и предложил встретиться вновь уже в Румынии.
— А как же ты? — Робко и грустно спросила мама.
— Надо кое-что завершить в Любеке. Потом — сразу к вам.
Маму и деда обещал подкинуть на самолете Первый советник — в обеспечение мира с Юсуповыми и соблюдение ими всех обязательств. Удобно, когда интересы империи совпадают с собственными. Мне же предстояло найти еще один самолет.
— Не нужен самолет, — легла на плечо рука Николая Борецкого.
А его свита в одно мгновение обратила поле снега вокруг в пар, надвинувшийся на нас плотной стеной.
— Самолеты падают… — Шептали внутри раскаленного влажного дыма. — Ты не имеешь права на смерть.
***
Надо будет как-то объяснить Николаю, что на странный дым, из которого вываливаются шесть человек, реакция обычно такая, что на самолете реально гораздо безопаснее.
Пусть и вид виноватого Артема, который нас попытался убить, а потом осознал, что делал — безусловно смягчающее и очень анекдотичное обстоятельство, но со мной так нельзя!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Хана пальто, — смотрел я на убогий вид насквозь промокшей ткани, из которой ливнем капало на землю.
Еще капало с волос, с носа, с ушей — и только пять шизиков в своих хламидах выглядели, что так и должно быть. Им-то что: эту тряпку вообще не жалко. Как она только выдержала на них столько…
