Откуда же взяться пророчеству?
— Я тоже не знаю этого, Калуби. Но ответь мне на мои вопросы.
— Ты спрашиваешь, как вы попадете в лес, ибо Белый дьявол живет в лесу, на склоне горы? Устроить это просто, ведь Мотомбо и все племя убеждены, что я заманил вас сюда, дабы принести в жертву, чего они желают по разным причинам. — Калуби выразительно посмотрел на упитанного Стивена. — Как убить божество без железных труб, я не знаю. Но вы великие маги, храбрецы и наверняка сами найдете способ.
Тут Брат Джон вырвался из плена грез.
— Да, способ мы найдем, — заверил он. — Мы не боимся обезьяны, которую ты называешь божеством. Но сделаем мы это только за плату. Безвозмездно мы не станем убивать это чудовище и спасать тебя от смерти.
— За какую плату? — нервно пробормотал Калуби. — Я могу дать вам много женщин, много скота. Но женщины будут вам только обузой, а скот не переправить через озеро. Золото и слоновую кость я вам уже обещал. Больше у меня ничего нет.
— В виде платы мы требуем у тебя, о Калуби, белую женщину, именуемую Матерью Священного цветка, и ее дочь.
— И Священный цветок вместе с корневищем, — прибавил Стивен, которому я переводил каждую реплику.
Услышав эти «скромные» требования, бедный Калуби чуть не сошел с ума.
— Вы понимаете, что требуете богов моей страны? — спросил он, почти задыхаясь.
— Конечно понимаем, — невозмутимо ответил Брат Джон. — Мы хотим богов твоей страны, ни больше ни меньше.
Калуби бросился к двери хижины, но я поймал его за руку и сказал:
— Постой, дружище. Ты просишь, чтобы мы ради твоего спасения рискнули жизнью и убили величайшего из богов понго. Взамен мы просим подарить нам остальных богов и перевезти нас с ними через озеро. Ты принимаешь наше предложение или нет?
— Нет, — мрачно ответил Калуби, — если соглашусь, то навлеку на свой дух последнее проклятие. О нем даже говорить не хочется: слишком оно ужасно.
— А если откажешься, то навлечешь проклятие на свое тело. Через несколько часов тебя загрызет обезьяна, которую ты называешь богом. Да, она загрызет тебя, а потом твой труп зажарят и съедят, устроив ритуальный пир, так?
Калуби кивнул и застонал.
— Мы только рады твоему отказу, — продолжал я. — Теперь мы избавимся от трудного и опасного дела и вернемся в страну мазиту целыми и невредимыми.
— Как вы вернетесь на земли мазиту, о господин Макумазан? Даже если вас не коснутся клыки Белого дьявола, вы обречены на горячую смерть.
— Очень просто, Калуби. Мы скажем Комбе, будущему вождю, о кознях, которые ты строишь против вашего бога. Мол, мы отказались слушать тебя. Особых доказательств не потребуется, ведь ты у нас в хижине. Кому придет в голову искать тебя здесь? Пойду-ка я, ударю в чан за дверью. На звук кто-нибудь да придет, хоть теперь и поздно. Стой спокойно! У нас есть ножи, а у наших слуг — копья. — И я шагнул к двери.
— Господин, я отдам вам Мать Священного цветка и ее дочь, — сразу пообещал Калуби. — И Священный цветок вместе с корневищем. Постараюсь переправить вас через озеро целыми и невредимыми, клянусь! Только прошу вас, возьмите меня с собой, ведь после этого я не посмею остаться здесь. Проклятие последует за мной, но лучше погибнуть от проклятия в угодный судьбе день, чем от клыков Белого дьявола завтра. Ох, зачем я родился на свет? Зачем родился? — Калуби зарыдал.
— Этот вопрос, о Калуби, задавали многие, но никто не получил на него ответа, хотя, вероятно, ответ все-таки существует, — участливо проговорил я.
Я искренне жалел этого несчастного человека, заблудившегося в аду суеверия; владыку, который вырвется из сетей ненавистной власти, лишь угодив в объятия ужасной смерти; жреца, обреченного погибнуть от руки своего божества, как погибли его предшественники, как погибнут его преемники.
— Впрочем, поступил ты мудро, клятву твою мы запомним, — продолжил я. — Пока ты верен нам, мы будем молчать, а если изменишь своему слову… Мы не так уж беззащитны, в ответ мы предадим тебя, и ты погибнешь вместо нас. Ну что, договорились?
— Договорились, белый господин! Но не брани меня, если дела примут скверный оборот. Богам ведомо все, они упиваются людским горем, смеются над уговорами и мучают тех, кто их терзает. Но будь что будет. Я поклянусь вам в верности нерушимой клятвой. — Калуби вытащил из-за пояса нож и проколол себе кончик языка; из ранки на пол капнула кровь. — Если нарушу свою клятву, — начал он, — пусть мое тело похолодеет, как холодеет эта кровь, пусть оно сгниет, как сгниет эта кровь! Пусть мой дух затеряется в мире призраков и исчезнет в нем, как исчезнет в воздухе и в прахе земном эта кровь!
Ужасная сцена потрясла меня до глубины души, уже тогда я почувствовал, что этому бедняге от судьбы не уйти.
Мы промолчали, а мгновением позже Калуби закрыл лицо белой тканью и выскользнул из хижины.
— Боюсь, с этим дерганым парнем мы играем не вполне чисто, — заметил Стивен, и в его голосе прозвучала нота раскаяния.
— Белая женщина и ее дочь… — пробормотал Брат Джон.
— Да, — размышлял вслух Стивен, — это можно оправдать желанием вырвать из ада двух белых женщин. А желание достать орхидею можно оправдать желанием не разлучать бедняжек с цветком. Хорошо, что я об этом подумал, теперь на душе спокойнее.
— Надеюсь, спокойно вам будет и на горячей железной решетке. Мы втроем на ней прекрасно уместимся, — съязвил я. — А теперь попрошу тишины, я спать хочу.
К сожалению, должен прибавить, что это желание не осуществилось. Но если я не мог уснуть, то думать мне ничто не мешало. И передумал я многое.
Сперва я размышлял о понго и их богах. Странные люди,
