— И все равно это не дает ему никакого права, так обращаться с тобой! — вскрикнул Липок. Гавриил хранил молчание, не сводя с моего лица внимательного взгляда.
— Пойдемте в сад. Самое время отужинать.
Я посмотрела на дорогу. Но ее хвост, скрытый темнотой, не позволил ничего разобрать.
— Он давно уехал, — ответил на незаданный вслух вопрос ангел.
— Что с ним?
— Пара синяков и ссадин — слишком мало для наказания, — хмыкнул Гавриил.
Наместница уже скрылась за забором. Липок топтался рядом.
— Пойдемте, поужинаем, — запоздало согласилась я.
* * *
Серебристый БМВ во всю прыть несся к старинному дому на окраине города. Это было единственное место, где могли помочь. Андрей смахнул с лица злую слезу, невольно задев огромный фингал, расползшийся вокруг левого глаза. Черт! Но боль, ссадины и синяки сейчас его мало волновали. Куда страшнее было за Виолетту. Ведь очевидно, что она помешалась. Режет ножницами воздух, уверенно читает с абсолютно чистого листа! Да ее спасать надо! И как можно скорее. Андрей дважды пытался вызвать бригаду из психиатрической больницы, но ему четко дали понять, что для того, чтобы отправить человека в психушку, должны быть веские основания. Даже знакомый не сумел обнадежить.
В душу все чаще прокрадывалось нехорошее предчувствие, что виной помешательству Виолетты — Розалия. Вернее те снадобья, которые она варит. Ведьма! Ведь, если она без труда сумела избавиться от Евдокии, и даже вскрытие толком ничего не показало, что ей стоило одурманить убитую горем простушку? Остается только один выход действовать быстро. И единственный, кто тут может помочь — Гефра. Самое время объединиться и силой ворваться в этот чертов сад!
Серебристая машина лихо объезжала редкие полусонные авто, гоня на пределе своих возможностей. И все равно ехала слишком медленно. Однако нужная развилка, наконец, показалась. Андрей со вздохом облегчения съехал на неширокую тропу и покатил вдоль сада-лабиринта. Это место всегда его пугало, но сейчас даже чудовищный звериный визг, который еще неделю назад заставил бы нестись прочь от проклятого места, казался всего лишь чем-то несущественным. Блеснули острые пики особняка, который впервые выглядел не зловещим средоточием каверз и страхов, а обителью помощи и спасения.
БМВ Андрей оставил у кованого забора — ворота оказались закрыты, зато калитка с изображением скалящейся летучей мыши была не заперта. Он прошел во внутренний двор и порадовался паре окон, в которых горел свет. Неслышная поступь слегка удивила — ведь стук каблуков по влажной мостовой должен был звучать достаточно громко, а вместо этого камни словно губка впитывали в себя малейшие шумы. Андрей внимательно осмотрел тяжелую входную дверь, но звонка так и не нашел. Только молоток в форме розы. Однако беспокоился зря — звук от удара бронзового цветка оказался ничуть не глуше рева гонга. Вот только дверь не открыли ни через пять, ни через десять минут, ни даже после пятого удара дверного молотка, буквально разрывающего барабанные перепонки. В стремлении спасти любимую Андрей решился на дерзость: налег плечом на многовековую дубовую хранительницу покоя в странном особняке. Дверь откликнулась едким скрипом и вяло поддалась натиску. Гость боком просочился в образовавшийся зев, не дождавшись, пока проем станет шире.
— Эй! Хозяйка!
Окрик заполнил огромный темный зал, но так и не рассыпался на сотню крошечных кусочков эха. Верхние этажи дома оставались в девственной тишине. Секунду поразмыслив, Андрей достал из кармана мобильник и снова набрал номер Гефры, однако звонок и на этот раз остался без ответа.
— Двалин! Мальчики! Ау!
Камни жадно поглотили окрик.
— Ладно, — крикнул Андрей, — я поднимаюсь!
* * *
— Что случилось? — спросил Гавриил.
— Да вот, — горько вздохнула я и вытянула руку, — мамины часики разбились.
Ангел внимательно всмотрелся в крохотный циферблат, спрятавшийся под кружевом трещинок.
— А, хочешь, я починю? — вызвался Липок.
Я глянула на Гавриила, тот лишь пожал плечами, мол, сама решай.
— А сможешь?
— Постараюсь.
На широкую ладонь опустилась единственная память о родителях.
— Скажи, а ты моих родителей знал?
— Нет, — покачал головой Гавриил, — но к свету их провожал я.
— К свету?
— Да.
— А есть и другие варианты?
— Пути, — поправил ангел смерти, — всего два.
— Свет и тьма?
Он кивнул.
— Спасибо, — выдохнула я, украдкой стерев одинокую слезинку, и присела на ступеньку. Липок плюхнулся рядом, ковыряясь в часах. Гавриил остался стоять.
— За что? — удивился ангел.
— Что выбрал для них свет.
— Нет, нет. Путь выбирает сам человек, и идет по нему еще при жизни.
— Вот как? Хотелось бы знать, какими были мои родители.
— А бабушка не рассказывала? — спросила Розалия.
— Рассказывала, но, наверное, такой информации всегда мало.
Наместница ободряюще похлопала меня по руке.
— Они были очень хорошими людьми.
— Откуда вы знаете?
— Только у хороших людей с любящими сердцами могла появиться дочь, заслуживающая уникального таланта.
— Как?
— Дара садовницы. Пойдите, умойтесь, сейчас будем ужинать.
Я послушно побрела в ванную. Из зеркала на меня смотрела растрепанная, перепачканная девица. Ну и вид! Как сумела, привела себя в порядок, с трудом подавив желание сказаться больной и отправиться прямиком в душ.
Всего один глубокий вдох дивного аромата цветочного полога вернул в душу спокойствие, уже собравшееся улизнуть, когда я углядела удаляющиеся спины Гавриила и Липка.
— Куда это они?
— За Смертью, — будничным тоном пояснила Розалия, чуть сузив глаза. — Присаживайтесь, дорогая. Самое время подкрепиться. Ну, и натерпелись вы сегодня страху.
Я улыбнулась и попыталась сконцентрироваться на аппетитном ужине. Вот только перед глазами вновь и вновь появлялся образ ангела.
— Думаете о нем?
— О ком?
— Милая, неужели вы считаете: я ничего не вижу? — присела на стул Липка Розалия. — Я ведь не первое столетие живу на этом свете. Конечно, большую часть времени провожу в саду, но все же…
— Не первое столетие? — заворожено повторила я. — Сколько же вам лет?
— Ну, такие вопросы задавать дамам неприлично, — кокетливо улыбнулась она. — Скажем так: много. Не зря же я вас чаями потчую. Они куда полезнее кофе. Но речь сейчас не обо мне. Вы его любите, так?
Я опустила голову и еле слышно призналась:
— Да.
— Так что же вас так печалит? Он тоже определенно к вам неравнодушен.
