Пусть Северу хватит рассудительности, чтобы понять: без знакомых и без ракушек в непонятном чужом городе мы не сможем даже переночевать!
Но в этот момент по дороге мимо нас проезжает рыба, очень похожая на Дилейну в её здешнем обличье. Два плавника, наросты на лбу, один сросшийся сияющий глаз.
Мы бросаемся вслед за этой рыбой и вскоре встречаем целые косяки ей подобных. Наверное, это ночные рыбы, выбирающиеся из спокойных заводей только в темноте.
Седоки этих рыб говорят, что знают Артура, и мы долго кружим по улицам ночного города.
Наконец Дилейна встаёт нос к носу с такой же одноглазой рыбой.
Артур даже ночью не снимает с глаз чёрные пластинки. У него косматая нечёсаная борода. За его спиной на рыбе сидит худая-худая северянка с запавшими глазами, руками не толще веточек и больным взглядом.
Я слышу, как бородатый Артур, смеясь, говорит Северу:
– Одним посредником меньше!
Не проходит и часа, как мы оказываемся в просторной спальне высоко-высоко в некрасивом квадратном доме. Из окон открывается вид на сверкающий огнями до самого горизонта город.
– Видишь, малёк? – Север обнимает меня, встав за спиной.
Я не вижу, но согласно киваю.
Мы без сил падаем на нежные гладкие простыни, умирая от усталости. Но так и не можем уснуть, пока не насытимся друг другом.
Я не очень разбираюсь в бумагах и законах, всё делает Север.
Однажды он приносит мне маленькую книжку. Я открываю первую страничку и замираю в страхе. С блестящей плотной бумаги на меня смотрит моё мёртвое отражение.
Пытаюсь сказать, что плохая примета – рисовать лицо, но Север только отмахивается:
– Наши приметы здесь ничего не стоят, малёк!
Они с Артуром легко находят общий язык. Бородач не любит путешествовать, и теперь мы с Севером вместо него возим в Эю Мистезу пластинки тяжёлого серого металла.
– Главное, малёк, – объясняет мне Север, – это найти верный товар. Обычные торговцы возят помногу и медленно. Мы – по чуть-чуть, но быстро. И очень, очень далеко. А это значит, что мы должны найти что-то очень дешёвое в одном мире, но дорогое в другом. Что-то очень особенное. Сейчас для нас открыты все три мира, и этим надо пользоваться.
Я знаю, как в Аталане ценятся коралловые розы. Но зачем металлические пластины в Эе или попрыгушечья икра на Земле? Севера даже не слишком интересует этот вопрос.
Мы делаем круг, и два, и три, посещая по очереди каждый из доступных миров. Наше богатство становится почти неисчислимым. Мы создаём ракушки из ничего, из пустоты, собираем их у себя под ногами.
Прилетая на Землю, теперь мы останавливаемся в самом центре огромного города, в гостином доме, роскошью убранства сравнимом с дворцом Аглоса. Северу нравится этот город, шумный и суетливый. Вокруг нас крутятся какие-то случайные люди, друзья и знакомые Артура, ночные рыбоводы. Нас принимают как островодержцев, и Север привыкает к раболепной свите и её льстивому поклонению.
А меня мучает то, что каждый раз на Земле Дилейна теряет себя, превращается в неразумное, и как будто даже неживое, существо. Когда мы возвращаемся в Аталану, она резвится мальком, в Эе хромает, как старая раненая птица, а здесь – будто её и нет вовсе.
– Это такой мир, – успокаивает меня Север. – Просто всё по-другому, посмотри сама: здесь нет рыб! Одна у Артура, а есть ли ещё – даже он не знает. Но разве это кому-то мешает?
Я говорю, что больше не хочу сюда возвращаться. Как сачком рыбовода, этот город ловит нас сеткой улиц, узлами площадей, кольцами дорог. Дилейна давно уже готова уйти в море, только я ради Севера делаю вид, что не замечаю этого. Я превращаюсь в северную женщину, во владетельницу Стрезу, разменявшую счастье на свободу. Но я не хочу так!
– Свобода – и есть счастье! – возражает Север.
Мы никогда не успеваем закончить этот разговор. Я уступаю, потому что люблю. И так продолжается долго, гораздо дольше, чем я могла предположить.
А потом пропадает Артур. Север бегает по комнате, не выпуская из рук переговорной коробочки. У нас на руках целый куль икры.
– Я найду покупателей, – говорит Север. – Это не как в первый раз, теперь всё куда яснее.
А когда я спрашиваю об Артуре, Север раздражённо отвечает:
– Пошёл ночью купаться, бродяги и съели.
VI
– Ты слышишь меня?
Нет отклика, ни малейшего намёка.
– Ты слышишь меня, Дилейна?
Тело моей рыбы сковано железным панцирем. Может быть, она и хочет ответить, но не знает, как…
Я глажу пальцами её изуродованный лоб, обвожу по краешку мутный потухший глаз, обнимаю плавники.
– Я виновата перед тобой, рыба моя, но не бросай меня вот так, одну, здесь! Не делай вид, что не слышишь меня… слышишь?
Мир стиснулся до грязного двора, изрисованных краской кирпичных стен, сальных луж и клочка мутного белёсого неба над головой.
Над лестницей из ржавого железа мерцают красные огоньки – местные люди глотают дым.
Дилейна не шевелится – замерла, чуть повернув голову ко мне, чуть завалившись набок. Вдруг ей плохо? Если здесь плохо мне, то ей, наверное, много хуже. Вдруг она так ослабла, что не сможет унести нас с Севером назад?
А он ушёл, ушёл уже давно, велев ждать. Сидеть и ждать.
И я сижу и жду – которую неделю, то в гостиных домах, похожих один на другой как попрыгушечьи икринки, то в тёмных харчевнях, пропахших дешёвым пойлом и горелыми листьями, то в грохочущих залах среди дёргающихся в припадке людей. Икра понемногу расходится по покупателям, но Север не может остановиться, пока не уйдёт самая распоследняя икринка.
Я ещё раз глажу Дилейну и возвращаюсь в душное нутро музыкальной шкатулки. Сажусь на узкий диванчик, обтянутый кожей мёртвого зверя. Чтобы чем-то занять руки, листаю обтрёпанную книжицу, где, кроме нарисованных стаканов и бокалов, не могу разобрать ни одного знака.
За соседним столом звенят стеклом безволосые мужчины в чёрной, на северный манер, одежде. От них струится опасность, словно от бешеных рыб.
До меня доносится въедливый глумливый голос одного из них:
– Север – и сам непростой такой пацан, с заморочкой, но чувиха его – просто отвал башки! Будто с утра до ночи под кайфом. Выхожу сейчас пошмалять – через служебку, стало-пть. Ночка так и шепчет: дуй взасос и взатяг, но вдруг – что я вижу? Эта чува перед байком натурально хлопается на колени, обнимает за колесо, и давай с ним разговоры разговаривать. Чё-то шепчет там, перетирает, и, слышь, по фаре его гладит, к вилке прижимается…
Севера нет и нет, хотя он сказал: полчаса. Тонкая ниточка тревоги натягивается в самом низу живота. Меня мутит.
– …Я аж косяк выронил. Типа, не втыкаю: это наркоэротика или технопорно? Прикинул уж, не подъехать ли к этой красотке, но вовремя откатил – мозги дороже. Север этот – уж больно непростой… Мудрёнее собственной дури!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
