Ты пожертвовала их любовью ради того, чтобы они смогли выжить.
Энни села рядом с бабушкой и взяла ее за руку.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Я скучаю по детям. — Голос Лиоты звучал приглушенно.
— Они завтра вернутся.
— Я так скучаю…
Лиота заметила беспокойство Энни и, не желая, чтобы внучка приняла ее за сумасшедшую, предпочла не объяснять вещей, которые той сложно будет понять. Не надо обременять милое дитя тем, что она не в силах изменить. Лучше уж молчать и скрывать свою боль. Кому захочется выслушивать человека, который причитает и сокрушается о прошлом? Но как трудно сдержаться, когда слова сами рвутся из груди, и сознавать, что осталось так мало времени.
Времени, чтобы побыть одной, у нее будет достаточно. В очередной раз она останется одна.
Лиота вздохнула и попробовала подняться с кресла:
— Хорошо. Мне пора отдохнуть. Я полагаю, мне лучше перенести свое бренное тело в кровать и дать ему передышку. — Она все же позволила Энни помочь ей подняться с кресла. — Все хорошо, родная. Я справлюсь сама. Спокойной ночи.
Она шла медленно, опираясь на клюшку, которую принесла Энни, и старалась не выдавать своей боли. Около спальни Энни заключила ее в объятия.
— Я люблю тебя, бабушка, — со слезами на глазах сказала она. — Ты ведь знаешь об этом? Очень-очень люблю.
О, сколько нежности было в этих словах! Растроганная Лиота погладила внучку по голове и долгим взглядом посмотрела ей в глаза. Голубые, красивые, по-детски чистые глаза, такие же, как у Эйлиноры.
— Моя дорогая! Я тоже тебя люблю!
— Извини, что я не приходила к тебе раньше.
Лиота поняла, что хотела сказать внучка.
— Бог послал мне тебя в нужное время. — И она поцеловала Энни в щеку.
— Бабушка, все еще переменится. Я знаю это. Бог нам поможет.
— Да. Бог нам поможет.
Лиоте хотелось успокоить Энни. Девочка должна верить, что у ее бабушки достаточно сил, чтобы справиться с трудностями. И она действительно верила, что Бог не оставит ее. Верила, пока готовилась ко сну, переодевалась и разбирала постель. Но как только оказалась в темноте, к ней вернулись прежние сомнения, и ее сердцем завладела печаль.
Бог никогда не оставит тебя.
Но люди могут.
Корбан вошел в квартиру, удивляясь, почему не горит ни одна лампа. Где же Рут? В такое время она всегда была дома. Он зажег свет, прошел в свою комнату и положил сумку с книгами на компьютерный стол. Надо серьезно поработать, чтобы не было отставания по предметам. Последнее время он повторял и пересматривал материалы по философии, чтобы все усвоить. На следующей неделе ему придется заниматься еще больше.
Вдруг Корбану показалось, будто он услышал тихое кошачье мяуканье, и что оно раздалось из спальни. Он осторожно подошел к двери и заглянул в комнату. Свет из гостиной позволил ему рассмотреть, что на кровати кто-то лежит.
Он включил свет.
— Рут?
— Выключи! Выключи! — попросила она плачущим голосом.
Он выполнил ее просьбу.
— Что случилось? Ты заболела?
Войдя в комнату, он сел на краешек кровати. Когда он коснулся ноги Рут, она вся сжалась, отодвинулась от него и заплакала.
— Рут, что с тобой? — Его охватил страх. — Это из-за ребенка?
— Ребенка больше нет, — отрезала она.
Корбан почувствовал себя так, словно получил удар в живот.
— Ты… сделала аборт? — спросил он с замиранием сердца.
Рут плотнее завернулась в одеяло.
— Я говорила тебе, что не буду рожать. Говорила, только ты не понимал почему.
Корбан медленно встал и попятился от кровати.
— Они обманули меня. Сказали, что это не больно, а я чуть не умерла от боли, — сквозь рыдания рассказывала Рут. — Когда я пришла туда, меня поместили в комнату с шестью другими женщинами. Я попросила сделать анестезию, но мне сказали, что это будет стоить еще пятьдесят баксов. Можешь себе представить, какое равнодушие?
Эмоции захлестывали его, жгучие, неистовые эмоции. Он не мог оставаться в одной комнате с Рут. Он должен был уйти от нее. Выйдя в гостиную, он стоял с закрытыми глазами, не в силах открыть их. Ему хотелось стукнуть изо всех сил кулаком и разбить что-нибудь. Отсюда он мог слышать голос Рут. Теперь это были не тихие всхлипывания, а резкие, громкие, продуманные обвинения. Кого она обвиняла? Ребенка, которого сама убила? Его ребенка? Или себя, потому что все оказалось не так легко, как бы ей хотелось?
— Кори, ты нужен мне.
Схватив свою куртку, он выскочил из квартиры и захлопнул за собой дверь. Пройдя квартал, свернул за угол той кофейни, где обычно любил посидеть с друзьями. Кто-то окликнул его, но он даже не остановился. Не разбирая дороги, он не шел, а почти бежал. Ему хотелось уйти как можно дальше от Рут Колдуэлл.
Ноги сами принесли его к кампусу. Он миновал университетские корпуса, в которых учился последние три года, обошел вокруг стадиона и стал подниматься еще выше, туда, где обычно сидели безбилетники, наблюдая за игрой.
Обессиленный и опустошенный, он остановился на самом верху и стал смотреть на Беркли и огни далекого Сан-Франциско. Отсюда все выглядело красивым, чистым и мирным, но он чувствовал, что его глаза застилают слезы и ком подкатывается к горлу.
Где-то рядом жила Энни. Ему захотелось позвонить ей, поговорить, спросить у нее, что ему теперь делать. За то, что он мог бы сейчас совершить, его арестовали бы и посадили в тюрьму. Почему Рут сделала это? Он дал слово позаботиться о ней и все устроить. Сцепив на затылке пальцы, он опустил голову и закрыл глаза.
— Иисус! — прошептал он, не зная, что сказать. Еще несколько недель назад он сам был сторонником абортов. Как быстро все может измениться! Корбан не понимал, как за него можно было решить, жить или умереть маленькой частичке его плоти и крови.
«Я имею право на свою собственную жизнь», — вспомнил он слова Рут. Даже ценой жизни его ребенка? В памяти пронеслись все философские постулаты, но ни один из них не дал успокоения.
— Иисус! — снова прошептал он и заплакал.
Когда Корбан отпер дверь и показался на пороге, Рут лежала на диване, завернувшись в одеяло.
— Где ты был? — Она пристально посмотрела на него.
— На прогулке.
— Сейчас одиннадцать часов. Тебя не было целых четыре часа.
Бледное лицо, покрасневшие от слез глаза, сбившиеся на одну сторону волосы. Такой он увидел Рут. Она, казалось, не двинулась с места за время его отсутствия. Корбан отвел глаза:
— Мне надо было подумать.
— А я, по-твоему, не думала? Да последние недели я только и занималась этим. Я не могла поступить иначе. Пойми меня, Кори!
— Пытаюсь, но сейчас не надо об этом.
Рут отвернулась и словно вся сжалась.
— Я старалась все выбросить из головы, Кори. — Она снова повернулась к нему, и ее глаза наполнились слезами. — И ты постарайся все забыть.
Но ее слезы больше не трогали его. Даже море пролитых ею слез не вызвало бы в нем жалости.
— Я имею право распоряжаться своей жизнью. Ты тоже имеешь такое право. Но кому-то из нас пришлось бы отказаться от своей мечты. И это, конечно, была бы я. Так всегда бывает. Женщина должна от всего отказываться.
— Это тебе твои подружки наговорили? Да я сам мог бы все бросить, — с трудом произнес Корбан.
— И ты никогда не позволил бы мне забыть об этом, не так ли?
— Вместе мы справились бы.
— Только не теперь.
Резкость ее тона возмутила его.
— Да ты даже палец о палец не ударила, чтобы найти выход из положения.
— Я не могла ждать. Я понимала, что это когда-нибудь должно случиться. С женщинами так бывает. Но несколько месяцев назад ты говорил, что ничего не имеешь против абортов.
— Я ошибался.
Она медленно села и стала ждать, когда он все-таки на нее посмотрит. Корбан понимал это и не мог заставить себя повернуться к ней лицом.
— Кори, даже если бы я захотела все вернуть, то не смогла бы. — Она протяжно вздохнула. — Слишком поздно.
Да. Она постаралась. Дело сделано. Его ребенок мертв. Он с отвращением посмотрел на Рут. Все се чувства были написаны на лице: стыд, горе, растерянность и отчаяние. Она закрылась ладонями и зарыдала. И тут в нем проснулась жалость. Кто он такой, чтобы судить ее? Не он ли всего несколько недель назад выступал за разрешение абортов?
Чувствуя свою вину, он тяжело вздохнул и шагнул к ней.
— Прости меня, Рут.
Прости, что тебе пришлось совершить это зло. Прости, что мой ребенок мертв. Прости, что нам теперь предстоит жить с тем, что ты сделала.
Он погладил ее по голове и сел рядом на диван.
— Я виноват, что не поддержал тебя.
Может, ему надо было подумать об их совместном будущем, а не о своей собственной карьере…
