сказала она. – Увязалась за Вихо. Его приставили к Нику, а я, стало быть, следом. Странно, что мама не запретила. Или не странно? Она мечтала выгодно выдать меня замуж. А Ник был хорошим вариантом. – Уна встала. И подала руку.
– Я… не помнил, что я здесь был. А когда пришел, то оказалось… мы с братом поспорили. Он сказал, что у меня не хватит духу сюда пробраться. Сказал, что если все-таки хватит, если я принесу в доказательство красную розу Эшби, он возьмет меня на ночную рыбалку.
– И ты…
– Не помню. Но с той рыбалки он не вернулся. А я понятия не имею, что там случилось.
– Мне жаль. Наверное.
– Наверное?
– Я не помню твоего брата, – Уна заглянула в кружку. – Но знаю, что в подобных случаях принято выражать сочувствие. А Ника нет. Он уехал.
– Куда?
– Понятия не имею. Хочешь, устрою экскурсию?
…Розы были крупными.
Только здесь они цвели с ранней весны и до поздней осени. Томас перегнулся через перила, пытаясь найти хотя бы остатки того розового куста, который много лет назад раскинулся, расползся по стене.
Ничего. Каменной клумбы и той не осталось.
– Хочу.
Розы почти не пахли. И это тоже было странно. Над ними не кружили пчелы, хотя кроны каштанов гудели и дрожали.
Розы казались ненастоящими. Как и дом.
Уна поставила кружку на ступеньки. Ветер коснулся тяжелого полотна ее волос. И вдруг стало неприятно, что она своя в этом месте.
Друг? Только ли друг? И почему от мысли об этой дружбе хочется скрипеть зубами?
– Ты бы обулась, что ли.
– А? Здесь тепло. Теплее, чем там… – Уна отмахнулась и сказала: – Идем. Дом этот был построен еще первым Эшби. Здесь есть его портрет, но, честно говоря, опознавать по нему человека я бы не рискнула. Такой, знаешь… с париком и в мундире. Он был военным. Полковником. И воевал, да…
Она сбежала.
А ведь действительно тепло. Исходит оно от земли, что, мягко говоря, не совсем нормально.
– У него было две жены. Одна из айоха, которую он обменял на обещание прекратить войну. И сдержал его. Он просто-напросто купил эти земли, а потом отдал их хозяевам. Странные были времена.
Она шла по дороге. И Томас за ней.
– Ты хорошо знаешь их историю, – прозвучало несколько раздраженно.
Но Уна лишь повела плечами:
– Мне было интересно. А мистер Эшби умел рассказывать.
– Старый?
– Теперь я понимаю, что он был не таким и старым, но сперва я его боялась, – Уна остановилась у статуи. Высеченная из мрамора, некогда она была белоснежной, однако теперь камень потемнел, пожелтел и покрылся сетью трещин.
Впрочем, женщина не стала менее красивой. И все же…
– Вторая жена Гордона Эшби. Ее звали Патриция, и она была дочерью сенатора, – Уна остановилась напротив статуи. И оказалось, что обе женщины одного роста.
Мраморная… смотрела свысока. Тонкие черты. Хрупкие.
– Они были помолвлены с детства. Но ввиду бедности мистера Эшби, чей род был древним и славным, но не слишком состоятельным, свадьбу пришлось отложить на неопределенное время.
Уна заложила руки за спину.
– В Новый Свет Гордон отправился в надежде разбогатеть. И у него получилось.
Женщина смотрела на Томаса… презрительно?
Пожалуй. И еще раздраженно. И лицо ее в какой-то миг стало вдруг донельзя злым.
– Потом, обустроившись здесь, он привез ее сюда. Мистер Эшби говорил, что предок его пытался разорвать помолвку, но не получилось…
А вот постамент и ноги женщины обвили те же колючие плети терна.
– А там вон видишь ступеньки? Они ведут к берегу. Когда-то здесь была лестница…
Томас отступил.
Отвернулся от статуи. И повернулся, потому что ощущение, что эта статуя вот-вот оживет, стало почти невыносимым. На губах Патриции играла улыбка.
А мраморные глаза выглядели более живыми, чем должно.
Уна же остановилась:
– Идешь?
– Иду.
Ветер потянул за подол платья, заворачивая его вокруг ног, обрисовывая и ноги эти, и талию, и грудь… а белья она не носит.
Открытие заставило покраснеть.
– Когда-то на берегу был другой дом, гостевой. Вон там, – Уна махнула куда-то вдаль. – Я помню его остатки. Мы с Ником частенько там играли. Однажды докопались до подвала, решили, там сокровище спрятано.
От дома осталась груда камней, которая ничем-то не выделялась среди других груд, разве что эти были чуть светлее. Но на них также поселился лишайник. И ядовитый плющ, выбравшись из сада, подполз, оплел ветвями, словно не желая расставаться.
– Лестница вела к нему, – Уна сама взяла его под руку. – И дальше к морю. А в подвале были камни, пыль и пауки. Ник пауков боится. Боялся во всяком случае, а как сейчас – не знаю.
Белесый камень лестницы раскололся, местами рассыпался, и то тут, то там в ней зияли дыры. От перил осталась лишь основа и пара уцелевших балясин, но и те торчали старыми гнилыми зубами. Было ясно, что еще год или два – и ветер свалит их, покатит по каменистому берегу.
– А там раньше был сад. Мистер Эшби держал садовника.
– А Ник?
– У него есть Клайв, который присматривает за садом. Клайва помнишь? Нет? Хотя он в городе редко появлялся. У него с мозгами не все ладно, хотя парень тихий. Но садовник из него…
И вправду.
Сад виднелся, точнее, жалкое подобие его – этакая полоска зелени, отделяющая дом от берега.
– Почему Эшби не наймет кого-то еще?
Уна пожала плечами. И поежилась.
Все-таки на берегу было куда как прохладней. И ветром тянуло с моря, пронизывающим, студеным. Томас снял пиджак и накинул на обнаженные плечи.
– Не знаю, – она не стала отказываться, лишь закуталась покрепче. – Думаю, из-за Зои. Раньше в доме было много людей. Экономка – мать Клайва, она терпеть меня не могла, и я от нее пряталась, ждала, что прогонит. Теперь понимаю, что не посмела бы пойти против воли Эшби, но тогда просто пряталась. Она, к слову, и Клайву запретила с нами играть. Мол, мы отродья и души у нас нет. Она… на вере была слегка повернута, но предана Эшби как никто другой. При ней помощницы имелись. И горничные. Пара лакеев. Садовник. Ма Спок. Она кухней командовала, и даже французский повар, который раньше служил, не рисковал с ней спорить.
Уна прикусила губу.
У нее интересное лицо. Узкое. Длинное. С чересчур крупными чертами. И это почти уродливо. Или все-таки красиво? Вывернутые губы. Большой нос. И темные брови.
– Мы с Ником ее опасались. Она была такой… огромной. И пугающей… хотя чем?
– Может, к дому? Пока ты не замерзла.
