останься в городе, тоже влюбился бы в Зои? В нее влюблялись все, восторгаясь утонченностью и красотой, воспитанием, грацией и прочими женскими достоинствами.
Матушка ставила ее в пример.
А потом… потом продала меня Дерри. Но за это я, пожалуй, скажу ей спасибо. Когда-нибудь. Под настроение.
Я шла нарочито неспешно, хотя больше всего тянуло сорваться на бег, хоть так согреваясь, взлететь по ступенькам, громко хлопнуть дверью, чтобы все услышали.
Все, кто остался.
Ма Спок, которая вновь выразит свое неодобрение прямо, не считаясь с сомнительным моим статусом друга дома.
Новая сиделка Зои, до того уныло читавшая вслух унылую же книгу. То ли о любви, то ли о смерти, а может, и о том и о другом разом.
Миссис Фильчер, что поселилась в доме, желая быть поближе к дочери. Но почему-то пока занимавшаяся лишь переписью особо ценного имущества. Или она думает, что я и вправду поверю, будто с блокнотом по дому она бродит в поисках вдохновения?
Стихи.
Как же… надо будет Нику сказать, чтобы проверил коллекцию статуэток, и те серебряные вазочки, которые стояли в малой гостевой комнате. Или не говорить?
Я вздохнула.
А Томас улыбнулся этак ободряюще.
Знал бы он… на мгновение появилось желание сказать. Спросить совета. Признание ведь зачтут? И… и я себя осадила. Не стоит обманываться. Мы никогда не были друзьями, а сейчас он и вовсе явился, чтобы Ника за решетку упрятать. Я же… я же вдруг почувствовала себя полной дурой в желтом платье. И крой был устаревший, и сидело оно криво, и пахло нафталином, шарики которого разложили в старом гардеробе. Платье принадлежало матери Ника. От тех, которые некогда носила Зои, я наотрез отказалась. Уж лучше в исподнем или в грязной своей одежде, чем… или вот в этом. Желтеньком.
Определенно, дура.
– Подожди, – Томас остановился и коснулся моей руки. Через ткань, но… не люблю, когда ко мне прикасаются. – А там что?
Он указал на пристройку к дому, которая выделялась своей несуразностью.
– Мастерская, – вести его туда не хотелось.
Совершенно.
– Можно?
Я пожала плечами. Веская причина для отказа в голову не приходила, что до остального, если я начала показывать дом, то и мастерскую надо, иначе придумает себе чего-нибудь этакого. Люди в целом горазды придумывать.
– Там ничего интересного, – предупредила я.
Может, в обморок упасть?
Зои как-то сомлела, когда Ник попытался нас всех свести, устроив пикник на свежем воздухе. В саду. Да… было клетчатое покрывало, корзинка с разной снедью, что казалось издевательством, потому как вынесли ее из кухни. А до этой кухни – две минуты хода.
Вино.
И соломенная шляпка Зои. Светлый ее наряд. Щебетание, от которого заломило в висках. Вихо, разливавший вино. И то ощущение ненужности, которое я испытала, глядя на них троих, вполне довольных друг другом. Я была лишней.
Как когда-то в детстве.
И потому, злясь на себя за это чувство и еще за то, что вообще согласилась играть в дружбу, заговорила о драконах. Кажется, Аметиста тогда только приглядывалась к Лунному, а он, спеша завоевать ее сердце, таскал из моря огромных рыбин и разноцветные камни. Камни она принимала, рыбин тоже…
Ник слушал. И спрашивал.
И потом мы вместе смеялись. Пока Зои не сомлела. Она тихо ахнула и изящно, слишком уж изящно для человека, который и вправду лишился чувств, опустилась на покрывало.
Ник мигом позабыл и про вино, и про драконов.
Зои унесли, и пикник завершился.
– Притворщица, – сказала я, поморщившись.
А Вихо ответил:
– Ты все никак не успокоишься.
– Я?
– Перестань лезть к Нику. Перестань им мешать.
– Это вы меня позвали.
– Позвали. Из вежливости. Была бы умнее, нашла бы предлог отказаться.
Тогда я просто ушла, желая переварить обиду и понимание, что все опять изменилось, что в этой жизни мне рассчитывать не на кого. Тем же вечером Вихо извинялся. А я сделала вид, что поверила. И что все замечательно. Да. Как прежде… только в гости заглядывать перестала. И научилась находить предлоги. Отказывать кому-то во встрече, если разобраться, не так и сложно.
Томас поглядывал на меня украдкой, думая, что я не замечаю. С драконами поневоле развивается боковое зрение, но я делала вид, что и вправду не замечаю.
Рассказывала.
Про мастерскую. И про мистера Эшби, который любил проводить в ней время. Он снимал свой пиджак из темного сукна, вешал его на манекен и бережно поправлял, чтобы не появились складки. Потом закатывал рукава рубашки.
Я смотрела.
Мне разрешалось присутствовать, если, конечно, я не стану мешать. Я и не мешала. Я садилась куда-нибудь в уголок, поближе к горе опилок, от которых упоительно пахло деревом, и просто смотрела. Время замирало. А весь мир исчезал.
Оставалась лишь мастерская. Инструмент. Руки мистера Эшби, которые держали его умело. И его работа…
– И что он делал? – Томас перебил воспоминания, испортив их напрочь.
– Не знаю.
– В каком смысле? – он даже остановился. – Ты же говоришь, что смотрела.
– Смотрела, – я коснулась двери, которая потемнела и слегка разбухла, и теперь входила в коробку туго. Тут и замка не надо, плечо вывернуть можно, открывая. – Но… он как-то всегда начинал только. Я ни разу не видела, чтобы он довел дело до конца. Просто в какой-то момент статуя вдруг исчезала, а появлялся новый кусок дерева.
– Статуя?
– Это походило на статуи. По-моему, – я дернула ручку, но дверь даже не шелохнулась. – Давай ты.
А то и вправду, что силы тратить, если можно дело перепоручить.
– А если сломаю? – Томас смотрел на дверь с явным сомнением.
– Не сломаешь. Она крепкая. Там… знаешь, такие, вроде болванов больших… то есть иногда я вроде угадывала, что будет тело. Или не тело, а голова? Такая, не круглая, а…
Я показала руками.
Сложно.
Детское восприятие многое искажает. И сейчас я отчаянно перебирала ту память, которая еще недавно казалась мне незыблемой. Но ничего не находила.
Были… какие-то куски дерева. Большие и маленькие. Узкие. Длинные. Короткие. Помню коробку с деревянными шарами, которые мне разрешалось полировать.
Он сам поручил.
Потом на шары ставилась разметка, и тогда их уже нельзя было трогать.
Томас дернул дверь. Потом дернул сильнее и еще сильнее, и подумалось, что с таким энтузиазмом он ее и вправду вырвет. Но нет, она открылась с протяжным скрипом, который заставил поморщиться.
Я щелкнула выключателем и зажмурилась. Здесь всегда было много света. Пять стеклянных колб свисали с потолка, каждая на своем шнуре. Еще с полдюжины ламп прятались по углам. Они были сделаны по особому заказу и гнулись
