Конечно, вышло бы не в пример круче, если бы я сам торжественно зачитал своё послание богине в её храме у жертвенника, но мне было недосуг, и я, свернув его в свиток и опечатав, вручил Укруфу вместе с деньгами на покупку хорошего жирного барана. И велел передать совершающей жертвоприношение жрице, что читать его не надо, а надо развернуть перед изваянием богини, дабы та сама прочитала. Ну а потом — сжечь свиток на жертвенном огне, как и положено по уставу… тьфу, обряду. Мой раб, даже не подозревавший о двусмысленности содержания текста, исполнил поручение в лучшем виде. Зато о том, что за этим последует, очень даже подозревали мы с Велией. В теории-то и в языческих культах соблюдается принцип «тайны исповеди», но если эту чужую тайну страшно хочется узнать кому-то важному, уважаемому, влиятельному, а главное — щедрому, то кто ж откажет такому в невинном удовлетворении любопытства? Мать моей ненаглядной оказалась достаточно любопытной, чтобы проведать о том, против чего мы и не имели ни малейшего возражения.
Как это связано с нашим сегодняшним визитом к «досточтимому» Волнию? Верно, чуть не забыл — немножко связано. Настолько немножко, что не пошли я Укруфа в храм — не было бы и этого визита. Только сам я узнал об этом опосля, когда тот, выполнив моё задание, вернулся обратно. Доложил мне обо всём честь по чести, сообщил и об удивлении жрицы оригинальностью моего послания богине, чего я вполне ожидал, а вот дальше я услыхал неожиданное…
Укруф ведь, как я уже упоминал, был из числа рабов, захваченных нами в том давешнем «спасательном» походе при штурме и разграблении «города» покойного «великого царя» Реботона, в котором проживал в качестве раба-молотобойца при «городском» кузнеце. Или, если по простому и ближе к теме — сидел на цепи в кузнице и видел всех входящих и выходящих. Видел он и нашего неуловимого врага — финикийца Дагона — и был изрядно озадачен, когда узнал его среди посетителей храма, пока сам дожидался своей очереди. На его и моё счастье, этот крутой «коммандос» не обратил в своё время ни малейшего внимания на прикованного в кузнице чумазого замарашку-невольника и не узнал его, а моему слуге хватило ума не обнаруживать себя. По словам Укруфа, финикиец, войдя в храмовый двор, направился к принимающим клиентов жрицам-шлюхам, причём — элитным, а не средненьким. И когда он свернул к ихнему «бордельному» крылу храма, мой раб обратил внимание на странность его походки — тот как-то прихрамывал. Получалось, если мой невольный разведчик не ошибся, что мы, стреляя наугад, всё-таки зацепили неуловимого Дагона. Жаль, не в ту часть организма, в которую хотелось бы, раз у этой сволочи есть ещё силы на храмовых шлюх, но это уже детали. Главное — мы с Хренио не ошиблись, и наш враг действительно гадесец. А значит, надо полагать, и его наниматель тоже, и следовательно — враг рядом. Вполне возможно и даже очень вероятно, что наш наниматель в курсе и знает об этом поболе нашего, но наше дело — доложить, а там — начальству виднее.
Криулу эти мужские дела не интересуют, да и никчему ей о них знать, но вот всё, что говорят в городе о её дочурке, для неё тема животрепещущая. И то, что в разговорах о ней всё чаще упоминают и меня, особенно в свете недавних событий, «почтенную» не радует. Ей всё казалось, будто это я слух пустил, и мне пришлось призвать в свидетели Фуфлунса, который подтвердил, что ничего подобного в «Пещере Диониса» не обсуждалось. В конце концов Криула перестала «шить» мне «дело о чёрном пиаре», но уверилась в том, что это всё козни задобренной моей щедрой жертвой Астарты. Собственно, это нам и требовалось, поскольку правда была бы для неё ещё неприятнее. А заключалась она в том, что слух пустила сама Велия, сообщив «под строжайшим секретом» паре-тройке своих гадесских подружек. Те, естественно, прочим своим подружкам тоже разбалтывали «под строжайшим секретом» — то-то даже перевозивший нас из Кордубы Акобал оказался в курсе, гы-гы! Он-то, как я выпытал таки у него в конце пути, от своей жены узнал, а она от их дочки, а та — как раз от одной из тех подружек, и всё «под строжайшим секретом». Это был первый этап плана Велии, эдакий скрытый «инкубационный период», который она принялась воплощать в жизнь почти сразу по приезду в Гадес. С моим прибытием тихий слушок зазвучал громче — особенно после того, как она показала меня — опять же, «под строжайшим секретом» — тем подружкам. А тут ещё и тот БББ наш случился — уже через три дня в пригороде болтали о сотне одних только убитых. По сведениям нашего «бригадира» реально даже вместе с ранеными едва ли набиралась эта пресловутая сотня, но кого это волновало? Обсуждающие свои сплетни обыватели всегда и везде «знают» о событиях лучше и точнее самих их участников, и наш случай не стал исключением из этого незыблемого правила. Так то в пригороде, многие из обитателей которого кое-что и сами видели, а в финикийской островной части города «знали совершенно точно» о добрых двух сотнях убитых, из которых минимум полсотни приписывалось нашей четвёрке, а из них полтора или два десятка — лично мне. В результате я приобрёл славу крутого отморозка, который сперва кромсает оппонентов в капусту, а потом уж думает. Эдакий брутальный самец как раз того типа, который страшно популярен у обезьяньих самок, так что слух о том, что это — «тот самый головорез, который жених Велии из клана Тарквиниев», никому неправдоподобным не показался. Большинство шушукающихся не знало даже моего имени, зато знало «совершенно точно», что я — жених Велии. Отец её не знал, дед не знал, домочадцы не знали, родная мать отчаянно старалась не знать, а они — знали. И плевать, что никто не слыхал о помолвке, они ведь и так «знают совершенно точно». Не весь Гадес, конечно, это Криула сильно преувеличивает, но его респектабельная часть — пожалуй.
И пожалуй, моя молоденькая, но ранняя интриганочка всё рассчитала верно — начавшие уже было волочиться за ней сынки гадесских купцов как-то поотстали. Кому охота схлопотать меч или кинжал в бок от варвара, настолько отмороженного, что сперва убьёт, а потом уж только о последствиях подумает? Дело ведь не только в БББ — докатилась уже молва и о моём участии в кордубских событиях, тоже преувеличенном в разы. Мне приписывали даже участие в самом сражении мятежников Кулхаса с римлянами и, как водится, пару-тройку десятков собственноручно уконтрапупленных супостатов. Мнения разделялись лишь в одном — на чьей я там был стороне. То ли у Кулхаса, то ли среди местных союзников Рима. Причём, у обеих версий имелись сторонники, «знавшие» правду «совершенно точно». Велия же, оказавшаяся талантливой «пиарщицей», умело формировала «общественное мнение», если и не всего Гадеса, то его наиболее уважаемой части, которое «знало совершенно точно», что её жених — я. Конечно, это ещё ровным счётом ничего не гарантировало, но шансы здорово повышало — будучи в числе этой самой «уважаемой» части граждан, глава клана Тарквиниев не мог совсем уж не считаться с означенным «общественным мнением». По крайней мере, ему придётся рассматривать в числе возможных кандидатур — успевшем уже заметно уменьшиться — и мою. От меня теперь требовались лишь два героических подвига в духе Геракла — не наделать слишком уж непоправимых глупостей и изобрести способ снова отличиться хотя бы разок, но весомо. Легко ли совместить одно с другим — вопрос, конечно, философский, но два подвига — всё-таки не двенадцать. Как говорится — и на том спасибо.
— Я знаю, кому служит этот ваш Дагон, — сообщил нам «досточтимый» Волний, когда мы дождались наконец аудиенции и изложили ему свои соображения, — Клану Митонидов. Но чего вы хотите от меня? Убитых вами наёмников никто не опознал, а его самого вы опять упустили. Я не порицаю вас за это — он очень серьёзный противник, и то, что вы сумели сорвать его планы — уже немалый успех. Но у меня нет доказательств причастности Митонидов к нашим неприятностям, а без них городской Совет не поймёт меня, если я развяжу с ними открытую войну. Нужен повод, законный и очевидный для городских властей повод.
— Опознанный Дагон стал бы таким поводом? — вкрадчиво поинтересовался наш испанский мент.
— Смотря кем опознанный. И смотря при каких обстоятельствах. Если бы вы убили его в схватке — его опознанный труп был бы хорошим поводом. А просто узнать его в числе прохожих — ну и что с того? Он гражданин Гадеса, а быть похожим на какого-то разыскиваемого вами бандита — не преступление. Ну, узнал его ваш раб — и что дальше? Слова раба в суде весят меньше слов свободных, а вы сами — ещё даже не граждане города. Против вас же будет свидетельство Митонидов — граждан влиятельных и уважаемых в Гадесе. Митон — основатель их клана — путешествовал с самим Ганноном Мореплавателем, и слово Ратаба, его прямого потомка — не пустой звук.
— То есть Дагон должен быть пойман с поличным? — уточнил Васкес.
