— Лево держи-и! — подхватили по стругам крикуны, передавая атаманский приказ.
Паруса заполоскали под ветром, меняя растяжку: становые снасти спустили углы парусов, отпускные[23], крепко подтянутые и заклюнутые на шпынях, перетянули их наискось, загребая ветер от берега. На угол вздутые паруса понесли струги в глубь моря на межень, от восхода к полднику. Солнце садилось за далекие горы, отбросив вдоль берега по морю длинную тень, а впереди стругов вдалеке еще ярко сверкали волны под солнечными лучами.
Струги на веселой косой волне покачивало с боков. Кое-кого из казаков опять замутило от качки…
— Первое дело, когда качает, поесть плотней. Каши с мясом, чтоб брюхо было полно! — подсмеивался Сукнин.
Запасов больших в караване не было. Животы подтянулись.
— А что же, плотней так плотней! — вдруг решительно подхватил Разин. — Вари посытнее мясное варево, потчуй! — приказал он Сергею.
— Степан Тимофеич! У нас всего на каждых два ста казаков по бочонку солонины осталось, — напомнил Сергей.
— А на что беречь?! Вели греть котлы да варить, — твердо сказал Степан. — Сколь вина в караване?
— Бочка всего.
— Всю раздать и бочку — в волну… И кашу вари изо всей…
Часа через два караван пировал, уходя под полной луной в открытое, казавшееся бескрайным, ясное и шумливое море. Атаман приказал всем после еды отдыхать.
— Десять! Десять! — измеряя глубь, покрикивал с кормы казак.
— Спускай паруса, трави якоря! — прокричали по всему каравану.
— Задумал чего-то Стяпан Тимофеич, — шепнул Сергей Черноярцу.
Тот не ответил.
Уже часа три Разин недвижно стоял на носу струга, в молчанье глядя в воду. Казаки, покончив с едой, спали вповалку, положив на колени и на плечи друг другу тяжелые от усталости головы. Паруса были спущены.
Волны качали суда, погромыхивая цепями якорей. Караван стоял на широкой осереди в открытом ночном море.
Вдруг атаман повернулся.
— Иван! — позвал он Черноярца.
Тот, хватаясь за снасти, качаясь и хлюпая табачной трубкой, подошел к атаману.
— Дай потянуть, — сказал Разин.
Он взял из рук Черноярца трубку и затянулся горьким, крепким дымом.
— Поганое зелье, — сказал, отдавая трубку. — Завтра иной табачок запалим: турский будет…
— Отколе? — спросил Черноярец с деланным удивлением. Он давно научился ловить на лету мысль Степана, но знал, что тот любит всех поражать своей выдумкой.
Степан рассмеялся.
— Хитришь, есаул! То под землю на три аршина видишь, а то на ладони не разглядел!..
— Будить казаков, что ли? — с усмешкой спросил Черноярец.
Степан поглядел на луну.
— За полночь двинуло… Что же, давай подымать, Федор Власыч! — окликнул Разин Сукнина. — Время за полночь. На ветер тяжко грести, ан… надо поспеть до света к Дербени…
Сукнин схватил атамана за плечи и затряс, прижимая крепким объятием к сердцу.
— Угадал я тебя, окаянная сила! — воскликнул он с радостью.
— Что ж тут дивного?! Ты меня угадал, я — тебя. Сердце сердцу без слова скажет…
— Вздынай яко-ря-а-а! — радостно крикнул во всю грудь Сукнин.
— Взды-на-ай яки-ря-а-а-а! — подхватили по каравану крикуны.
Казаки очнулись, отоспавшиеся, бодрые после плотной еды. Спросонья потягивались, ежились от ночного морского холодка.
— Замерз, Тимофей Степаныч Кошачьи Усищи? — поддразнил Разин Тимошку. — Теперь греться будешь. Садись на весло, а зипун кидай под себя, чтобы зад не стереть.
— На стругах! Голос слуша-ай! — крикнул Сукнин. — Весла в воду! За мной гусем, насупротив ветра давай выгребайся!
— Насупротив ве-етра да-ва-ай выгреба-ай-ся-а-а!.. ай… бай-ся-а-а-а! — далеко в море откликнулись крикуны.
Теперь, при луне, с каждого струга были видны соседние — сзади и спереди.
Вытянувшись в одну линию — нос за кормой, подвигались они обратно к дагестанскому берегу. Луна опустилась за горы, и лица гребцов озарились розовым отблеском. Длинные весла гнулись, взлетая над шумной темно-зеленой волной. Степан стоял на носу струга, вдыхая запах земли, летевший навстречу каравану в легком прохладном ветре…
В рассветной мгле на берегу среди темной зелени выступили белые пятна построек. Послышался одинокий собачий лай с берега. Рыбачий челнок под парусом, дремливо бежавший в волне от берега, вдруг круто поворотил назад…
— Иван! Посылай робят живо догнать рыбака! — приказал атаман.
Челн скользнул со струга в воду. Дружно ударили легкие весла разинцев. Перелетая с волны на волну, казаки помчались наперерез челноку.
— Дого-онят, — уверенно сказал Сукнин. — На стругах голос слуша-ай! — выкрикнул он. — Окроме гребцов, с мушкетами да с пищалями к бою! Челны в море!
По судам понеслась перекличка голосов. Вдоль каравана вынырнули из тени стругов легкие казачьи челны, шедшие до того на причалах. Молчаливыми кучками чернели на них казаки, над которыми воинственно торчали длинные дула пищалей.
— Давай челна! — сказал Разин. — Ты, Федор Власыч, тут, на стругах. Носами к берегу стань, фальконеты наизготовку. Увидишь, нужна допомога — пошли гребцов…
— Догнали нечистого! — радостно выкрикнул Черноярец, наблюдавший за гонкой в море.
… Полсотни челнов, отделившись от каравана, теперь полетели к берегу, Разин, Иван Черноярец и Сергей Кривой вели ватагу в набег.
На берег выскочили лавиной и понеслись по улицам спящего города.
На стругах услыхали с берега сначала многоголосое завыванье и лай собак, потом увидали смятенно бегущих на берег местных жителей, услыхали их крики, потом уже донеслись до стругов пищальные и мушкетные выстрелы. Где-то, уже на горе, между виноградников и раскидистых темных рощ, разгоралась битва.
Солнце вышло из моря и брызнуло ярким светом.
Все больше и больше народу скоплялось на берегу. Чернобородые воины с саблями и топорами, голые кричащие ребятишки показывали друг другу на казачьи челны, на караван стругов. На руках катили с горы смешную пушку на высоких, нескладных колесах. Наводили ее на струги.
Сукнин, не выжидая нападения, первый ударил по ней разом из трех фальконетов. Подбитая пушка осела на одно колесо.
Вдруг сразу в двух местах в городе из-за садов и мечетей поднялся черный дым…
За шумом волн слышались с берега растущие крики. Толпа местных воинов сбилась в тесную кучку и, предводимая человеком в чалме, побежала в гору, в сады, где шла битва.
— Федор Власыч! Подмогу, что ль, дать? — нетерпеливо спросил Наумов, когда челны возвратились с гребцами под борта стругов.
И хотя за садами и за домами ничего с моря не было видно, Сукнин подтвердил одобрительно:
— Надо подмогу…
Струги, осмелев, подходили ближе и ближе к берегу. Из ближних садов полетели по направлению к каравану стрелы.
Казаки, выстрелив по садам из мушкетов, спрыгнули в море и по пояс в воде побежали к берегу под дождем свистевших над морем стрел…
Дым поднимался по городу уже не менее чем в десяти местах. Кое-где вырвалось из-за зелени пламя пожара.
Казаки громили главный невольничий рынок Каспия, город и крепость Дербент.
Мирская молва
Алена была одинока. Со Степаном и Сергеем ушли пришельцы из боярских земель и донская казацкая голытьба, а те казаки, что остались дома, не хотели знаться с семьей Степана, который был для них не только братом мятежника, но и ослушником казацкого круга, пустым удальцом. Царь и Войско Донское не решались напасть на Азов, а он собрался покорить такую твердыню с кучкой безоружных оборванцев. Чести хотел заслужить голутвенной кровью!.. Иные не желали знаться с его домом, чтобы не навлечь на себя гнев старшины, иные же и сами его не любили.
Впрочем, старшина была довольна уж тем, что Разин увел с собой беспокойную голытьбу.
Когда долетел на Дон слух, что Разин взял Яицкий городок, то старшинские подголоски ядовито и злобно заговорили в Черкасске:
— Шел на азовцев — напал на русских. Вот те Аника-воин!
На большом войсковом круге Корнила говорил о походе Разина:
— Крестник он мне. Мне б перед вами, атаманы, вступиться за крестного сына, ан не могу: слыхано ли дело — пошел зипуна добывать на царских стругах, а ныне — страшно и молвить — твердыню российскую порубежную полонил!..
— Орел атаман! — смело крикнул кто-то из гущи круга.
Многие казаки одобрительно ухмыльнулись на этот выкрик, но войсковой атаман рассердился.
— Дурацкий язык без привязи — как бешеный пес на воле! Чего орешь?! За таких орлов будет царская милость Дону — без хлеба сядем!..
И вправду, бояре задержали хлебное жалованье. Домовитое казачество не страдало от этой задержки, зато простым казакам опояски стали свободны. Небогатые соседи, люди среднего достатка, начали повторять за Корнилой, что Разин ради свой корысти губит весь Дон.
Соседки попрекали Алену за мужа, глядели враждебно. И если случалась какая-нибудь нужда, Алена не решалась зайти ни к кому в станице…
