Гай подошел к окну и оперся руками о подоконник. Из его кабинета с верхнего этажа дома на Холланд-сквер было хорошо видно, как из пожарищ, оставшихся после налетов, растут новые дома, сверкающие и чистые. Гай чувствовал усталость, он не мог найти себе места, приспособиться к новой ситуации. В этом году ему исполнилось сорок лет. Никогда до сих пор он не ощущал так явственно, что стареет и его моральные приципы устаревают вместе с ним.
— А кто такой этот Фартинг? — не оборачиваясь, спросил он.
— Он лучше всех играет в крикет. Он набрал сорок четыре очка в матче против Холивелла. — Мальчик потянул отца за рукав. — Папа…
Гай посмотрел на сына. Он вновь был поражен красотой Оливера: льняные волосы, точеные черты лица, сапфировые глаза. Из-за этой красоты, из-за того, что он был единственным ребенком, из-за того, что Гай чувствовал свою вину, мальчик всегда получал от родителей то, что хотел.
— Папа, когда я вернусь обратно в школу? Я не доделал задание по латыни, и я хотел играть в крикетной команде…
Гай положил руку Оливеру на плечи и мягко проговорил:
— В Уайтленде не хотят брать тебя обратно, Оливер. Доктор Воукс заявил об этом совершенно определенно.
У Оливера округлились глаза.
— А что же мне делать, папа?
— Не знаю. — Гай услышал в своем голосе усталость. — Я не знаю, Оливер.
Мальчик заплакал. Гай обнял сына и погладил по мягким золотистым волосам.
Во время напряженного молчаливого ужина Гай вспомнил, что вчера обещал позвонить Фейт и не сделал этого. Под предлогом, что ему хочется размять ноги, он пошел к телефону-автомату. Пока он набирал номер Фейт, в голове звучали слова Оливера: «Потому что она мне понравилась… потому что я хотел ее». Яблочко от яблони… — угрюмо подумал он, отец и сын оба не могут устоять перед ярким, красивым, запретным.
Она взяла трубку, и Гай сразу уловил тревогу в ее голосе.
— Это я, Фейт.
— Гай. — Вздох облегчения. — Гай, что случилось? Ты не позвонил — я боялась…
— Все в порядке, — перебил он. — Кое-что действительно случилось, но к нам это не имеет отношения.
Однако, объясняя ситуацию с Оливером, он не смог не упомянуть о том, что они едва избежали неприятностей: Элеонора звонила ему на работу, секретарша пыталась разыскать его.
Фейт слушала молча, а когда он закончил, сказала:
— Бедный Гай. Бедные вы все. Как Оливер?
— Пристыжен. Тих.
Впрочем, Гай не был уверен, к чему относятся сожаления Оливера: к тому, что он сделал, или к тому, что потерял.
— И что ты будешь делать?
— Пока не знаю. — Он машинально вывел пальцем на запотевшем стекле телефонной будки: «Гай + Фейт» и тут же стер надпись ладонью. — С сентября он должен начать учебу в частной средней школе, поэтому вряд ли стоит искать сейчас другую приготовительную школу. И кроме того, там начнут задавать вопросы. Элеонора хочет нанять домашнего учителя, но я не уверен… Мне кажется…
— Что, Гай?
— Мне кажется, что домашний учитель — это самый худший выбор. Это изолирует Оливера и усилит в нем сознание своей исключительности. — Он вздохнул. — Я бы хотел поехать с ним куда-нибудь. Например, на Континент, показать места, которые я люблю. Немного закалить его. Именно это ему сейчас нужно. Но я не могу бросить работу. Сельвин все еще чувствует себя плохо, хотя и не признается в этом, и если я возьму отпуск, он возьмется меня замещать, а ему это не по силам.
Гай увидел, что к автомату выстроилась очередь желающих позвонить. На мгновение он закрыл глаза и представил лицо Фейт, ее дорогие знакомые черты. Затем с усилием произнес:
— Я не знаю, когда мы сможем увидеться снова, Фейт. Мне нужно разобраться с этим делом.
Молчание. Он слышал в трубке эхо ее дыхания. Наконец Фейт заговорила:
— Ты пытаешься сказать мне, что не хочешь больше меня видеть?
— Нет. Господи, нет. — К стеклу телефонной будки прижимались чужие лица, торопя его. — Я никогда не скажу этого, Фейт! — воскликнул он. — Неужели ты не понимаешь? Только благодаря тебе я могу выносить все это.
— Но ведь то, что мы делаем, — неправильно.
— Как это может быть неправильным, если мы любим друг друга? Любовь — это самое лучшее, что есть на свете.
— Лучшее еще не значит правильное, — срывающимся голосом сказала она. — Мне надо идти, Гай. Меня ждет Кон. Позвони, когда сможешь.
И телефон умолк.
Завтракая вдвоем с Элеонорой, Гай сообщил ей о своем решении.
— В течение летнего семестра Оливер будет ходить в местную школу. Школу имени короля Эдварда Шестого.
Элеонора отодвинула вареное яйцо и подняла голову.
— Что за глупости, Гай. Это муниципальная школа.
— Это средняя школа.
— Оливер не может учиться в муниципальной школе.
— Разумеется, может. Это всего лишь на один семестр, а поскольку он уже сдал вступительный экзамен в Миссингдин, ничего страшного, если ему придется кое-что повторить. Это идеальный вариант — он сможет ездить туда на автобусе и жить дома. Я позвоню сегодня в школу и спрошу, смогут ли его принять.
— Гай, об этом не может быть и речи. — Элеонора налила себе еще кофе. — Я не позволю Оливеру туда ходить.
— Это вполне приличная школа по всем показателям. В прошлом году шесть ее выпускников поступили в Оксфорд и Кембридж.
— Это не имеет значения.
Гай наполовину намазал маслом ломтик хлеба, но не стал его есть.
— Тогда что имеет значение, Элеонора?
— Я не хочу, чтобы Оливер общался с мальчишками такого сорта.
— Какого сорта?
— Грубыми мальчишками. Он наберется от них дурных привычек.
— Я считаю, что следует позаботиться о том, как бы они не набрались дурных привычек от него, — холодно сказал Гай и отодвинул тарелку. Он не мог есть: даже вид пищи вызывал у него тошноту. — Оливер — вор, Элеонора. Мы должны признать это. Да, пока что он крадет только игрушки, но кто знает, чем он соблазнится через несколько лет?
Элеонора поджала губы.
— Ты, что, считаешь, что он станет грабить банки или вламываться в чужие дома?
— Конечно, нет. Возможно, Оливеру все достается слишком легко. — Гай предпринял последнюю попытку извлечь хоть какой-то смысл из пепла их брака, заставить Элеонору понять его мысль. — Мы воспитали его в уверенности, что он может получить все, что хочет, причем сразу. Несколько месяцев, проведенных среди менее привилегированных мальчиков, научат его ценить то, что он имеет.
— Я не стану обсуждать это, Гай. Оливер в муниципальной школе? Никогда.
Гай понял, что Элеонора даже не слушала его. В нем вспыхнула примитивная жажда мести. В конце концов, деньги зарабатывает он.
— Я не буду платить за домашнего учителя, Элеонора. — Ему доставило удовольствие увидеть, как изменилось выражение ее лица. — Нам не вернут из Уайтленда то, что мы заплатили за следующий семестр. И ты знаешь, как дорого стоит обучение в Миссингдине. Мы не можем позволить себе частного преподавателя.
Она с грохотом поставила чашку на блюдце.
— Ты мог бы взять еще пациентов…
— Я не стану делать этого. — Гаю хотелось выпить; в половине девятого утра ему хотелось выпить. Но вместо этого он взял сигарету. — Не стану.
Элеонора поднялась из-за стола.
— Тогда я попрошу взаймы у отца. У него есть сбережения. — Она остановилась в дверях. — Я не думала, что ты так неразумен.
Однако Сельвин, к ужасу Элеоноры, поддержал зятя. Гай позвонил в школу и договорился о собеседовании для Оливера.
Неожиданной была реакция самого мальчика. Он побледнел и позеленел, казалось, его сейчас стошнит. Гай обнял его за плечи и мягко объяснил, что школа имени короля Эдварда VI — всего лишь временное место учебы, которое позволит им преодолеть возникшие затруднения. А в сентябре он поедет в Миссингдин. Но Оливер прошептал в ответ:
— Я тебя ненавижу. Нана никогда не отправила бы меня туда. Ненавижу тебя.
И выбежал из комнаты.
Первые несколько недель семестра прошли без происшествий, и Джейк начал думать, что, возможно, он ошибся, решив, что Линфилд видел его и Мэри вместе на побережье. Как и в том, что Линфилд затаил злобу. Вздохнув с облегчением, Джейк погрузился в уже привычную рутину уроков и проверки тетрадей.
Но однажды в воскресенье, встретившись с Мэри у подножия тропинки, идущей вдоль утеса, он заметил, что лицо ее особенно бледно. Она держалась скованно и на попытки завязать разговор отвечала односложно. Бакланы и буревестники ныряли в воду с выступающих в море скал, волны бились о камни. Тропинка была слишком узка, чтобы идти по ней бок о бок; Мэри широко шагала впереди, ее маленькая сгорбившаяся фигура дрожала на ветру.
Джейк догнал ее.
— Что случилось?
— Ничего. — Она засунула руки глубже в карманы.
