были на патрулировании, когда вас и вашего коллегу отправили на вызов в квартиру в Шепердс-Буше.
Он дал ей пару минут на то, чтобы понять, о чем он говорит, но Бекка непонимающе смотрела на него.
— Три года — долгий срок, — ответила она.
— Только не в том случае, когда была растоптана жизнь.
— Я имела в виду, что по своей работе я каждый день встречаю десятки людей…
Мужчина покачал головой и приложил палец к губам, делая ей знак замолчать.
— Мне плевать, что вы имеете в виду, — заявил он, и Бекка умолкла. — Вам знакомо имя Одри Моро?
— Да, — снова ответила она. — На ее имя зарегистрирована машина, участвовавшая в происшествии на дороге в эти выходные.
— А до этого вы слышали это имя?
— Нет.
— Одри была моей невестой, и три года назад вас вызвали к ней на квартиру из-за… недоразумения.
Бекка откашлялась.
— И в чем заключалось недоразумение?
— Между ней и мной возникли разногласия, а вы сделали неправильные выводы и приняли ее сторону.
Бекка почувствовала, как по спине у нее пробегает холодок. Одри Моро работала в первом детском саду Мэйси, в Финсбери-Парке. Сержант вспомнила об этом, потому что все случаи домашнего насилия цеплялись за ее память, словно репьи.
— Вы были ее бывшим партнером и угрожали ей, — сказала она.
Его ответ был быстрым и болезненным — в виде пинка сначала в бок Бекки, потом по почкам.
— Отвернись, — приказал мужчина, обращаясь к Эвану, но мальчик оставался неподвижен. — Я сказал — отвернись! — рявкнул преступник, и на этот раз испуганный малыш повиновался.
Тем временем Бекка осела на бок, хватая воздух ртом. Во время ее работы в патрульных ей не раз приходилось участвовать в драках, и ее били в живот и в солнечное сплетение, но эта боль была гораздо сильнее, чем любая, испытанная ею прежде. Должно быть, второй пинок угодил прямо по почке, и Бекка подумала, что так, должно быть, чувствуется казнь на электрическом стуле. Она беспомощно смотрела, как мужчина заносит ногу, чтобы снова пнуть ее.
— Прекрати! — раздался приглушенный голос Хелен. Мужчина повернулся и направился к ней, переложив дубинку в левую руку и занеся ее над головой.
— Еще одно слово с твоей стороны, и тебе не поздоровится… — прорычал он.
Встревоженный Эван, вероятно, не понимал, что означает эта угроза, однако знал достаточно, чтобы испугаться тона мужчины. Он стал отползать подальше от него вдоль дивана, все еще глядя в противоположную сторону. Похититель шагнул к мальчику, опустил свое оружие и крепко взял Эвана за плечо.
— Мне нужно, чтобы ты оставался на месте, — приказал он, и мальчик замер.
Бекка сумела кое-как выровнять дыхание, несмотря на режущую боль в боку. Собрав все силы, снова села прямо, желая отвлечь внимание убийцы от невинных людей и снова оттянуть это внимание на себя.
— Как вас зовут? — спросила она. — Я только что поняла, что не знаю вашего имени.
— Ты имеешь в виду, что не помнишь его.
Бекка кивнула, и в ее голове запульсировала боль.
— Доминик. Не то чтобы это имело какое-то значение…
— Расскажите мне, что случилось в тот вечер, Доминик. Объясните мне, что, с вашей точки зрения, произошло тогда.
— А, теперь ты хочешь это знать? — отозвался он, оскорбленно складывая руки на груди. — Потому что тогда тебе было начхать на то, что я говорил! Ты была слишком занята тем, что лезла не в свое дело и считала меня конченым подонком! Но ты ошибалась.
— Теперь я это понимаю. Пожалуйста, расскажите мне, что случилось. Я вас слушаю.
Доминик начал расхаживать по гостиной — пять шагов туда, пять шагов обратно, словно бурый медведь, заключенный в клетку. Он рассеянно постукивал по ноге дубинкой. Бекка заметила на кончике дубинки маленький кружок белой краски и осознала, что это ее собственное полицейское оружие. Она предположила, что металлические наручники, впивающиеся ей в запястья, тоже принадлежат ей, как, вероятно, и перцовый баллончик, от которого все еще саднят глаза. Если она правильно помнила, он использовал против нее все, что она когда-то использовала против него.
Доминик прекратил расхаживать.
— Мы с моей невестой поспорили из-за нашего сына, — начал он. — Перед этим у нее случился нервный срыв, и она ушла от меня на седьмом месяце беременности. Бросила работу, не сказала мне, куда уезжает, и все, что у меня было, — это номер телефона, по которому она не отвечала. Ты можешь представить, каково мне было — знать, что моя плоть и кровь где-то там, не со мной? И что женщина, которую я любил, не позволяет мне видеться с ним?
— Нет, я не могу этого представить, — ответила Бекка. После того вечера она больше не видела Одри, и всего несколько дней спустя Хелен нашла другой детский сад, намного ближе к дому. — Это кажется очень несправедливым.
Ее ответ, похоже, удовлетворил мужчину, и он снова принялся расхаживать по комнате.
— Я искал Одри целый год, прежде чем наконец-то нашел ее, и к тому времени мой сын уже родился. Первый и единственный раз, когда я сумел хотя бы мельком увидеть его, — это когда ты заставила их покинуть меня.
— Я не заставляла их… — возразила Бекка, но Доминик проигнорировал ее.
— Все, чего я хотел, — это встретиться с ним, посмотреть на него, взять на руки, вдохнуть его запах… А из-за тебя я не смог ничего этого сделать.
Бекка беспомощно смотрела, как краснеет его лицо, словно ярость снова поднимается в ее душе. Она вздрогнула, когда дубинка с силой ударила в стену над ее головой, выбив несколько кусков штукатурки. Бекка зажмурилась, когда хлопья краски осыпали ее, словно конфетти. Удар заставил Мэйси взвизгнуть и еще плотнее уткнуться головой в грудь Хелен.
Бекка открыла глаза и медленно кивнула, надеясь, что он заметит ее сострадание к его боли. Она представляла себе, каково было бы жить без Мэйси. Это оказалось невыносимо, поэтому Бекка прогнала эту мысль прочь.
Доминик бросил на нее взгляд; луч света, пробравшийся между задернутыми шторами, озарил его
