позволять этому страху отразиться на ее лице.
— И в чем же состоит твоя цель? Ты убьешь меня — и что потом? Ты думаешь, что когда-нибудь сможешь вернуться к нормальной жизни? Куда ты, по-твоему, сможешь сбежать, когда все полицейские в стране будут тебя разыскивать? Тебе никогда не знать покоя.
— Не твое дело. Но вот что я тебе скажу: скоро общественное мнение будет на моей стороне. Что бы ни думали обо мне твои коллеги, вся страна поймет, что меня довели до этого и что я не тот монстр, каким меня расписывают газеты.
— Ты совсем свихнулся? — фыркнула Бекка. — Все, что поймет общественность, — это то, что ты маньяк, которому нравится похищать маленьких мальчиков.
Доминик покачал головой.
— Они поймут, что каждый из вас заслуживал того, что с вами случилось.
— Ты обманываешь себя.
— Увидим. Нет, не так. Увижу только я. Ты ничего не увидишь, потому что будешь мертва.
То ли от страха, то ли от пинка по почкам Бекка уже не смогла сдерживать позывы мочевого пузыря. В паху расплылось мокрое темное пятно.
— Если ты собираешься меня убить, не мог бы ты хотя бы отвести детей в другую комнату? — спросила она, чувствуя, как дрожат все мышцы в ее теле. — Посмотри на них, Доминик. Мэйси вне себя от страха, а Эван впал в ступор.
— Этьен! — неожиданно взревел Доминик, ткнув указательным пальцем в сторону ошеломленной Бекки. — Его зовут Этьен, и не говори мне, что будет лучше для моего сына!
— Но он не твой сын, верно? — возразила Бекка. — Твой сын мертв, ты сам мне это сказал.
Доминик сердито уставился на нее; его ярость переросла в замешательство, как будто он на какой-то момент запутался в своих мыслях. Бросил взгляд на мальчика, сидящего на диване, как будто пытаясь уверить себя в том, что это не он ошибается. Но Бекка была права, и это временно поставило его в тупик.
— Ты должен вернуть его родителям, потому что он не твой, — продолжила она.
— Не говори мне, что мне делать.
Оттолкнувшись локтями, она села ровнее и посмотрела ему в глаза.
— Этьену повезло, что он от тебя спасся. Ты не годишься быть отцом, ты даже не годишься быть человеком. Какого черта приводить ребенка в дом к тому, кого ты собираешься убить? Ты считаешь, будто преподаешь урок таким людям, как я, тем, кто, по твоему мнению, поступил с тобой неправильно, когда мучаешь и убиваешь нас? Конечно, нет! Ты просто чокнутый ублюдок, который винит других в своих собственных действиях. Одри сбежала, потому что ты жестоко обращался с ней, и она не хотела, чтобы ты сделал то же самое с ее сыном. Кровь твоей семьи — на твоих собственных руках.
Доминик упер руки в бока и фальшиво рассмеялся.
— Да пошла ты, Бекка. Сейчас ты пожалеешь о каждом своем слове, когда я начну резать тебе язык.
Но когда он бросился к ней, телефон в его кармане завибрировал. Доминик прочитал сообщение и уставился на Бекку.
Она что-то пробормотала, намеренно тихо.
— Что ты сказала? — переспросил он.
Бекка повторила — но все еще слишком тихо, чтобы он мог разобрать. Доминик присел на корточки и ухватил ее за щеки, впиваясь пальцами, словно когтями, и притягивая ее голову ближе к себе. И Бекка ухватилась за свой единственный шанс. Она откинула голову назад, а потом резко ударила ею вперед, так, что ее лоб с силой врезался Доминику в переносицу. От удара тот потерял равновесие и завалился на бок, держась за лицо. Ранее Бекка отметила, что он правша, но дважды, когда хватался за дубинку, то перебрасывал ее в левую руку — похоже, у него болело правое плечо.
Бекка подняла ноги, скованные в лодыжках, повыше и ударила ими по правой ключице Доминика. Догадка оказалась правильной — это было его слабое место. Раздавшийся хруст был достаточно громким, чтобы его услышали оба. Доминик закричал. Бекка повторила удар, потом сместилась назад, впечатав обе пятки в его пах. Он перекатился на бок, спиной к Бекке. Тогда она обрушила обе ступни на его висок и, собрав все оставшиеся силы, оттолкнулась от стены и поднялась на ноги.
Нужно было думать быстро. Дубинка лежала на полу в нескольких дюймах от нее, но даже если б она смогла до нее дотянуться, не было бы никакой пользы. Со скованными запястьями ей не хватит силы, чтобы причинить Доминику существенный вред. Вместо этого Бекка, волоча ноги, выбралась в коридор.
— Мэйси! — крикнула она, обернувшись к дочери. Доминик сейчас был вне поля ее зрения. — Иди сюда и открой входную дверь. — Но Мэйси продолжала прятать лицо между подушками и спиной лежащей без сознания бабушки. — Мэйси, — снова позвала Бекка. — Пожалуйста, милая, иди на мамин голос и помоги мне.
Но ни ответа, ни движения не было.
На Бекку снизошло жуткое осознание того, почему Мэйси не хочет двигаться. Ее дочь чувствовала себя в большей безопасности рядом с бесчувственной бабушкой, чем рядом с матерью. Хелен успокаивала ее, заклеивала пластырем ее порезы и ссадины, читала ей сказки на ночь. Именно к ней Мэйси бежала за спасением, когда чего-то боялась. Постоянное отсутствие Бекки сделало ее матерью только на словах.
Слезы хлынули из глаз Бекки; она хотела, чтобы у ее дочери внутри шевельнулось хоть что-то, способное преодолеть этот страх. Оценила расстояние, лежащее впереди, — если она сможет в одиночку преодолеть эти несколько метров, то, может быть, сумеет открыть входную дверь и позвать на помощь.
— Оставайся там, милая, — крикнула Бекка. — Я вернусь за тобой, обещаю.
Неожиданно она услышала, как ее дочь зашевелилась.
— Мамочка, не уходи, — донесся приглушенный голос Мэйси.
Бекка замерла на месте. Хорошая мать не оставила бы Мэйси в одной комнате с этим человеком даже на секунду. А ее материнский инстинкт был слишком силен.
— Хорошо, солнышко, — всхлипнула она. — Все будет в порядке. Я никуда больше не уйду, честное слово.
Она осталась стоять на месте, дрожа всем телом. Потом уголком глаза увидела, как Доминик медленно перекатился на спину и уперся руками в пол, чтобы
