То были запоздалые попытки протеста против чрезмерного господства Рима и иезуитского ордена в Испании, ставшие возможными вследствие враждебного отношения папства во время войны за испанское наследство (1700- 1714) к французскому кандидату (внуку Людовика XIV), который под именем Филиппа V стал испанским королем. До этого времени папский нунций пользовался в Испании почти неограниченной властью, в особенности в течение восьми месяцев в году, в так называемые апостольские месяцы, когда он по своему усмотрению назначал и смещал высших представителей духовенства и когда ему принадлежала высшая судебная власть в отношении ряда категорий лиц. Ежегодно нунций выкачивал из Испании 500 тыс. римских экю, которые он отправлял в курию в виде дани христианнейшего государства Западной Европы. В 1714 г. между Мадридом и Римом начались переговоры, имевшие целью ограничить всемогущество Рима в Испании. Переговоры закончились лишь к 1753 г., когда были отменены апостольские месяцы, уничтожено право обложения Римом духовенства, ограничена папская судебная власть и так далее Государство за 310 тыс. экю выкупило у Рима его привилегии и предоставило в его распоряжение 52 бенефиция. Вопрос о праве публиковать папские буллы в Испании без дозволения королевской власти не был решен, и в 1754 г. начался на этой почве конфликт из-за пятитомной "Христианской доктрины", автором которой был теолог Филипп Мезангю, профессор Сорбонны. Книга эта вышла в 1748 г., а в итальянском переводе, рассчитанном на более широкий круг читателей, лишь в 1753 г., и немедленно вызвала подозрение инквизиции и иезуитов, которые обратились с жалобой к папе Бенедикту XIV (1740-1758). Хотя Мезангю написал покаянное письмо, а итальянский переводчик лично хлопотал перед папой и указывал, что 70-летний Мезангю пользуется в богословских кругах всеобщим уважением, Бенедикт XIV передал "подозрительную" книгу цензурной коллегии, которая шестью голосами против пяти постановила изъять ее из употребления и включить в "Индекс". Однако светская власть нашла, что булла о запрете "Христианской доктрины" нуждается в королевском решении. Так возник конфликт между Римом и Мадридом, причем иезуиты и инквизиторы стали на сторону Рима, который и вышел победителем. Мезангю был заклеймен как опасный янсенист и враг церкви.
Сила иезуитско-инквизиционной партии в Испании была велика: в середине XVIII в. в стране насчитывалось 62500 монахов, состоявших в 40 орденах, почти 34 тыс. монахинь, имевших 1122 монастыря и принадлежавших к 29 орденам. Монастыри обладали огромными земельными участками, а также мясными и винными лавками; они вели обширную торговлю, успешно конкурируя со слабой испанской буржуазией. Из орденов самым богатым был иезуитский, хотя он насчитывал всего 5100 человек. Внимание иезуитского ордена помимо денег было сосредоточено на овладении народным образованием, то есть на борьбе с наукой и на одурманивании народного сознания. Очень скоро сказались результаты этой стороны деятельности иезуитов. Некогда пользовавшиеся славой испанские университеты постепенно уступали место иезуитским школам: в Севилье, Валенсии и Алкале закрылись университеты, а в "великом" Саламанкском университете, где в 1535 г. было 7-8 тыс. студентов, через 100 лет Диэго Торрес констатировал "поголовное невежество всех учащихся". Это было неудивительно, так как администрация Саламанкской иезуитской школы убеждала студентов, что "не следует ослаблять себя замысловатыми выкладками и запутанными доказательствами геометрии... Пользу математики мы видим на примере алхимии, которая учит только подделкам". В 1771 г. та же школа публично запретила преподавать теорию Ньютона, "чья система не согласуется с божественным откровением". Не без основания французский посол Сен-Симон констатировал, что "в Испании наука - преступление, а невежество добродетель". Английский представитель в Мадриде утверждал, что обыкновенное образование англичанина сделало бы его в Испании ученым. Когда представитель буржуазных интересов Энсенада пытался поднять дело образования, то должен был прийти к выводу, что в Испании нет ни профессоров, ни учителей, заслуживающих этого названия; нет географических карт, и никто не умеет их составлять; нет кафедр государственного права, физики, анатомии и ботаники, и чем человек больше учится в Испании, тем невежественнее и суевернее он становится, так как под именем науки и философии ему преподносится здесь нечто такое, что противоречит и науке, и философии.
Упадок общественной мысли в Испании не мог не отразиться на всей жизни страны; никто в Испании не мог построить корабля; никто не умел оснастить его, когда он был построен: те немногие суда, какими обладала еще Испания в начале XVIII в., были настолько непрочны, что не могли выдержать огонь своих собственных пушек. Когда во второй половине XVIII в. передовая часть господствующего класса пыталась двинуть Испанию по пути экономического, политического и умственного прогресса, то пришлось обратиться за помощью к иностранцам. Ирландцу О'Рельи был вверен надзор над пехотными школами; француз Геден стал во главе морской академии; французу Марицу поручено было артиллерийское дело; итальянец Газола ведал арсеналами и так далее Эксплуатация естественных богатств страны также оказалась не под силу испанцам. Знаменитые кобальтовые копи (в Арагонии) были в руках немцев, а для использования ртути алмаденского рудника пришлось после долгих колебаний вызвать немецких рабочих, так как ирландец Боульс доказал, что Алмадену грозит гибель, если в нем не будут работать квалифицированные рабочие. Во главе шерстяной промышленности находились голландцы, а Национальный банк был организован французом Кабарюсом. Даже "министры-преобразователи" рекрутировались из иностранцев: Уолль, Гримальди и Эскилаче сменяли друг друга. Проникновение иностранцев в Испанию было встречено враждебно иезуитско-инквизиционной партией.
Когда Португалия вследствие падения могущества Испании отделилась от нее, папство из чувства преданности Испании долгое время отказывалось признать независимость Португалии и не давало канонической санкции ее епископам. Вследствие этого ряды "законного епископата" сильно поредели в Португалии. Церковные земли были отданы офицерам и высшим государственным службистам. Не только правительство, но вся страна, не исключая даже местного духовенства, материально зависимого от королевской власти, забыли о былой преданности Риму.
Но особенно далеко пошла в отстаивании своей самостоятельности Франция, экономически окрепшая в XVII в. Папские нунции не перестают с этого времени жаловаться на то, что они не могут ничего предпринять, не наталкиваясь на юридическое крючкотворство королевских чиновников. Зачастую светская власть вмешивалась в дела, с давних пор составлявшие как бы монополию церкви. Король присвоил себе право издавать декреты о ереси и симонии.
Духовные лица могли в силу королевских приказов подвергаться смертной казни без согласования с церковью и без предварительного снятия духовного сана. Взималась десятина нередко в пользу государства, и постепенно десятина становится обычной доходной статьей государства. Дело дошло до того, что из-за оскорбления, нанесенного французскому представителю в Риме герцогу Креки, Франция угрожала войной, а папа вынужден был не только униженно извиняться, но и воздвигнуть на римской площади специальную колонну, которая своей надписью увековечила папское поражение.
Этим начался ряд столкновений между папством и французским королем Людовиком XIV, стремившимся ограничить вмешательство Рима в церковные дела Франции. Король присвоил себе право получать все доходы епископии, вакантной после смерти епископа, а также распределять в вакантное время соответствующие бенефиции. Когда папа, почувствовав огромный материальный ущерб от такого именно понимания королевских прав, стал протестовать против королевских декретов, то Людовик XIV ловко использовал недовольство облагаемого папством французского духовенства против Рима и в то же время исподтишка натравливал представителей папства против "ожиревшего" во Франции духовенства, не желавшего помогать "нуждающемуся" Риму. Людовику XIV удалось организовать синод, который в 1682 г. вынес четыре постановления в духе "свободной галликанской церкви".
Эти постановления сводились к следующему: светская власть не может мириться с вмешательством духовной власти в ее сферу действий; соборы имеют большее значение и власть, чем папы; в вопросах веры папские распоряжения только тогда становятся обязательными, если они встречают согласие духовенства; наконец, национальные и государственные основные законы, регулирующие церковную жизнь во Франции, имеют непреложную и обязательную силу и не подлежат изменению папством. Эта "четырехстатейная декларация" была торжественно "принята" Людовиком XIV и стала, по его решению, основным законом французского государства. Не только духовенство должно было в точности ему следовать, но профессора теологического и юридического факультетов не могли не руководствоваться им, а во всех школах было предписание изучать этот "основной закон" государства.
