Историк О.Ф. Сувениров в своей широко известной монографии «Трагедия РККА», перечисляя в соответствующем разделе лиц командно-начальствующего состава, не сломленных в ходе следствия, называет среди них и бывшего начальника Химического управления РККА комкора М.О. Степанова. При этом особо отметим, что Сувениров в научном мире известен крайней скрупулезностью в подборе научных фактов при публикации своих трудов. Однако в данном случае уважаемый доктор исторических наук допустил серьезную осечку — арестованный комкор Степанов признал себя виновным уже через неделю после ареста, а именно 16 декабря
1938 г. Почему у Сувенирова, ныне уже покойного, так получилось, сейчас трудно объяснить, но попытку такую все же сделаем.
Обвиняемый со всех сторон во вредительстве, Степанов в ходе следствия пытался лавировать и делал это зачастую на грани дозволенного. Еще до своего ареста, отбиваясь от наветов и в то же время стремясь ублаготворить вездесущие «органы», он написал
7 октября 1937 г. письмо недавно назначенному наркому внутренних дел СССР Лаврентию Берии. Основным аргументом его рассуждений было то, что он был окружен врагами народа и поэтому невольно им помогал. Но вербовке в заговор он не подвергался.
В этом письме Степанов заявлял, что «...прямо я завербован не был и не был я шпионом, но я еще раз повторяю, что по существу меня и вербовать прямо им не было необходимости, т.к. они на меня и так рассчитывали. Я это им позволил сам, общаясь с ними»73.
Вот в том-то и состоит парадокс — считать ли это заявление Максима Степанова признанием им своей вины и принадлежности к заговору в Красной Армии? Или все-таки не считать, полагая, что по-другому в тех сложившихся обстоятельствах он сказать не мог, если хотел сохранить свою свободу и жизнь? Как тут поступить— причислять ли М.О. Степанова к людям, не покоренным следственным аппаратом НКВД, или же исключить его из числа таковых?
В обвинительном заключении по его делу, подготовленном в конце апреля 1939 г., говорится: «Привлеченный в качестве обвиняемого Степанов М.О. виновным себя в предъявленном ему обвинении (обвинение было предъявлено 8 января 1939 г. — Н.Ч.) признал полностью и показал:
«...В дополнение к ранее данным показаниям, сообщаю, что я подтверждаю выводы экспертизы о задержке мною ввода на вооружение новых образцов химзащиты и нападения. Эту задержку я осуществлял сознательно как вредительство, направленное к ослаблению мощи РККА...
Хочу отметить, что я особенно задерживал ввод на вооружение образцов 1937 года...
Из-за моего вредительства произойдет позднее освоение промышленностью объектов ввода, страна будет подготовлена к ветре-че с интервентами на много месяцев позднее, чем она могла быть подготовлена...»74
Все эти слова, если они действительно сказаны и подписаны (написаны) Степановым, однозначно говорят за то, что он — враг советской власти и ее Красной Армии. Где же здесь усмотреть сопротивление насилию, противодействие следствию?
Степанов упоминает о выводах экспертизы его деятельности на посту начальника Химического управления РККА. Оказывается, в его деле есть материалы даже не одной, а двух таких экспертиз. И обе они проведены на предмет оценки деятельности подчиненных Степанову людей и учреждений — комбрига Г.И. Брынкова и возглавляемого им Научно-исследовательского химического института РККА. Например, в одном из актов эксперт — представитель Генерального штаба РККА, констатирует: «...Степанов, как бывший руководитель ХИМУ (Химического управления. — Н. Ч.) РККА, на обязанности которого лежала ответственность перед родиной в обороне страны по химзащите, руководстве и снабжении РККА химвооружением — не мог не злать, к чему могут привести изложенные факты...»75
«Изложенные факты», о которых упоминает эксперт, — это в первую очередь задержка с постановкой на вооружение армии химического изделия МТ-4.
Следствие по делу М.О. Степанова продолжалось не так уж и долго — всего полгода (с декабря 1938 г. по май 1939 г.). А в качестве следователей выступали сотрудники Особого отдела ГУГБ НКВД СССР: помощник начальника отдела капитан госбезопасности Машленко, начальник отделения майор госбезопасности И.Я. Бабич, помощник начальника следственной части старший лейтенант госбезопасности В.И. Бударев, а также старший следователь лейтенант госбезопасности Гинзбург, который и подготовил обвинительное заключение. Приведем фрагменты из этого документа, типично стандартного по своей форме, составленного 28 апреля
1939 г.
«Произведенным расследованием по делу установлено: Степанов М.О., являясь резко-антисоветски настроенным, еще в мае месяце 1921 года (запись от 10 мая. — Н.Ч.) писал в своем дневнике:
«Давно не писал, да и что писать, всюду ложь, те же старорежимные уловки, подлизывание, кумовство и проч. Лишь одно обременяет — выйти из партии, если так, то привлечешь на себя внимание, но все же тяжело носить партбилет, когда видишь всюду партийные противоречия, слышишь то же самое из уст партийных руководителей. Плохая постановка дела, если ты не можешь говорить кому-либо не в угоду. Это старое, уже изжитое и теперь повернуто наизнанку, но ведь принцип идей не залить человеческой кровью. Когда-то я спорил до упада, да и было спорить о чем — за дело рабочих и крестьян, а теперь, когда они попраны, то лицемерить слишком трудно. Кругом неравенство и если это нужно доказать, то можно привести тысячи примеров...»
Эта запись в дневнике Степанова, безусловно, являлась сильнодействующим оружием в руках органов дознания по формированию очередного «врага народа». И эту линию они гнули в течение всего разбирательства по делу, вынуждая его говорить о себе то, о чем он в другое время предпочел бы промолчать. Здесь даже не требовалось постановки пресловутого вопроса: «Ты что, против Советской власти?» — Степанов сам, своей дневниковой записью отвечал на него. Но до настоящего заговора тут еще так далеко!.. Хотя несогласие и есть одна из форм сопротивления. В одном из протоколов его допроса записано следующее:
«Давно у меня стали появляться и недовольства, особенно резкими они у меня были в связи с тем, что я долго сидел командиром полка, в 1928 году не был послан на учебу в академию и в 1933 году был снижен по должности. Все эти факты я принимал за личную обиду и расценивал с антисоветских позиций»77.
Здесь, однако, не все надо принимать за чистую монету. Поясним некоторые моменты прохождения службы комкором Степановым. Например, упоминание о непосылке его в академию в 1928 г. Конечно, каждый военный в свое время мечтает получить высшее военное образование по окончании соответствующего профиля академии. В этом смысле Степанов не был исключением из правил — он неоднократно обращался по данному вопросу к своим начальникам. Но в 1928 г. (как и ранее, так и позднее) слушателем Военной академии он не стал. Видимо, оно (начальство), оценивая его служебную деятельность, а также личную подготовку, посчитало их достаточно высокими и соответствующими занимаемой должности (в 1928 г. он был заместителем командира дивизии). К тому же год тому назад Степанов успешно окончил курсы «Выстрел», пробыв там десять месяцев.
А в 1929 г. он был снова направлен на учебу — на сей раз на Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава (КУВНАС) при Военной академии имени М.В. Фрунзе. Так что обижаться Максиму Осиповичу на невнимание к себе совсем, казалось бы, не стоило, тем более что после окончания КУВНАС он получил под свое начало стрелковую дивизию. Что же касается учебы в названной выше академии в качестве слушателя ее основного факультета, то, по-видимому, соответствующие начальники справедливо посчитали, что готовить из Степанова командира полка и дивизии (таков был профиль академии) — это лишняя трата времени и народных средств, что для него это уже пройденный этап.
Теперь относительно обиды на длительность пребывания в должности командира полка. Восемь лет — срок, безусловно, большой и вполне достаточный для овладения всеми тайнами и премудростями командирского мастерства, в управлении полком и его хозяйством. Однако не следует забывать и того, что в этом качестве Максим Осипович был не одинок — десятки подобных ему, также ворча и чертыхаясь, многие годы тянули тяжелый полковой воз. К тому же следует помнить, что первая половина 20-х годов как раз ознаменована резким сокращением численности армии, реформированием ее структуры, в результате чего многие из командиров, в том числе и категории командиров полков, оказались уволенными за ненадобностью. Так что если говорить по большому счету, Степанову еще повезло и ему особенно-то обижаться здесь не следовало.
Ну, а что касается его понижения в должности в мае 1933 г., то тут есть ряд важных обстоятельств. Дело в том, что специального инженерного образования Степанов не имел, хотя и накопил определенный запас знаний и навыков в вопросах инженерного обеспечения войск в период командования полками и дивизией. Поэтому в 1933 г., после двух с половиной лет руководства Инженерным управлением РККА, ему все равно пришлось потесниться и опуститься на одну ступень по служебной лестнице, когда туда пришел признанный специалист инженерного дела Николай Николаевич Петин. К тому же у Петина и опыта руководящей работы было намного больше, нежели у Степанова, — в годы Гражданской войны он исполнял обязанности начальника штаба фронта, а после нее командовал рядом военных округов, возглавлял Главное управление РККА. Так что и здесь Степанову совсем не резон сердиться и вставать в позу.
