смердя на всю округу положенными ему ароматами, благополучно переживал очередной крутой исторический излом. Единственным тёмным пятном в памяти его обитателей был недолгий период сухого закона, когда пивняк, работавший по утрам в режиме реанимации, встречал страждущих человеконенавистнической объявой — «Пива нет и не будет».
Скажите, на кой простому человеку упёрлась власть, от которой хлеба не допросишься и пива не дождёшься? Короче, сковырнули, не без помощи тухлых интеллигентов и шахтёров, лысого с его трепотнёй о «человеческом факторе». Какой ты, на хрен с редькой, политик, если не понимаешь, что мужик свободу внутреннюю только после второго «ерша» в себе ощущать начинает, лелеет её, от стакана до стакана, плавно поднимая градус, пока не превратиться она, согласно неведомым законам алкогольной алхимии, в исконно русскую волю. А тогда уж держись! Тут уж можно соседу по морде съездить от полноты чувств, но не до смерти, упаси бог, а потом, обнявшись и жахнув последний на последние, выть на пару от тоски, что вот она была и нету, вся выходит вместе с хмелем, воля-волюшка, и опять ты скотство и рабство своё на себя принимаешь, как грех неведения, и одна тогда отрада добраться до дома, свалиться в забытьё, а наутро пусть Господь за все тяжкие пошлёт стакашку на опохмел, чтобы под ломоту эту ненароком не удавиться. Вот такой «фактор», мужики, че-ло-ве-ки…
Максимов подождал, пока Юрка, пришедший со стороны Речного, не раствориться в пьяном сообществе «лужков». Перешёл через дорогу и вломился в чахлые кусты. Переступил через мужичка в линялой тельняшке, заляпанной жёлтыми подтёками, устало прикорнувшего на картонке. Счастливец уже не ощущал ни холода, ни сырости, ни вони. Он пребывал в алкогольной Валгалле, героически пав со стаканом в крючковатых пальцах.
Компания, расположившаяся на двух брёвнышках, настороженно уставилась на Максимова. Мужики варганили горячую закуску на чадящем костерке. Судя по литражу бутылок, банок и кружек, напиться собирались качественно.
— Бог в помощь, славяне! — на ходу приветствовал их Максимов.
Чистокровных славян в компании было меньше половины. Но все дружно закивали. Заулыбались, выставив плохие зубы.
— И тебе, браток! — подбросил мужик, ковырявший прутиком в углях.
Произнёс в меру приветливо, но ровно настолько, чтобы не заманить чужака к столу.
Максимов по тропинке, петлявшей вдоль обрыва, вышел на пляжик. На мокром песке мужики накрыли с десяток «полян». Каждая компания пила своё и на соседей пока не бросалась.
«Ещё не вечер», — улыбнулся Максимов.
Он с наслаждением вдохнул сырой озёрный воздух. Близость воды и леса не могли перебить миазмы загаженных кустов, кислый пивной дух и плотная кисея табачного дыма, висевшая над гомонящей сворой «лужков».
Подумал, что все, кто пожил на воле, подсознательно тянется к малейшим кусочкам дикой природы, чудом сохранившихся в бетонных катакомбах города.
«Надо быть осторожнее. По этому признаку можно спалиться по счёту раз».
Юрка уже успел отовариться в баре. Вышел из павильончика с двумя литровой фляжкой «Клина». Осмотрелся и направился к компании «лужков», облепивших шаткий столик.
Максимов подошёл к столику. Встретился с Юркой взглядом. Достал из кармана плоскую фляжку. Юрка, подумав, кивнул.
Компания к их переглядкам отнеслась с равнодушием. Решили, что эти двое скооперировались на «пиво с прицепом». Ничего необычного. А фляжка крохотная, чтобы делить водку больше, чем на двоих.
Они отошли в сторонку, присели на корточки, как сидят зеки и спецназовцы. По разу отхлебнули из фляги. Поморщились. Пиво и без них разбавили спиртиком.
Максимов вытер губы.
— За тобой «хвост». Тёмно-синий «фольксваген». Работают одной бригадой. Мужик, с меня ростом, плотный, обут в коричневые ботинки. Пацан, выше тебя, худой, чуть сутулиться, при ходьбе загребает правой ногой, в армейских бутсах. В машине был ещё кто-то, очевидно, резервный. Разглядеть не мог.
Юрка улыбнулся.
— Ещё с ними тётка. Ехала со мной в автобусе. Тридцать с гаком. Ходит, как утка. Сапоги чёрные, подошва сплошная.
Максимов удовлетворённо кивнул. Это он научил Юрку запоминать не одежду «наружки», а манеру ходьбы и обувь. Одежду можно быстро поменять, походку и обувь — гораздо труднее.
— Что скажешь?
Юрка пожал плечами.
— Стремно, конечно. Но…
— Где тебе навесили «хвоста»?
— У явки.
— Вот тебе и «но».
Юрка отхлебнул из фляги. Прополоскал рот пивом, выплюнул пенной струёй.
— Дай водки, Макс.
— Потом. Как было на явке? Квартира его?
— Да. Подходит, как нож к ножнам. Кстати, у Бетховена астма. Или типа того. Сипит и кашляет, почти задыхаясь. С баллончиком постоянно ходит.
— В том же кармане держит стрелялку.
— Возможно.
— Трюк старый.
Максимов прикрыл веки.
Отчётливо представил себе перегруженную мебелью квартирку. Плотные гардины на окнах. Затхлый запах болезни. Концентрированный запах фенола. Полки с книгами. Книги стопками на полу. Лежащие в самых неподходящих местах. Кухня, в которой нехотя и неумело готовит хозяин.
Облысевший до неопрятных клочков волос над ушами, крупный пожилой мужчина шаркает по квартире на отёкших ногах. Подолгу неподвижно сидит в кресле. Положив листок бумаги на колено, задумавшись, чертит какие-то одному ему понятные знаки. Никто не знал, откуда он черпает информацию, загруженную в крупную породистую голову. Никто не мог представить, какая адова работа мысли кипела под черепной коробкой.
Бетховен был мифом незаконных вооружённых формирований. Считалось, что его наводки безупречны. Потери списывали на неизбежный процент неудачи. В которых никто и никогда не винил Бетховена. Прямого выхода на Бетховена не было. Исключение составляли только «исполнители приговора». Только им, и то, прошедшим сито контрразведывательного прикрытия, позволялось войти в личный контакт с Бетховеном. Приговор Трибунала только указывал цель. Бетховен рассчитывал выход на выстрел и пути отхода.
— Макс, может, мы зря мандражируем? Мы же не знаем, чей «хвост»!
— Сейчас свинтят, всё разом узнаешь, — ровным голосом произнёс Максимов, но Юрка замер, как от окрика.
Максимов взял в руку флягу. Выдохнув, сделал глоток.
— Уф, ну и гадость!
Он сунул в губы сигарету. Прикурил.
— Что ты решил, Юрка?
— Я иду в Домен. Ребята у Антона надёжные, прикроют, если что.
Максимов выдохнул дым. Покачал головой.
