– Да, конечно… когда ты будешь готова… я хочу, чтобы ты знала: я больше всего на свете боюсь тебя спугнуть… оттолкнуть…
Она обратила к нему печальное и прекрасное лицо, зачарованно слушая, – и тут он растаял, не выдержал… Он нежно взял в ладони ее лицо и осторожно, едва касаясь губ, поцеловал. Сначала она была вся словно струночка, но вот он почувствовал, что она отвечает на поцелуй. Он лежал рядом с ней, обнимал ее, целовал снова и снова… Он желал ее всем телом и всем сердцем, но руки его не коснулись ее тела.
– Спасибо тебе..-. – вдруг прошептала она, впервые обратившись к нему на ты, и сама поцеловала его. – За то, что ты так добр и так… терпелив…
– Счастье нельзя торопить… – почти простонал он после очередного поцелуя. …Ах, как непросто все будет! Но он был преисполнен решимости помочь ей преодолеть себя. Он знал, что сколько бы времени ни потребовалось, скольких бы усилий это ему ни стоило – он спасет ее!
Он ушел от нее очень поздно. Сначала уложил ее, полусонную, в постель, поцеловал на прощание и только потом тихонько вышел. Она дала ему ключ от своей квартиры, покоряясь его настойчивым просьбам, и теперь ей не нужно было вставать, чтобы впустить или выпустить его. Наутро, стоя на костылях в ванной и расчесывая волосы, она изумилась несказанно, услышав, как в замке поворачивается ключ. Чарльз принес апельсиновый сок и булочки с сырным кремом. Положив на стол свежий номер «Нью-Йорк тайме», он удалился на кухню, где принялся готовить для нее яичницу с беконом.
– Чистейший холестерин – поверь, именно это тебе сейчас и нужно.
Грейс расхохоталась. После завтрака он приказал ей одеться и вывел ее на прогулку по Первой авеню. Почувствовав, что она утомилась, он тотчас же отвел ее домой. Потом смотрел по телевизору бейсбольный матч, с нежностью держа в объятиях спящую Грейс. Она была удивительно красивой и такой безмятежной… А проснувшись, она подняла на него глаза, изумляясь неожиданно свалившемуся на нее счастью.
– Что вы здесь делаете, мистер Маккензи? – Она сонно улыбнулась, он склонился и поцеловал ее.
– Пришел продиктовать вам кое-что, леди.
– Не шути…
Вечером они заказали пиццу. Чарльз захватил с собой из конторы документы, намереваясь поработать, но решительно отверг помощь Грейс. Когда он закончил, она взглянула на него виновато. Было, в сущности, уже незачем что-то от него скрывать, хотя девушка была уверена, что он никогда не потребует никаких признаний…
– Думаю, я должна тебе кое-что рассказать, Чарльз, – с трудом произнесла она. – У тебя есть право знать. И возможно, многое изменится после того, когда тебе обо всем станет известно.
Но настала пора признаться во всем, пока у них с Чарльзом не зашло еще дальше. Не всякий пожелает женщину, на совести которой убийство. Грейс понимала, что таких единицы. Чарльз вполне мог оказаться представителем большинства.
Он нежно взял ее руки в свои и, прежде чем она раскрыла рот, серьезно посмотрел ей в глаза:
– Хочу, чтобы ты знала: что бы с тобой ни случилось в прошлом, что бы ни сделали с тобой и чего бы ни сделала ты сама – я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты услышала это сейчас.
Впервые он признался, что любит ее, – и она разрыдалась, не в силах вымолвить ни слова. Теперь она сильнее, чем прежде, жаждала рассказать ему все без утайки и увидеть, что произойдет… Может быть, все будет кончено.
– Я тоже люблю тебя, Чарльз. – Она обнимала его, глаза ее были закрыты, а по щекам градом катились слезы. – Но тебе предстоит очень многое обо мне узнать. – Она глубоко вздохнула, нащупала в кармане ингалятор и начала с самого начала: – Когда я была еще маленькой девочкой, отец все время избивал мою мать… все время – это значит, каждую ночь… изо всех сил… я слушала ее вопли и звуки ударов… а по утрам видела страшные синяки… она все время лгала и делала вид, что ничего не происходит. Но каждый вечер он приходил домой, орал на нее, она рыдала, а он снова и снова бил ее. Знаешь, когда начинается такое, жизнь заканчивается. Нельзя иметь друзей – они могут про все узнать. Нельзя никому рассказать – они могут причинить вред папочке… Да и мама умоляла меня молчать. Вот и приходилось все время врать, покрывать его, делать вид, что не знаешь и не видишь, вести себя так, словно в доме тишь да гладь, и так.
мало-помалу, превращаешься в зомби. Это все, что я помню о своем детстве.
Она судорожно вздохнула. Невыносимо тяжело было говорить об этом, но он должен был знать… Она стиснула его руку и снова заговорила:
– Потом у мамы обнаружили рак. Мне было тринадцать лет. У нее был рак матки – ее облучали, кололи, и… – Она замялась, ища подходящие слова – все-таки она еще не знала Чарльза настолько хорошо. – Думаю, внутри у нее многое изменилось… и вот… – Глаза ее снова стали помимо воли наполняться слезами, дыхание перехватило, но она переборола себя. Она должна была ему рассказать! Сейчас от этого зависит ее жизнь – это было не менее важно, чем тогда, в Белльвю, открыть глаза… – Тогда мама пришла ко мне и сказала, что я должна «позаботиться» о папочке, «быть с ним поласковее», стать его «любимой маленькой девочкой» и что тогда он полюбит меня сильнее, чем прежде.
На лице Чарльза была написана искренняя тревога – у него внутри все похолодело. А Грейс мужественно продолжала:
– Поначалу я не понимала, о чем она. Потом они вместе с папой пришли ко мне в спальню… однажды ночью… и она "сама повалила меня на постель, и держала, пока он…
– О Господи… – В глазах Чарльза блеснули слезы.
– Она держала меня потом каждую ночь – до тех пор, пока я не поняла, что у меня нет выбора. Я должна была это делать. Если бы я отказалась, отец избил бы маму, как бы ни было ей плохо… У меня не было друзей. Я не могла никому открыться. Я ненавидела себя, свое тело… Носила мешковатую одежду – потому что не хотела, чтобы меня видели… Я ощущала себя грязной, опозоренной, я ведь знала, что то, что мне приходится делать, – грязно, мерзко… И знала, что, если я не покорюсь, он прибьет и маму, и меня. Порой это все равно случалось – тогда он меня насиловал. Это всегда было насилие… Он больше всего любил грубую силу… Обожал истязать и мать, и меня. Однажды я не могла, потому что… – она вспыхнула до корней волос, на мгновение снова ощутив себя четырнадцатилетним подростком, – потому что у меня… были месячные, и он так зверски избил маму, что она потом целую неделю плакала. Рак к тому времени уже поразил ее кости – она и так умирала от боли. После того случая я отдавала ему себя в любое время, когда бы он ни захотел… и как бы мне ни было больно… – Она глубоко вздохнула. Сказано было почти все – почти все самое главное. Он узнал о худшем и не мог сдержать слез. Грейс нежно вытирала эти слезы и целовала Чарльза.
