что в ядерной войне не может быть победителя.
Горбачев вышел далеко за рамки совместно согласованных формулировок, запрещающих стремиться к военному превосходству. Как он сообщил на своей пресс-конференции в Женеве по завершении саммита, Горбачев также выразил мнение, что получение стратегического преимущества было бы даже контрпродуктивным. Он сказал, что "не раз, с глазу на глаз и на пленарных заседаниях, я пытался выразить наше глубокое убеждение, что более низкий уровень безопасности Соединенных Штатов по сравнению с Советским Союзом нам не выгоден, поскольку это приведет к недоверию и породит нестабильность". Он добавил, что они "рассчитывают" на аналогичный подход со стороны Соединенных Штатов, но в любом случае он также сказал президенту, что "ни в коем случае мы не позволим Соединенным Штатам получить военное превосходство над нами". Это, по его словам, показалось ему "логичным способом постановки вопроса". Обе стороны должны привыкнуть к мысли о стратегическом паритете как естественном состоянии советско-американских отношений".
Это не была позиция, предназначенная для иностранного потребления. Горбачев подтвердил то же самое в Верховном Совете. "В основе нашей политики [в отношении Соединенных Штатов] не лежит желание посягнуть на национальные интересы США. Скажу больше: мы не хотели бы, например, изменения стратегического баланса в нашу пользу. Мы не хотели бы этого, потому что такая ситуация усилила бы подозрения в отношении другой стороны и увеличила бы нестабильность общей ситуации". И он снова заявил: "Ситуация сложилась таким образом, что обеим нашим странам придется привыкнуть к стратегическому паритету как к естественному состоянию". Он также использовал тогда незнакомую, но впоследствии важную формулировку, связав этот преобладающий естественный паритет с оборонительным достатком. "Необходимо прийти к общему пониманию того, какой уровень вооружений с каждой стороны можно считать относительно достаточным с точки зрения надежной обороны. Мы убеждены, что такой уровень достаточности гораздо ниже того, которым сейчас обладают СССР и США".
Горбачев был заинтересован в получении американского обязательства не стремиться к военному превосходству и отказаться от любой возможности развязать или выиграть ядерную войну не только из-за его возможного эффекта в сдерживании поведения США, но и в качестве основы для своих собственных новых определений безопасности, стратегической стабильности и оборонной достаточности - тем, которые он впервые отметил на подобном форуме в Верховном Совете в ноябре, но которые он озвучит на более важном предстоящем съезде партии в феврале 1986 года. Эти взгляды также легли в основу новой кампании по ядерному и другим видам разоружения, которую он начнет в январе.
В Женеве Горбачев и Рейган, как уже отмечалось, договорились о сокращении стратегических вооружений на 50% ("в принципе") и о временном соглашении по INF (еще не согласованном). Они резко разошлись во мнениях по вопросам стратегической обороны и космического оружия. Рейган предложил договориться о проведении исследований в области стратегической обороны "в соответствии с Договором по ПРО и в полном соответствии с ним" - но уклоняясь от новых разногласий в толковании договора - и о "совместном переходе" к развертыванию стратегической обороны. Горбачев по-прежнему категорически выступал против любых исследований в области стратегической обороны и, прежде всего, против любых работ по созданию оружия в космосе.
Горбачев, к удивлению американской стороны, не стал настаивать на возобновлении соблюдения так и не ратифицированного договора SALT II, не призвал к восстановлению традиционной интерпретации Договора по ПРО и не предложил запретить противоспутниковую деятельность. Он хотел сконцентрировать внимание на СОИ.
Основные аргументы Горбачева против СОИ заключались в том, что они отражают или могут породить стратегию первого удара, а также в том, что они выведут оружие в космос и откроют возможность применения оружия космического удара против противника. Он повторил эти темы на своей пресс-конференции после саммита. Сначала Горбачев считал Рейгана сторонником СОИ из-за стратегических расчетов и замыслов военно-промышленного комплекса США и общих "правящих кругов": подготовиться к возможному нападению на Советский Союз, оказать давление на Советы или заставить их потратить тернсеки на банкротство. В Женеве он понял, что преданность Рейгана идее SDI была стойкой, потому что он в нее верил.
Рейган не смог убедить Г. Бачева в пользе SDI, но понял, что Горбачев был искренне обеспокоен "оружием космического удара", несмотря на заверения Рейгана, что ему нужен щит, а не оружие.
Впоследствии Рейган пытался заставить свою администрацию найти способ разубедить Советы в этой озабоченности. Это могло бы стать важным шагом. Позже бюрократия перебирала возможные аргументы для Женевских переговоров по вооружениям, но не желала каким-либо образом ограничивать программу исследований и разработок SDI и, следовательно, не была готова ограничить развитие технологий, адаптируемых к наступательным системам вооружений.
Рейгану не помогли его сотрудники, посоветовав ему в Женеве попытаться добиться успеха (или даже заработать очки для дебатов), доказывая Горбачеву, что "советская военная доктрина всегда подчеркивала ценность оборонительных систем" и что советские ученые исследовали технологии СОИ в течение пятнадцати лет. Он процитировал заявления о стратегической обороне бывшего премьер-министра Алексея Косыгина и бывшего министра иностранных дел Андрея Громыко, сделанные в середине 1960-х годов. Горбачев и его коллеги были возмущены этими корыстными попытками присвоить советские взгляды на основе политических и доктринальных позиций, от которых они отказались шестнадцатью годами ранее, когда начались переговоры по SALT. Они также возражали против попыток США приравнять советские исследования, соответствующие Договору по ПРО, к целям SDI, которые таковыми не являются. Американский подход был бесполезным, основанным на плохом понимании советниками в администрации, которая уже давно утратила привычку обосновывать заявления, прежде чем делать их, при президенте, печально известном отсутствием интереса к фактической обоснованности своих заявлений.
В своем первом еженедельном радиоэфире после возвращения из Женевы президент Рейган с триумфом заверил всех, что Горбачеву не удалось достичь своей "главной цели" в Женеве - "заставить нас отказаться от SDl". Это, конечно, было правдой, за исключением того, что это преуменьшало значение для обеих сторон другой главной цели Горбачева, которую разделял Рейган - возобновить американо-советский диалог на высоком уровне.
Как отмечалось ранее, саммит в Женеве также привел к соглашению об изучении возможности создания "центров снижения риска" в двух столицах и совместной работе по укреплению ядерного нераспространения, запрета на химические вещества. Контроль над вооружениями не вошел в число достижений саммита, но он оставался в центре диалога. Особенно это касалось стороны Сми. На партийном съезде три месяца спустя, несмотря на отсутствие прогресса по космическим и стратегическим вооружениям, Горбачев оправдывал возобновление продолжающегося диалога на высшем уровне перед советским политическим истеблишментом тем, что это даст "практические результаты по наиболее важным направлениям в ограничении и сокращении вооружений". Это
