на месте. Хлебом их не корми, а дай с рук покормить громадного зверя и сделать при этом фото на память, пока она уплетает очередные дары. И именно они, почти не сговариваясь, окрестили медвежонка Умкой, углядев его сходство с мультяшным персонажем. Впрочем, медведица была не такая уж и бесхарактерная. Она с удовольствием брала еду с рук, позировала на фотосессиях, но при этом категорически сопротивлялась тому, чтобы гости подходили к ее малышу. Она бдительно следила за всеми телодвижениями посетителей, и если кто-нибудь из них начинал позволять себе лишнее панибратство в отношении с ее отпрыском, она тут же начинала глухо ворчать и скалиться. После такого недвусмысленного предупреждения, охотников переступать «красные линии» в общении с ней, не находилось. Брать медвежонка на руки разрешалось только самому коменданту, да и то, под бдительным и недреманным оком мамаши. К чести полковника надо сказать, что он старался не злоупотреблять таким неслыханным доверием, понимая, что рано или поздно, но молодой медведь должен будет покинуть свое уютное прибежище, а посему, его не стоит приручать к человеческим рукам, во избежание ненужных эксцессов в будущем. Митрич, со своей стороны, тоже прилагал всевозможные усилия к тому, чтобы ограничить неконтролируемый круг желающих таким образом приобщиться к дикой природе. Он уж и стращал таких сорвиголов, и гонял, и вел суровые беседы с родителями неслухов — ничего не помогало. Оставалась только одна надежда — на в общем-то, удивительно смирный характер Марии Потаповны, как все в поселке ласково звали медведицу. Особенно пристрастилась она к сгущенке, которую могла потреблять в совершенно диких объемах. Поэтому полковнику пришлось не только опустошить закрома обоих продуктовых магазинов и супермаркета, но еще и делать специальный предварительный заказ на материк, чтобы там с ближайшей оказией прислали, пока навигация не затруднена, целый контейнер с этим молочным продуктом. Это, конечно чувствительно ударило по личному карману Митрича, отказавшегося воспользоваться своим служебным положением в части распоряжения местным бюджетом, но тут уж ничего не поделаешь. Как говорится, «для любимого дружка — и сережку из ушка». Естественно, что такое растранжиривание семейных средств мало радовало Серафиму Фроловну — дражайшую «первую леди» поселка и она при каждом удобном случае и при любом споре приводила этот пример, как истинное доказательство того, что муженек на старости лет окончательно «съехал с катушек». Но каждый раз, Митрич яростно отметал подобные инсинуации в свой адрес, тыча в нос своей супруге Красную Книгу, обязывающую всех и каждого беречь исчезающих представителей местной фауны. Окончательному разладу в комендантском семействе положило одно немаловажное обстоятельство. Молва о спасенной от голодной смерти медведице докатилась, неведомо как, даже до столицы. В погоне за сенсацией руководство телеканала «Россия» даже направила своего собственного корреспондента со съемочной группой из своего корпункта в Нарьян-Маре. И первый раз в жизни Митричу ненадолго посчастливилось стать «звездой» телеэкранов. Его снимали и брали интервью, а он давал на камеру пространные объяснения поведения матерой хищницы. Приезжал даже один из братьев Запашных и просил отдать ему для работы в аттракционе медвежонка, но полковнику достаточно было только хмуро сдвинуть кустистые брови, чтобы столичный гость быстренько умелся назад. После того, как информация о неудачной попытке разлучить косолапую мать с не менее косолапым ребенком просочилась почти во все центральные СМИ, подарки посыпались со всех концов страны и сопровождались лишь одной просьбой — не разлучать мать-одиночку с несовершеннолетним сыном. Все подарки, требующие специального хранения, находились в большой морозильной камере, демонтированной для этих целей со старого сейнера, стоящего в дальнем конце бухты и приготовленного для утилизации. Обилие подарков немного успокоило скаредный характер Серафимы Фроловны. Разумеется, присутствие в доме двух «женщин» по-прежнему создавало некоторые неудобства, хоть и нивелированные обильно поставляемыми припасами для содержания постояльцев. Фроловна откровенно ревновала своего «лишенного последнего ума» супруга, всячески демонстрируя неприязнь к временно прописанной жиличке с ребенком. И хотя уже через несколько дней пребывания той в их сарае, она перестала бояться косолапой соперницы, однако, всякий раз демонстративно проявляла к ней свою неприязнь. Мария Потаповна, в свою очередь, обладала недюжинным чувством такта, осознавая свою невольную вину в нестроении семейных отношений приютившего ее коменданта, поэтому по собственной инициативе старалась, как можно реже попадаться на глаза сердитой супруге своего спасителя. Рано утром и поздним вечером, когда уже начинало смеркаться (наличие Полярного дня и ночи никак не отменяло понятия утра и вечера), медведица осторожно вылезала из своего логова и направлялась вместе со своим отпрыском к ручью, протекающему недалеко от дома Митрича. Там, вдали от назойливых глаз она совершала необходимый туалет и вволю поплескалась в теплой для нее водичке. Летом еще ничего, а вот что делать зимой, когда ручей замерзнет? Где ей и малышу купаться? Тащиться почти через весь поселок к бухте? Это была проблема, которая не давала Митричу покоя. Медвежонку нужно было учиться плавать, чтобы приобрести навыки охотника за тюленями и нерпами, иначе, оказавшись в дикой природе, он не сможет выжить. Нужно было что-то с этим делать, а что, Митрич так и не мог толком придумать, каждый раз откладывая решение этой задачи на будущее.
III.
— Что, мать, не признала меня в этаком-то обличье? — спросил он у медведицы, ласково почесывая ее за ухом. — Потерпи, так надо. Я теперь после прививки опасен для вас, так доктор сказал.
Она словно бы поняла, о чем он ведет речь и после слова «опасен» вытянула морду в сторону соседних строений.
— Потерпи, милая, — уговаривал он ее, продолжая свои ласки, от которых она жмурилась и шумно вздыхала.
Чтобы не прослыть неблагодарной, медведица посунулась мордой к его масочной личине и, вывалив длинный язык, постаралась, как могла, вылизать то место, где у человека должно было быть лицо. Медвежонок, видя такую идиллию между матерью и человеком, привычно сунулся тому в ноги, обхватив их передними лапами. Ему тоже хотелось получить свою порцию ласковых прикосновений. Митрич пошарил у себя в карманах, надеясь найти что-нибудь сладкое для малыша, но после тщетных попыток, сумел только достать, порядком залежавшуюся и смятую мармеладину.
— Извини, брат, ничего сладкого сегодня для тебя не припас, — с сожалением произнес он, подавая лакомство тому в раскрытой ладони.
Тот осторожно снял с ладони мармелад и почти не жуя проглотил его. Убедившись, что от человека больше ничего поиметь не удастся, он опустился на все четыре лапы и потрусил к сараю, даже не попрощавшись. Мать недовольно рыкнула вслед неблагодарному сыну и чтобы, хоть как-то загладить неловкий момент корыстолюбия, еще раз лизнула Митрича, но
