Сняли с себя лыжные куртки, порезали на куски, обернули ими сапоги, как обмотками, сверху обкрутили стропами. Шагать было неудобно. На привалах ноги затекали, становились «чужими». Кончался короткий отдых, вставали, а ноги не слушались, не чувствовали землю, но минут через пятнадцать-двадцать топали опять, как заведенные.
Через четверо суток дотащились, наконец, до места, которое было указано в радиограмме. Сообщили о себе и в полной надежде ожидали указания, когда и где их снимут. Весть от командования обескуражила: им предлагалось указать точку, куда сбросить продукты.
— Что они, не понимают, каково нам здесь? — эмоциональный Костин высказал недовольство первым.
— Командир, надо настаивать на съемке. Мы задачу выполнили. Забрасывали нас на полгода. — Уравновешенный Игнатьев тоже устал.
— Пиши, Миша, что нас надо непременно снять.
Снова передали радиограмму. Впервые за все время сообщили, что давно болеет «Моряк» — под этим именем в штабе числился Ляндэ, даже радисты не должны были знать, кто он на самом деле. Костин назывался там «Знатоком», а Игнатьев — «Смелым». Однако база подтвердила приказ. Обсуждать его больше не имело смысла.
Михаил сообщил, что все истосковались по русской еде, по куску сала с черным хлебом, и указал, куда лучше бросать груз, какие сигналы они подадут самолету.
Жили в те дни километрах в четырех от поселка Бос-фьорд. Западнее их, еще ближе к берегу моря, километров в восьми-десяти, виднелся другой поселок, покрупнее.
Самолет пролетел до предела низко, на короткое мгновение включил бортовые огни и сбросил груз.
Получили и продукты, и одежду, и долгожданное сало, хотя и не с черным хлебом, но со ржаными сухарями.
Переобулись в новые сапоги, сменили белье. Как ни было тягостно на душе, настраивались на продолжение вахты. Убеждали себя, что она не затянется на долгие месяцы. Верили, что зимовать здесь не оставят.
Обосновались на горе, но море здесь просматривалось меньше, чем на южном берегу полуострова. Перед ними вытянулся длинный Бос-фьорд, высокие его берега да сопки скрадывали обзор.
Как-то заметили одиночный, без охранения, немецкий транспорт. Донесли на базу. Прилетели бомбардировщики, атаковали, но безуспешно — бомбы легли вблизи бортов. Пароход уплыл.
Прошел месяц их дежурства на этом океанском берегу.
По радио услышали о начавшемся наступлении на севере, об изгнании немцев из мурманского Заполярья. Теперь стало понятным, почему их не вернули домой. Вскоре база приказала сообщить, где лучше всего их снять. В ту же ночь сходили к устью фьорда, подобрали подходящий берег. Из базы велели ждать плавсредства каждую ночь.
Спустились с горы, подошли к той бухточке, которую выбрали для съемки.
Жить у моря осталось недолго, со дня на день их возьмут домой. Жалеть продукты не стали, ели досыта, на черный день не оставляли. Но прошел день, другой, пятый, неделя…
Костин вчитывался в радиограммы, но долгожданной все не было. К двадцатому октября рюкзаки опустели, продукты кончились.
Немцы откатывались по Финмаркену на запад. Советские войска взяли Киркенес. Караваны вдоль побережья шли чаще. Их замечали и радировали, но база слышала плохо: сидели под горой, у моря, радиоволны на приемный пункт проходили с третьего, с четвертого раза.
Питались только вероникой. Один раз устроили себе «воскресенье»: километрах в полутора росли голубика и черника. Собирать ягоды можно было только при дневном свете. А место открытое, даже из поселка просматривалось. И все же рискнули, прокрались туда, собрали большую стеклянную банку. Пировали почти сутки.
Распознали немецкий караван. Сообщили. Самолеты навалились на него целой стаей — и штурмовики, и бомбардировщики. Впервые увидели, как атакуют с воздуха торпедоносцы.
Очень хотелось поближе посмотреть схватку. Осторожно, то ползком, то крадучись, прикрываясь каменными нагромождениями, пробрались на самую оконечность мыса. Внизу, под утесом, шумело море. Разведчики не могли нарадоваться, как наши самолеты атаковали и топили одно судно за другим.
Какой-то буксирный пароход резко повернул влево и пошел к берегу, не сворачивая. Ребята затаились.
— Неужели нас заметили?
— Если и видят, зачем идти сюда… Дали бы очередь из пулемета.
— Может, хотят взять нас живьем?..
— Навряд ли будут рисковать судном из-за трех человек…
— Откуда они знают, кто мы такие… К норвежцам зачем им идти?
— А почему сюда двинул буксир? Как мы выбрались на мыс, он и повернул к берегу.
— Я думаю, не за нами идет. Летчики подбили миноносец, он еле на плаву держится. Может, ищут отмель, куда его отбуксировать? — У Ляндэ было побольше житейской смекалки и флотского опыта.
— Нацелился за нами — дешево не дадимся! — Костин высказывался решительнее друзей.
Буксир подошел к берегу настолько близко, что виднелись лица стоявших в рубке немцев. На верхней палубе никого не было.
Откуда ни возьмись из-за камней выскочил лисенок, подбежал к Костину, обнюхал его, потом потрусил к Ляндэ, поводил носом и, прыгнув на камень, присел на задние лапки, уставился глазенками-бусинками на разведчиков.
В это время буксир круто развернулся и пошел прочь от берега. То ли лисенок навел немецких моряков на мысль о полной безлюдности на суше, то ли нужда стоять тут миновала.
Немецкие корабли расстреляли из орудий свой подбитый миноносец, он затонул.
Володя Ляндэ подстрелил лисенка. С него спустили шкуру, освежевали, выпотрошили, основательно промыли, крепко просолили. Сначала съели съедобные внутренности, пожевали немного и мяса, но оно было сырое и зубам поддавалось плохо. Остальное мясо сложили в банку с крепким рассолом.
Немецкий караван ушел на запад. Море опустело. Сгущалась осенняя темнота, надвигалась ночь.
Хотя на открытом берегу продувало и пронизывало сыростью, решили не уходить поглубже на материк.
Каждую ночь ждали сообщения о съемке…
Около полуночи к берегу приблизились два катера. Их силуэты разведчикам не были знакомы. Они были новой модификации, пришли на флот уже после того, как ребята глубоко законспирировались за Мурманском и готовились к выполнению задания.
С катеров спустили две резиновые шлюпки, те на веслах подошли к берегу, покрутились немного и вернулись обратно. С берега пристально следили за ними, ничем не обнаруживая себя. Смущал не только незнакомый вид катеров. До места, которое разведчики указали в радиограмме, катера не дошли километра полтора.
Рюкзаки, все имущество навьючили на себя, чтобы в случае опасности быстро подняться в гору и уйти в глубь Варангера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
