Перешли за соседний стол, матрос принес большой медный чайник, поставил стаканы с блюдцами, а не привычные эмалированные кружки, большую тарелку с печеньем, банки со сгущенным молоком и кофе.
— Шикарно живете, — подзадорил Сутягин.
— Привыкаем потихоньку, — поскромничал Шабалин. — Надоело людям жить по-походному.
За чаем, как и полагалось, разговор на служебную тему не возобновлялся. В застолье действовал неписаный порядок говорить на свободные темы: о кино, о книгах, о поездках в отпуска — их впервые за войну стали давать. Случалась и флотская «травля»: рассказывали разные морские байки, иногда обсуждались какие-нибудь сенсационные зарубежные сообщения. Застолье, особенно обеденное и ужинное, даже в войну оставалось священным корабельным ритуалом, на который никому не полагалось посягать. Здесь старались говорить на легкие темы, чтобы радовать настроение и не портить аппетит.
— Саня! — Леонов поглядел на сидящего напротив Шабалина через кустистые брови, слегка прикрывающие глаза. Чтобы они не мешали смотреть, он кончики их закручивал вверх, как усы у лихого гусара. А вдобавок Леонов отрастил бороду, она у него густая, широкая, каштановая. — Давай посостязаемся на бороду, у кого она окажется окладистее.
— Нет, Витя, ты, несомненно, выиграешь. Я как-то пришел сюда, а бритву забыл в Долгой. Две недели не брился. Выросло три волосины в четыре ряда. Смех, да и только. Отстриг их каждую по отдельности ножницами.
— Наговариваешь на себя, бреешься ведь через день…
— Престиж берегу.
— Ты теперь командир отряда, у тебя полдюжины катеров в подчинении, народу сколько… Для солидности и борода не помешала бы… Может, попросим у артистов в театре из реквизита, подберем, как у адмирала Макарова, в два клина. — Сутягину захотелось поддержать идею о придании Шабалину солидности.
— Ну если только для фотографии, чтобы после войны показывать. А теперь для чего? Выйдем в море, первой же волной так окатит, что поминай бороду как звали.
Шабалин ростом некрупен, белолиц и русоволос, моложав. Да и натура у него добродушная, не начальственная, распекать подчиненных не в его правилах, голос повышает редко, даже команды его звучат как обыденный разговор. Любимое его словцо «мухобои» прорывалось, когда ему приходилось распоряжаться, чтобы подчиненные поторапливались, не мешкали, вьюном вертелись на швартовке или съемке с якоря. Словцо это с легкой руки Сани пошло гулять среди катерников, почти у всех командиров оно в обиходе, но особенно сочно его произносил Лозовский. Оно у него звучало и как команда, и как нежное обращение к подчиненным, и как грозный окрик, если кто зазевался и может оказаться за бортом или над кем-нибудь нависла погружаемая торпеда…
Почаевничав, разошлись готовиться к походу.
Шабалин решил руководить операцией сам.
На одном катере рядом с его командиром старшим лейтенантом Чепелкиным на мостик втиснулся Шабалин, на верхней палубе разместились Леонов с группой Анатолия Баринова, в кубриках — Сутягин с занятыми на высадке и на съемке тремя переправщиками и радистом.
На «хиггинсе» плыла группа Никандрова, оперативный офицер отряда лейтенант Кокорин, капитан-лейтенант Пасько, три переправщика. На этом же катере находился накачанный воздухом понтон, три запасные шлюпки.
Надувными шлюпками в отряде научились владеть отменно, два месяца чуть не каждый день по нескольку часов ходили на них и в штиль, и в волну, сбрасывались с причала, садились с берега, прыгали в них с борта катера, выбирались с перевернутой шлюпки либо на берег, либо на ее днище. Иногда кое-кому удавалось поставить опрокинутую волной шлюпку обратно на днище. Для этого, плавая в холодной воде в одежде и обуви, надо было обладать недюжинной сноровкой и крепкой мускулатурой.
В девятнадцать часов катера вышли из Большой Волоковой в Варангер-фьорд и повернули на север, в открытое море.
Но с моря надвинулась сплошная снежная стена, из видимости скрылись не только горизонт и небо, но и ближайшие окрестности, поневоле пришлось включить сигнальные огни. Западнее Перс-фьорда, у мыса Хабранесет, снег кружился сплошной стеной. В такую погоду хороший хозяин собаку на волю не выгонит. А где-то невдалеке должен был уже показаться ориентир ко входу в Маккеур-Сан-фьорд. Как только один из катеров отрывался от другого на кабельтов, он пропадал из видимости. Идти ближе было рискованно.
Шабалин приказал сигнальщику написать топовым огнем ведомому, чтобы он ни в коем случае не отставал, шел строго в кильватер по курсу ведущего.
Шабалин и Сутягин, сколько ни старались, берег разглядеть не могли. Приближаться к нему сквозь снежную пелену опасно. Решили идти дальше на запад, по счислению выйти ко входу в Конгс-фьорд, там очень приметный, выступающий далеко в море высокий мыс, по нему сориентироваться, а потом повернуть обратно в Маккеур-Сан-фьорд, найти его по расчету и очертанию берега.
Время склонилось к полуночи, катера четвертый час пробивались на запад сквозь снежный буран. Наконец будто опознали Конгс-фьорд, определились по нему, легли на обратный курс, шли в видимости берега по правому борту. В начале первого справа обозначился вход в фьорд, вошли в него. Минут через пять во внутренней узости фьорда заметили проблески маяка.
Скорость сбавили, перешли на подводный выхлоп, катера легли днищами на волну, форштевни резали воду, отгоняя от себя в стороны округлые усы, но их тут же гасила волна.
Был пик отлива, береговая полоса от воды до снежной кромки метра на три-четыре чернела, наводя темень и на воду. Ночь в фьорде казалась сумрачнее, чем в открытом море. Катера едва видели друг друга.
— Командир, — капитан-лейтенант Пасько, прижавшийся к рубке с правого борта, повернул голову к Серинько, — подойди ближе к головному, чтобы не упустить, когда станут спускать шлюпки.
— Не могу. У меня муфты не в порядке, трудно маневрировать ходом, боюсь столкнуться.
В два часа ночи двенадцатый приблизился к маяку, метрах в пятнадцати-двадцати от берега спустили за борт шлюпки, в них Леонов с группой Баринова отвалил от катера.
С катера Серинько не заметили, как от двенадцатого отошли шлюпки, потому и со спуском понтона и шлюпок замешкались. Двенадцатый подошел к напарнику, и Сутягин в мегафон покричал соседу, чтобы побыстрее поворачивались с высадкой. Катер приблизился к берегу на двадцать минут позже, чем шлюпки с двенадцатого.
Леонов сразу после высадки, не дожидаясь остальных шлюпок, велел троим разведчикам подняться по крутому береговому скосу на верх каменистого кряжа и выяснить обстановку. Вскоре вернулся Алексеев и доложил, что ни жилья, ни людей там нет, все заметено глубоким снегом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
